Александр Непоседа - Из-за облака. Проза. Поэзия Страница 5

Так называемые протосинайские надписи (середина 2 тысячелетие до н. э.) имеют сходство с протоханаанским письмом.

Серабит Эль-Хадем. На пустынных, открытых всем ветрам холмах южного Синая, посреди руин храма Хатхор стоят стелы и камни с написанными на них именами и молитвами бесчисленных чиновников и подчинённых, работавших на богатых бирюзовых рудниках во время египетского Среднего царства (ок. 1950—1800 до н.э.).

Изобретение алфавита изменило жизнь миллионов людей на тысячелетия, однако он не был изобретен учеными книжниками. Это детище нескольких великих умов, может быть, одного человека, жившего среди хананеев.

Однако именно египетские иероглифы сделали возможным это изобретение. С помощью алфавита давным-давно пропавшие древние египетские иероглифы тайно продолжают жить в нашем письме по сей день.

Цари Израиля, а затем Иудеи, видимо, владели частью северного Синая.

И наконец, на Синае, в присутствии Моисея и сынов Израиля, Господь собственноручно высек на горе скрижали.

Позже записанные в Библию как 10 заповедей.

Отправляемся в путь.

Юг полуострова – инопланетный пейзаж. Пустынный и дикий. Бесконечные фантастические картины. Причудливые валуны, выступающие из песка на поверхность. Сухой тёплый ветер.

Рай бедуинов. Лишь они приспособились жить здесь, растить детей.

Необыкновенно гостеприимны от многовековой практики выживания среди пустынь.

Имя нашего проводника Наил. Ему 27, дома, вернее в шатре, темноглазая жена Адиля, трое детей, старшая девочка и двое сыновей. 9, пять и два года.

Путь в 130 км мы решили преодолеть на верблюдах, заплатив в ожесточённо-весёлом торге 600 долларов.

(Торгуйтесь! Иначе вы потеряете уважение).

На дорогу уйдёт два дня. Добравшись до горы, нам предстоит потратить еще два с половиной часа на пеший подъем. Но мы готовы к этому, а увидеть со спины верблюда Синай – половина успеха от его посещения.

Ужинали, как гости, в настоящем бедуинском шатре, накрытом козьими шкурами.

На два отдельных помещения внутри – его делит растянутый на кольях ковер, расшитый бисером. За ковром – женская половина.

Такие конструкции нам уже встречались, в Афганистане, у пуштунов.

Ещё один довод в пользу единого мира, дорогой читатель.

Приготовление чая для бедуина – особый ритуал, священный.

Кумган, (медный высокий сосуд), огонь. Топливо собирается заранее и впрок.

Мармарея – пустынная трава, добавляется в напиток для утоления жажды, придавая приятный привкус и аромат.

Во вскипевшую воду добавляется чай и сахар одновременно. Затем трава.

Дают время настояться. Лепешки из замешанного пресного теста пекутся на углях, в золе, либо на металлическом круге до нежно-золотого цвета.

Основной доход бедуина – верблюды. Разведение коз. Выращивание фиников.

Бадави (араб.) обитатели пустыни, от арабского бадия (пустыня) – одни из лучших следопытов в мире. Они создали науку «чтения пустыни».

По следам на песке они в состоянии выяснить, сколько пеших, всадников и верблюдов прошли этой тропой.

В ночное время – а путешествовать с караваном лучше всего в прохладную лунную ночь – проводники легко читают звёздное небо, определяя путь по положению светил.

Не зря древние арабские поэмы начинались описанием следов от покинутого становища, которые тогда были понятны и поэтам, и слушателям.

Вот и мы, воспользовавшись древнейшим транспортом, движемся на север, в горы.

Немного о женщинах, любознательный мой читатель.

В шатре они в ярких длинных платьях («джалабея»), но когда они выходят за пределы дома они одеваются в «абая» (тонкие, длинные черные платья-плащи, иногда покрытые блестящей вышивкой).

На улице покрывают свои головы и волосы «тарха» (платок). Когда-то, женское лицо по традиции было скрыто за богато украшенной «бурку», что сейчас можно увидеть только у старшего поколения.

Солнце катит свой диск на запад, к горизонту, и, покачиваясь в седле, я подумал внезапно, что тот древний наш прародитель глядя также на солнечный круг, подметив его безостановочное движение, изобрёл колесо, подняв тем самым цивилизацию еще на одну ступень.

На каком-то возвышении Наил, зорко вглядываясь вперёд, останавливается, протягивает руку на восток, мы всматриваемся – еле видимая, узкая, блещущая синевой полоска. Залив Акаба.

Таинственный ландшафт, первозданный библейский вид.

Необыкновенная гармония спокойствия. Дыхание вечности.

Наил затягивает песню, изменившимся глуховатым голосом. Затем мы, на дикой смеси языков стараемся прояснить смысл арабских слов. И я записываю.

Что за газель прошла по базаруВ жёлтой рубахе и цветистой юбкеПрошла и пропала, будто мираж

Заставив сердце моё забиться

Олег говорит, что в тексте перекликаются японский стиль, и персидский с азиатской изюминкой.

Я отвечаю, что так пишут и в Европе.

Вспоминаю французов – Рембо, Бодлера.

И читаю на память.

Я слушал бой часов и счастлив был и нем,Когда открылась дверь из кухни в клубах параИ в комнату вошла неведомо зачемСлужанка-девушка в своей косынке старой,И маленькой рукой, едва скрывавшей дрожь,Водя по розовой щеке, чей бархат схожСо спелым персиком, над скатертью склонилась, Переставлять прибор мой стала невзначайИ чтобы поцелуй достался ей на чай,Сказала: «Щеку тронь, никак я простудилась…»

Так три путника, среди песка и камней, двое русских и араб долго ехали молча, думая о своём.

Поэзия не имеет национальности.

Впереди слева поднимаются горы, кажущиеся мягкими от древности. Где-то там, в их глубине Джабал-Муса, так называют арабы гору Моисея.

А у нас впереди стоянка кочевников, ужин и ночной отдых.

Нас угощают чорба. Сдобренная лимонным соком чечевичная похлебка. Шамшук – омлет с мясом и помидорами. Горячий хлеб. Ароматный чай.

Умывшись, мы валимся на коврики, предложенные гостепреимными хозяевами. Тело и ноги гудят от усталости. За стеной шатра вздыхают верблюды.

Слышен горячий женский шёпот, шуршание песка – там чистят медную посуду. Сон окутывает неумолимо, но я успеваю подумать и сказать, обращаясь к другу.

– С восходом солнца – в путь.

– За каждый светлый день иль сладкое мгновенье слезами и тоской заплатишь ты судьбе – произносит Олег.

– Чьё это?

Я чувствую попадание строки в самую суть. В настроение, охватившее меня.

– Лермонтов.

Отвечает мой друг. И тут же засыпает.

Закрыв глаза, вижу – качается и качается горизонт, бесконечно плывёт внизу, под ногами верблюда, земля Синая…

На заре немного прохладно. Наил поднимает верблюдов, разговаривает с ними.

Они косят глазами, трутся мордами о его плечо.

Мы завтракаем. Чай, финики, сыр, свежеиспечённый хлеб, невероятно вкусный.

Благодарим хозяев.

Отправляемся.

Горы завораживающе играют красками в солнечных лучах.

– Хет!

Звонко кричит Наил.

– Хет! Хет!

Вскидывая руку, показывает нам удирающего среди валунов пустынного лиса.

Вчера вечером отыскав в интернете (ноутбук при нас) написание арабских слов, я испытал настоящее наслаждение, с чем хочу поделиться с читателем.

Дело вовсе не в том, что арабы пишут и читают справа налево, а в непревзойденной красоте созданного слова. Вглядитесь. Сколько чувства и музыки в каждом.

Бедуины живут в пустыне не менее 4 – 5 тысяч лет.

Потому они в большинстве своем стройны, гибки, сильны и выносливы.

Мы долго сегодня расспрашиваем Наила, и узнаём, что в девушке – бедуинке ценятся, прежде всего, зубы, затем волосы, узость ступни, фигура.

Читайте «Песнь песней» – убедитесь сами.

Наил сворачивает в узкую долину среди округлых гор, мы движемся следом, начинается подъем, местность усыпана мелкими каменьями, гористые участки перемежаются с осыпями. Солнце уже высоко, верблюды шагают без устали, клоня головы в такт, и за двумя или тремя поворотами замечаем внушительную глыбу, лежащую на ладони Синая.

– Джабал-Муса!

Говорит нам Наил.

Мы останавливаемся. От охватившего волнения, от неожиданной встречи с вечностью.

Проводник развьючивает своего верблюда, собирает очаг, наполняет водой кумган.

Мы сидим, вытянув ноги, не сводя глаз с горы Моисея.