Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина Страница 5

– Дорофеич, давай весёлую! Чего всё грустное поёшь! – просил кто-нибудь из молодёжи.

И Дорофеич запевал:

Летят большие самолёты-бомбовозы,

Идёт кровавый страшный бой.

А я, молоденький парнишка, лет шешнадцать, сямнадцать,

Ляжу с оторватой ногой.

Ко мне подходит санитарка, звать Тамарка:

«Давай я раны первяжу

И в санитарную машину – “студебекер” – с собою рядом положу».

И повезла меня машина – «студебекер» трёхколёсный… —

слова были плохо слышны, их заглушал хохот. Молодёжь начинала хохотать, а песня была длинная:

Домой приду под самый ужин, кому нужен

С одной оторватой ногой.

Жене своей такой не нужен, ой, не нужен,

Умоюсь горькою слезой.

Построю хату вдоль деревни восемь на семь

И буду водкой торговать.

А вы, друзья, не забывайте Афанасия восемь на семь,

Ходите чаще выпивать.

– Музыка моя, слова народные, – посмеивался Дорофеич.

Музыка, правда, не улавливалась, это был речитатив с коротким энергичным аккордом в конце каждой фразы. Дорофеич всегда чувствовал, когда пришла пора развеселить компанию, и это у него получалось.

Дорофеич попоёт, попоёт и покурит. И концерт продолжается. Часто в финале затевали танцы. Тогда он наигрывал кадриль, барыню, польку, старые вальсы и танго. От топота ног пыль поднималась на пустыре столбом. Лёля с балкона третьего этажа, сидя на ящике с песком из хозяйства мужа, наблюдала весь концерт до конца, до темноты. Вот это жизнь, с восторгом думала она, и прямо под носом, на задворках серого, респектабельного, мрачного дома, в котором она теперь жила…

Молодёжь к тому времени расходилась, хозяйки вслед за ними, мужчины задерживались. Над столом зажигали лампочку, висевшую на проводе, протянутом от барака к старому тополю в середине двора. Мужчины оставались играть в карты. Уходя, на ночь лампочку вывинчивали и брали с собой. Лёле запомнились немногие. Только заприметила тогда, при дневном свете, что было несколько красивых женщин с усталыми лицами, и как песни меняли их, смягчали их черты, убирали суровость, как они молодели, хорошели. Мужчины были обычные работяги, среди них немало выпивох с опухшими, землистого цвета физиономиями, но простодушными, не суровыми. На женщин смотреть было интереснее. Они умели радоваться короткой передышке от тяжких трудов и плясали весело и задорно, от души. Обычно после субботнего концерта воскресные сборища обходились без песен. Мужчины, плотно с утра позавтракав с поллитровкой, до вечера спали. Женщины занимались уборкой и стиркой, бегали в магазин, готовили еду на неделю. Под вечер выходили мужчины и стучали костяшками или резались в карты. Иногда во время игры случались ссоры, чуть ли не доходило до драк, но драчунов всем миром успокаивали, мужчины расходились по домам. К понедельнику всем надо было выспаться. Рабочий день обитателей барака начинался, когда жильцы серого дома, в котором жила семья Лёлиного мужа, ещё спали.

Дорофеич для Лёли был, пожалуй, самой загадочной фигурой. Она много слышала о жителях барака от тёти Пани, но Дорофеич был единственным в своём роде. Лёля считала его философом. Он любил сидеть один под тополем во дворе, покуривать и о чём-то думать. Или читал толстую старинную книгу в кожаном переплёте с пожелтевшими страницами и с пометками на полях. Тётя Паня однажды сказала Лёле потихоньку, что это Библия, Ветхий и Новый Завет. Он читал её, открывая в разных местах, видимо, искал ответ на вопросы, которые мучили его именно в тот момент. Лоб его прорезала глубокая морщина, рот был плотно сжат. Мужички приставали к нему с вопросами, пытаясь выведать, о чём он так сосредоточенно и подолгу размышляет. Он только бурчал в ответ.

– Дорофеич, ты в Бога веришь?

– А ты нет? Ну и дурак!

– Дорофеич, а чего ты на выборы не ходишь?

– Кого выбирать? Я тех людей не знаю. Агитаторам надо, пусть ко мне сами придут, растолкуют.

– Дорофеич, а чего ты на демонстрации не ходишь?

– На костылях, что ли? И на своих двоих не ходил бы.

– Дорофеич, а чего ты газеты не выписываешь?

– Зачем чужими словами голову забивать? Я своим умом живу.

– Скучный ты сегодня, Дорофеич. Выпить не хочешь? Полегчает.

– Будет желание – выпью. Чего зря продукт переводить.

И ещё Лёля знала, что Дорофеич кормит бездомных собак. Не брезгуя, собирает объедки по «квартирам» и носит в плошках на задворки, где помойка. Там же он смастерил будки. В барак пускать собак было категорически запрещено.

Лёля стояла и вспоминала. Встреча с Зинулей неожиданно вызвала из памяти прошлое, давно пережитое. Вернулись старые укоры совести. Ведь после побега из семьи мужа она постаралась всё забыть. И тётю Паню, и Коленьку, и Зинулю, и Дорофеича, и всех-всех… Она чему-то улыбалась, но глаза у неё были на мокром месте. Лёля вытерла от слёз щёки, выждала ещё немного и медленно направилась к подземке. Ей очень не хотелось столкнуться с Зинулей ещё раз.

II

Как получилось, что Лёлю занесло на Метростроевскую, в замужество, о котором потом не хотелось вспоминать? Произошло это очень постепенно, можно сказать, как-то незаметно.

Она поступила в Институт иностранных языков на педагогический факультет. На дневное отделение не прошла, попала на вечернее. Справку о том, что она работает курьером в редакции толстого журнала, ей обеспечил отец. Она изредка приносила ему из редакции материалы и потом относила их обратно с его редактурой и записками. Времени было много, но надо было успевать и в кино, и на выставки, и на молодёжные вечера в клубах и в других институтах. Студенческая жизнь захватила её. Друзья и подруги детства разбрелись кто куда и редко встречались. Зато в группе у Лёли появились две новые подружки и общий приятель Яшка. В него никто из них не был влюблён, он был их «подружкой», ни к кому не проявлял особого внимания. Худенький мальчик невысокого роста, стригся, как школьник, почти наголо, оставляя впереди косой чубчик, падавший на лоб. Был похож на юного пионера.

Яшка не прошёл по баллам на переводческий факультет, и его по блату временно пристроили на вечернее отделение педагогического. С перспективой: если он сдаст все зачёты и экзамены на отлично, его переведут на переводческий. В армию идти было рано, ему и семнадцати не исполнилось. С медалью школу закончить не получилось, гуманитария подвела математика. Он хорошо учился, лучше всех в группе, вообще был способный. А девчонки – средних способностей, зато весёленькие. Яшке с ними было легко. Они вместе готовились к зачётам