Элисон Уэйр - Плененная королева Страница 53

Епископ стрельнул в нее уничижительным взглядом:

– Говоря откровенно, меня это ничуть не удивляет, мадам. Я и сам сказал его милости, что у него нет оснований надеяться ни на помощь, ни на совет с вашей стороны. То же самое говорил и Иоанн Солсберийский. Он, как вам известно, в ссылке вместе с Бекетом и делит его лишения. Но насколько я вижу, вы здесь доверяете только сеньору де Фаю, который настроен враждебно к его милости.

– Как вы смеете так говорить со мной! – вспыхнула Алиенора. – Вы дерзки, господин епископ. Будь здесь герцог, вы бы не посмели так разговаривать со мной или оскорблять его представителя.

Жан о Белльмен распалился от ярости, которая развязала ему язык:

– Может быть, вы не слышали, что говорят люди, мадам, и, может быть, я сделаю доброе дело, сообщив вам обоим об этом. Высказываются предположения – и их с каждым днем все больше – относительно влияния, которое сеньор де Фай, судя по всему, оказывает на вас. Некоторые говорят, что эти предположения заслуживают доверия. Я бы посоветовал вам больше заботиться о вашей репутации.

Алиенора встала. Ее трясло от гнева.

– За всю мою жизнь меня не оскорбляли подобным образом, – прошипела она. – Немедленно покиньте мои покои, господин епископ, и не смейте возвращаться, пока не смирите свою гордыню и не испросите прощения за ваши безосновательные обвинения. Не сомневайтесь, что я сообщу о случившемся мужу. Не думаю, что это порадует его. И будь я на вашем месте, я бы постаралась убраться из Пуатье к возвращению короля.

Епископ в ужасе уставился на нее.

– Мадам, я в своем разочаровании забылся, – пробормотал он. – Приношу свои самые искренние извинения. Тысячи извинений! Падаю перед вами на колени…

– В том нет нужды, – холодно произнесла Алиенора, хотя в глубине души она была и не прочь увидеть, как этот напыщенный дурак валяется перед ней на полу. – Я принимаю ваши извинения, но больше не желаю слышать никакой клеветы. Вы меня понимаете?

Когда епископ, пятясь, вышел из комнаты, заверяя ее в своей преданности, любви и верности, Алиенора повернулась к Раулю:

– Ну, дядюшка, ты слышал, что он сказал? А потому прошу тебя держаться на почтительном расстоянии. И больше не смей говорить за меня!

– Алиенора, я готов умереть, служа тебе, – возразил Рауль.

– Это вполне может случиться, если слухи дойдут до Генри! – ответила она с мрачной улыбкой.

Глава 27

Замок Бределэ на границе с Уэльсом, 1165 год

Генрих перешел на рысь. Он намного обогнал своих спутников, которые отстали с охотниками – везли дичь, добытую за день. Впереди высилась громада замка Бределэ – дома хозяина, сэра Уолтера де Клиффорда, оказавшего неоценимую помощь кампании, которая, впрочем, пока была неуспешной. Но теперь, слава богу, кажется, намечался поворот, и Генрих, ободренный успехом как на поле боя, так и на охоте, пребывал в праздничном настроении, ждал веселого ужина с участием щедрого хозяина и других лордов.

Сзади он слышал крики и хохот. Где-то неподалеку закричала кукушка. Был ранний вечер прекрасного летнего дня. Солнце закатывалось на запад в золотом и розовом ореоле. Но до чего же было жарко! Генрих давно стащил с себя котту и засунул в седельный мешок, на нем остались только рубаха и штаны. Он ехал рысцой, слыша голос кукушки и чувствуя себя так, будто у него нет никаких забот в этом мире. Король даже подумал, что неплохо бы приказать приготовить ему ванну по возвращению. Вот придется им побегать.

Генрих скакал по лесу, за стволами деревьев виднелся замок. Неожиданно он оказался на огромном лугу, который тянулся до самого збмкового рва. И посреди этого луга на коленях, спиной к королю, стояла девушка. Ее синее платье ярким пятном выделялось на фоне высокой зеленой травы. Длинные светлые волосы струились по ее плечам, свидетельствуя о том, что она незамужняя и непорочная, а элегантная одежда говорила о благородном происхождении. Девушка собирала цветы, и от этого зрелища у Генриха перехватило дыхание.

Обшаривая взглядом изящные линии ее тела, король испытал сильный прилив похоти. Давно уже женщины так не возбуждали его. С Рогезой он расстался несколько месяцев назад, устав от попыток удовлетворить ее слишком уж знакомые ему желания. Алиенора находилась в Анжере, засыпбла его письмами о помощи каким-то буйным вассалам и наверняка сплетничала о Бекете со всеми, кто желал ее слушать. Как бы Генрих ни хотел, но вернуть счастье, которое он когда-то пережил с женой, невозможно. Мимолетный его всплеск случился этой весной, но был короткий и блеклый, по крайней мере с его стороны. Король не мог простить враждебности Алиеноры по отношению к Томасу, ее въедливых вопросов, ее слабости. Он все еще любил жену и знал, что всегда будет любить, но не так сильно, как этого хочет она. Весьма прискорбно, но что поделать? То, что умерло, уже нельзя вернуть к жизни.

Генриху исполнилось тридцать два – мужчина в самом соку, пусть у него и стал появляться живот. И естественно, у него были женщины, много женщин, завоеванных, использованных и быстро забытых. Но, увидев эту изящную молодую девушку, король в мгновение ока понял, что ему требуется нечто гораздо большее, чем возня в стоге сена с очередной потаскушкой, и что давно исчезло из его жизни.

Сейчас перед ним была не какая-то деревенская девка, с которой можно тут же в траве удовлетворить насущное желание, а, вероятно, одна из дочерей его хозяина, чье большое семейство включало и пятерых дюжих сыновей. Генрих не мог понять, почему он не видел этой девушки прежде, когда леди Клиффорд представляла членов своей семьи королю.

Девушка услышала топот его коня, резко повернулась, и цветы упали с ее колен, рассыпались изящной радугой по платью и траве. Она была очаровательна: кожа белая, как сметана, губы полные и сочные, как темные вишни, глаза синие, как васильки, а щеки зарделись от удивления. Девушка поднялась, и Генрих заметил в глубоком вырезе ее платья маленькие высокие груди, подчеркнутые корсетом; усыпанный драгоценностями кушак на талии подчеркивал ее стройность. Король почувствовал, как восстает его плоть. Он должен обладать ею, о Боже, он непременно должен обладать ею!

Девушка, конечно, понятия не имеет, кто он такой, ведь она не видела его предыдущим вечером. Генрих остановил коня, а красавица, позабыв о цветах, уже метнулась прочь.

– Не бойтесь, прекрасная дама, – галантно начал Генрих. – Я ваш король и гость вашего отца, я не причиню вам вреда.

«Я хочу уложить тебя к себе в постель» – вот что на самом деле хотел сказать он.

Девушка пребывала в смятении.

– Ваше величество, я прошу прощения! – Голос у нее звучал низко, мелодично, с приятным уэльским акцентом. Услышав его, Генрих совсем потерял голову.

– Стойте! – крикнул он, стараясь обаять ее улыбкой, затем спрыгнул с седла и подошел к ней. – Давайте обойдемся без церемоний, прекрасная дама. Как вас зовут?

– Розамунда, – сказала она. – Розамунда де Клиффорд.

– Розамунда… – повторил Генрих. – Rosa mundi. Роза мира. Прекрасное имя. Как на английском, так и на латыни.

Девушка ничего не ответила, только покраснела еще сильнее. Генрих протянул ей руку и, ведя коня под уздцы, пошел вместе с ней к замку, где на своих местах в жару маялись стражники. Прикосновение маленькой ручки казалось божественным.

– Скажите, Розамунда, почему вас не было среди тех, кого мне представляли прошлым вечером? – начал Генрих.

– Ваше величество, я только сегодня вернулась от добрых монахинь Годстоу[51], с которыми провела последние три года.

– Должен ли я понять это так, что ваши родители намереваются сделать из вас монахиню? – спросил заинтересованный Генрих.

– Нет, ваше величество, они хотели, чтобы там я получила хорошее образование, которое послужило бы мне во благо, когда Господь сочтет возможным послать мне мужа.

– Очень мудро, очень мудро. Вы слишком красивы, чтобы провести жизнь в монастыре! – (Розамунда снова покраснела, как то подобало ситуации.) – Сколько вам лет, моя маленькая монахиня? – продолжал гнуть свое Генрих.

– Четырнадцать, ваше величество.

– И вы приехали домой, чтобы выйти замуж?

– Не знаю, ваше величество.

Генрих был пленен и… огорчен. Он и раньше вожделел к девственницам из знатных семей, и всегда это плохо кончалось: разгневанные отцы отправляли дочерей в монастырь или спешно выдавали замуж. Большинство женщин, с которыми он ложился в постель за последние годы, были либо шлюхами, либо замужними. Еще Генрих ложился в постель со своей женой. Розамунда для него фактически недосягаема, если только он не хочет показать себя чудовищем, хотя он всегда шутливо открещивался от такого сомнительного звания. Ни один порядочный человек, достойный звания рыцаря – или звания короля, – не обесчестил бы девушку благородного происхождения, поскольку это неизбежно уничтожило бы ее возможности найти себе достойного мужа и навсегда погубило ее репутацию. Менее благородные мужчины, конечно, вряд ли стали бы церемониться, но у Генриха теперь были собственные дочери, и уж он бы разобрался с любым негодяем, попытавшимся опорочить их честь. Поэтому король сказал себе, что не может так поступить с прекрасной Розамундой или с ее отцом, его преданным и симпатичным хозяином.