Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Воскресение Страница 52

– Да пребудет с нами Господь! – прошептал ветеран.

Стражники стояли около двери на коленях и молились.

Прибежали встревоженные Манассия и Иешуа. Они тоже решили посмотреть на необычное явление. Иешуа сразу же выбежал на воздух. Его рвало. А Манассия покрылся холодным потом.

Все это происходило накануне годовщины смерти Ирода Великого. В первом часу пополудни Иоканаан опустился. Он спал до самого вечера.

Наступил холодный рассвет. В его голубоватой дымке на террасу поднялись двое посланцев. Часовые узнали их и незаметно кивнули. Это были ученики Иоканаана. Ученики, испугавшись, что часовые не подошли к ним за обещанными им деньгами, как было договорено, приготовились к худшему. Они вбежали в караульную куда стражники их беспрепятственно впустили, и припали лицами к решетке. Иоканаан, как обычно, сидел на корточках, подставив лицо первым лучам солнца, которые проникали в бойницу на противоположной стене. Он поднял голову.

– Это мой последний рассвет, – сказал он. – Вы видели Иисуса?

– Мы видели его. Мы спросили, как ты нас учил: «Ты ли Тот Которому должно прийти, или другого ожидать нам?» И сказал нам Иисус в ответ: «Пойдите, скажите Иоканаану, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне». Мы видели и слышали, но…

– Но что?

– Его окружают те же люди, учитель. Действительно ли это он?

– Теперь, кроме него, никого нет, – сказал Иоканаан. – Через несколько часов я покину этот мир.

– Почему мы не можем освободить тебя? У нас достаточно денег, чтобы подкупить стражников. Почему он не приходит, чтобы тебя освободить?

– Я вам уже говорил, я не Мессия. По мере того как он растет, я уменьшаюсь.

Ученики заплакали.

– Уходите, – сказал Иоканаан. – Теперь Иисус ваш учитель.

Ученики вышли на террасу. Происходила смена караула. Заступающие на пост стражники тоже узнали учеников и успокаивающе закивали. Солнце уже поднялось довольно высоко и окрасило мир своими лучами.

Наступил полдень. Заиграли музыканты. Звуки китар и цитр, флейт и треугольников вырвались за горячие стены Махэруза и полетели к скалистым горам Моаба и берегам Арнона, разбудив нестройное эхо.

Солнце закатилось за горизонт, и стражники вновь сменились. Вино рекой текло в крепости, в солдатской столовой, в небольших покоях придворных и в парадной зале. Танцовщицы, едва достигшие возраста половой зрелости, в очередной раз охлаждали свои ноги на мозаичном мраморном полу вокруг тронов Ирода и Иродиады, установленных на помосте. Вошел тетрарх в сопровождении Манассии, Иешуа и еще нескольких придворных, занимавших не такие высокие посты. Затем появилась Иродиада. Бледность раскрашенного лица, словно выточенного из слоновой кости, подчеркивала пурпурная накидка, расшитая золотом и жемчугом. Ее волосы, увитые золотыми цепочками с вставленными в них гранатами и жемчужинами, ярко блестели. Вслед за ней вошла кормилица как свидетельство того, что за красотой всегда следует смерть. Августейшие супруги заняли свои места. Вокруг них расположились придворные, а рабы с опахалами в руках завершали композицию картины. Несколько десятков знатных жителей провинции и высокопоставленных иерусалимитян (которые прибыли по особому приглашению) стояли, разделившись на две группы, вокруг двух священников, представителей Синедриона.

Распорядитель объявил о начале торжеств. Один поэт прочитал на греческом языке стихи, посвященные небесным милостям и земному могуществу, присущих умершему властителю, и восславил воплощение гения Израиля в человеке, который восстановил Храм Соломона. Другой поэт на древнееврейском языке провел параллель между Иродом и Соломоном, воздав небесам благодарность за то, что многочисленное семейство Великого Преобразователя позволило потомкам Двенадцати колен наслаждаться наследственным солнцем мудрости.

Один из священников передал тетрарху пожелания процветания от имени Анны и Синедриона. Второй священник передал пожелания религиозных учреждений тетрархии счастья и долгих лет жизни августейшей чете.

Звук цимбал подвел черту торжественным речам. Придворные засуетились, стремясь одними из первых поцеловать руку тетрарху и его супруге. Собравшимся стали предлагать различные напитки. Снова ударили цимбалы, извещая о начале представления. Зазвучала медленная музыка, и появились танцовщицы, которые тут же построились в два ряда. Вперед вышла одна танцовщица, с ног до головы укутанная в шелковистый газ. Ирод никогда прежде не видел ее. Радужная, мягко струящаяся ткань то обвивала изящные формы танцовщицы, то отлетала далеко от тела, словно манила за собой. Ноги, обутые в золотые сандалии, медленно скользили по полу под звуки флейт, а малейшее движение рук заставляло чудесную ткань колыхаться. Вдруг танцовщица остановилась и подняла руки, обнажив прекрасную грудь. Затем она завертелась волчком, превратившись в холодное пламя.

Представители Синедриона вытаращили от изумления глаза, но потом недовольно нахмурили брови.

Неизвестная танцовщица вновь поплыла, время от времени медленно поворачиваясь. Она словно играла с тканью, которая то прятала ее прелести, то внезапно оголяла их. Сначала взорам открылись лодыжки, затем ноги полностью, а за ними спина. Танцовщица закружилась, и ткань превратилась в ласкающий круг, открыв на одно мгновение все тело. Ирод едва сдержал крик восхищения. У танцовщицы, которой на вид было лет тринадцать-четырнадцать, грудь теперь была полностью обнажена. Да и под тканью на девушке не было иной одежды, кроме вышитой узкой ленты с бахромой, обвязанной вокруг пояса.

Члены Синедриона закашлялись.

Другие танцовщицы были, несомненно, не менее соблазнительными, но у этой царственная стать дополняла уже возбуждающую, сладострастную двусмысленность юности. Она была не просто танцовщицей, но женщиной, обладающей властью.

Ирода охватило желание, оно возникло внезапно, как сердечный приступ. Это была не перелетная птичка, которую он легко заманил бы в спальню, а хищная птица. И ему потребуется не только власть или богатство, чтобы соблазнить ее. Нет, ему придется стать тем, кем он давно перестал быть.

Глаза кормилицы заблестели от возбуждения. Лицо же Ирода стало каменным.

Однако никто не заметил эту маску искушения. – Кто это? – выдохнул Ирод, обращаясь к Манассии. Но придворный ничего не знал об этой девушке. И вновь ткань закружилась. Танцовщица поднимала ее все выше, пока не открыла свое лицо. Ирод сразу постарел на тысячу лет. Это была Саломия, дочь Иродиады и Филиппа, следовательно, его племянница. Он видел знакомые и одновременно новые черты, заносчиво задранный нос с немного широкими ноздрями, высокомерие рта, прятавшееся в тени уголков губ, и миндалевидные глаза, холод которых тщетно скрывал надменность, уже присущую этому лицу. Это была прежняя Иродиада, Иродиада тех времен, когда вкус власти, которую не сумел взять в свои руки безвольный Филипп, не облачил ее, как говорил Иоканаан, в одежды с пурпурной каймой. Иродиада тех времен, когда перламутровый блеск ее кожи еще не померк, не превратился в матовый алебастр. Блеск, от которого остались лишь жалкие отсветы сияния ее молодости.

– А! – только и смог выдохнуть Ирод.

Тетрарх сгорал от любовного томления, но в то же время мучился, осознавая, какую пусть наивную, но хитрую интригу плела Иродиада, явив перед ним облик своей молодости и тем самым оправдывая его предательство! Иродиада подхлестнула животные инстинкты Ирода, чтобы приблизить его к себе, поскольку Саломия была ему недоступна.

Но была ли она недоступной на самом деле?

Если бы только Иоканаан мог видеть, как танцевала Саломия! Тогда бы он понял! Возможно, тогда легкий ветерок вожделения принес бы с собой и сомнение и аскет уже не помышлял бы об оскорблениях. Ирод не должен его казнить, и тогда Иродиада попадется в свои собственные сети! Он улыбнулся, радуясь придуманной уловке. Затем он повернулся к Иродиаде и теперь улыбнулся только ей. Однако улыбка, претендовавшая стать символом любовного сообщничества, была настолько вымученной, что получилась гротескной. Ирод закашлялся.

– Немедленно приведи Иоканаана! – приказал он Манассии.

Придворный пристально посмотрел на своего повелителя, понимающе улыбнулся и бросился исполнять приказание.

«Сколько коварства, и все напрасно! – думал Ирод. – Я хочу Саломию, а не тебя, Иродиада!»

Но тут Ирод нахмурился. Если Иоканаан решит, что тетрарх собирается вступить в еще одну кровосмесительную связь, он вновь разразится проклятиями. А в случае провала своего плана Ирод должен будет казнить отшельника. Саломия бросала вожделенные взгляды на Ирода, как ее, несомненно, научили. Подумать только, два года назад, когда Ирод видел ее в последний раз, Саломия была всего лишь маленькой шалуньей, выпрашивавшей золотые безделушки! Ирод опустил глаза и, стараясь принять равнодушный вид, заскользил взглядом по слегка бронзовым ляжкам, задержался на складке, которую вышитый треугольник образовывал на ее животе, на пупке, походившем на набросок того, что скрывалось за этим треугольником, на половинках граната, над которыми колыхалось жемчужное ожерелье…