Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня Страница 5

Однажды погожим вечером Жозефина, не считаясь со вздохами г-на д'Арвиля, предлагает своему окружению отправиться на своих двоих в дом, где выставлен рельефный план Парижа. «Когда мы вышли, — рассказывает г-жа де Воде, — во всех окнах горели свечи, и все простонародье толпилось там, где мы проходили. Мы выглядели, наверное, довольно забавно: мужчины со шляпами под мышкой и шпагами на боку подавали нам руку и помогали проложить себе дорогу через толпу, лохмотья которой причудливо контрастировали с нашими перьями, бриллиантами и длинными платьями. Наконец мы добрались до особняка префектуры, и тут императрица почувствовала, что совершила легкомысленный поступок, в чем откровенно и призналась».

Наполеон издалека следит за лечением жены.

«Друг мой, — пишет он 3 августа, — я надеюсь вскоре узнать, что воды сильно тебе помогли… Покрываю тебя поцелуями». 6 августа: «Очень хочу тебя видеть. Ты по-прежнему необходима для моего счастья». 14 августа: «Друг мой, я уже несколько дней не имею от тебя известий. А ведь я был бы очень рад узнать и о благотворном действии вод, и о том, как ты проводишь время… Извести меня курьером, что ты собираешься делать и когда намерена завершить свое пребывание на водах».

17 он страшно доволен: его навестила Гортензия с малышом. «Я получил твое письмо, — пишет он жене. — В тот же момент в гостиную вошли Гортензия и г-н Наполеон. Луи разрешил провести им здесь два дня, чтобы посмотреть Булонь и море. Чувствует она себя хорошо. Я с большой радостью повидал милую девочку, как всегда добрую, разумную и отзывчивую. Возвращайся прямо в Мальземон. Сообщи, когда ты рассчитываешь там быть и нужно ли тебе туда ехать до встречи со мной. Прощай, друг мой, тысяча нежных и горячих поцелуев всюду».

Теперь, став императором, он иногда пишет жене на «вы» — в шутку, конечно; обратимся, например, к письму от 20 августа, где он сообщает, что планы его изменились и он встретится с ней в Ахене, последней резиденции Карла Великого и месте коронования двадцати императоров. «Государыня и дорогая жена, я буду в Ахене через десять дней. Оттуда я поеду с вами в Кельн, Кебленц, Трир, Люксембург…

Можете подождать меня там, если только не боитесь, что вас утомит такая долгая дорога… Здоровье мое в порядке. Мне не терпится увидеть вас, рассказать вам о чувствах, которые вы мне внушаете, и покрыть вас поцелуями. Холостяцкая жизнь — скверное дело, ничто не заменит доброй, красивой и нежной жены…»

Четырьмя днями позже он, изголодавшись по ней, предупреждает: «Возможно, я приеду ночью, и пусть ваши любовники остерегаются. Я буду очень огорчен, если мне придется их побеспокоить. Но где свое найдешь, там его и берешь. Здоровье мое в порядке, я довольно много работаю. Только вот веду себя слишком благоразумно. Это идет мне во вред. Мне не терпится вас увидеть и сказать вам кучу приятного».

Ввиду скорого приезда императора все дамы пребывают в неописуемом волнении. Из Парижа срочно выписываются туалеты и драгоценности, хотя это исторгает вздохи кое у кого, например у г-жи де Ларошфуко, которая сетует, видя, как «этот крипич сваливается на ее кассу и вдребезги разносит таковую». 2 сентября «кирпич», сопровождаемый Евгением, прибывает в Ахенскую префектуру. Жозефина так растрогана, что разражается слезами. Чтобы освободить место новоприбывшим, все дамы, за исключением г-жи де Воде, вынуждены ночевать на постоялом дворе, кишащем клопами. Г-жа де Воде избавлена от этого, без сомнения, потому, что стала любимой приближенной Жозефины. «Мы ничего не беремся утверждать, — пишет Андре Гавоти, которому мы обязаны точным и проницательным анализом этого увлечения императора, — но нам кажется, что в данном случае, как и впоследствии с другими дамами, Жозефина сама готовит себе супружеские невзгоды, слишком уж подчеркивая перед мужем достоинства новой подруги».

Действительно, в сентябре-октябре Элизабет де Воде будет «замечена» императором. Дама, находившаяся в полном отчаянии, испытывала серьезные денежные затруднения. Когда точно она упала в его объятия? Это неизвестно. Во всяком случае, вскоре по приезде Наполеона в Ахен, Однажды вечером император, соблазненный обаянием Элизабет, «отличает» ее, послав к ней г-на де Ремюза с просьбой сесть четвертой за вист с Жозефиной, герцогом Аренбергом[9] и с ним самим. Г-жа де Воде, сидящая за унылым столом для лото, начинает отнекиваться.

— Тут есть одна трудность, — поясняет она камергеру. — Я никогда не играла в вист.

Ремюза передает ответ Наполеону, тот, в свою очередь, отвечает:

— Не важно.

«Это был приказ, и я подчинилась», — рассказывает г-жа де Воде.

Партия тянется недолго. Герцог Аренберг слеп, а император любит быструю игру.

12 сентября Жозефина отбывает с Элизабет в Кельн, субпрефектуру департамента Рур, где 13-го встречают императора. Весь маленький двор начинает замечать интерес, проявляемый Наполеоном к Элизабет, только Жозефина ничего не видит. Празднество следует за празднеством, и 16 сентября императрица добирается до Бонна, где ночует у г-на Бельдербуха, чей иллюминированный сад спускается к самому Рейну. На реке фейерверк, судно с музыкантами — все было бы превосходно, не останься император в Кельне. Супруги встречаются на следующий день в Кобленце, центре департамента Рейн и Мозель, где население с восторженными криками выпрягает коней из коляски Наполеона, 19-20-го Жозефина и та, кого все считают теперь императорской фавориткой, садятся на яхту князя Нассау и плывут вверх по Рейну к Майнцу, префектуре департамента Мон-Тонер, но ветер дует противный, и несмотря на то что суденышко тянут бечевой лошади, оно почти не продвигается. Старинные замки, лепящиеся по берегам, медленно проплывают мимо. К тому же разражается гроза. «Жозефина и некоторые дамы, — рассказывает Элизабет де Воде, — слегка струхнув, заперлись в каюте яхты, а мне захотелось полюбоваться новым для меня зрелищем. При почти непрерывных вспышках молний я видела позади нашей яхты другое судно, которое везло женщин и свиту императрицы. Его большие белые паруса, вздувавшиеся под яростным ветром, резко выделялись на фоне черных туч, омрачавших небо… Мало-помалу гроза унялась, и к полуночи мы достигли Бингена».

Ближе к концу следующего дня Наполеон добрался до Майнца, где выказал дурное расположение духа, потому что из-за опоздания Жозефины не смог выехать в город. Супруги прибыли туда одновременно — один по дороге, другая по реке, и власти, скучившиеся на берегу Рейна, лишились возможности встретить своего повелителя приветственными речами. Зато улицы усыпаны цветами — одно заменяет другое. Приемы возобновляются. Государи конфедерации, в первую очередь князь-архиепископ и курфюрст Дальберг[10], в полном составе явились ублажать нового императора, их протектора. Двор поглощен постоянными презентациями, Жозефина и дамы вздыхают.

«В десять часов утра мы одеваемся к завтраку, — пишет Элизабет, — в полдень меняем туалеты, чтобы присутствовать на чьем-нибудь представлении императору; часто эти представления происходят в разное время, и наш туалет должен всякий раз соответствовать рангу представляемой особы, так что иногда приходится менять его трижды за утро, четвертый раз к обеду и пятый перед балом».

Однажды вечером на балу Жозефина объявляет, что ей плохо, что вытащить ее из комнаты значит отправить на смерть, и отказывается идти в зал. Появляется император, называет недомогание жены ребячеством, «долго пытается стащить ее за руку с постели, заставляет причесаться и появиться на бале». Новая размолвка супругов происходит из-за Евгения: Наполеон считает ненужным представлять его немецким государям. Жозефина плачет и утверждает, что ее первый муж был бы принят при всех дворах, хотя это явное преувеличение. Этот намек на г-на де Богарне, вероятно, приводит императора в сильный гнев.

Тем не менее Жозефина изо всех сил помогает мужу. Она без него отправляется со своим двором к князю Нассаускому в замок Биберих, на правом берегу Рейна. Там она принимает парад княжеских войск, сидит во главе стола на завтраке, улыбается и принимает участие в общем разговоре, лишний раз доказав, что способна говорить так, чтобы ничего не сказать, и делает это изящно, Она щедра, в чем ей случается раскаиваться.

«Вчера, — повествует все та же г-жа де Воде, — обе принцессы Гессен-Дармштадтские, которым предстояло сегодня покинуть Майнц, были у нас на обеде; вечером все отправились в театр. У гостий не было шалей, и Жозефина, боясь, как бы они не простудились, приказала принести две шали, одолжив их немкам. Сегодня утром, уезжая, герцогиня-мать написала императрице остроумную и любезную записку, где сообщала, что оставляет шали у себя как сувениры. Записка была составлена очень ловко, но мне показалось, что она отнюдь не утешила Жозефину, лишившуюся разом двух белых шалей, да еще из числа самых красивых. Она предпочла бы, чтоб ее дамы выбрали не эти, а другие».