Алан Саваж - Восемь знамен Страница 6

Это был Китай, о существовании которого он даже не подозревал, несмотря на все некогда слышанное и виденное в семье Хуэйчжаня. Там, вдали от Пекина, в кантонской жаре жизнь текла в расслабляющем ритме. Здесь же, на севере, жизнь была и быстрее и суровее. Весла несли их сампаны прочь от английской эскадры, через мутное, неровное мелководье устья Вэйхэ. Эта река, намного меньше Жемчужной, доступной и для океанских судов, казалась даже еще более трудовой; джонки и сампаны непрекращающимся потоком шли вверх и вниз по течению, а Тяньцзинь, город в двадцати милях от речного устья, служивший для Пекина портом, предстал почти таким же большим, как Кантон, кишащим людьми, с бьющей ключом жизнью. Впрочем, жизнь кипела и на речных берегах, низких, почти сплошь засеянных пшеницей.

— Никогда не видел столько народа, — заметил Макартни. — Может наш друг хотя бы приблизительно сказать, сколько всего в Китае жителей?

— По последней переписи, — сказал Baft Роберту, — в нашей стране насчитывалось триста девятнадцать миллионов человек. Но это было около шестидесяти лет назад. Сейчас, по приблизительным подсчетам, уже более четырехсот миллионов.

— Перепись? — удивился Макартни.

— Хозяин каждого двора в определенный срок после вступления на трон нового императора должен подать сведения о себе и о всех мужчинах, женщинах и детях, живущих в его доме, — объяснил Ван. — Разве у вас так не принято?

— Боже сохрани! — воскликнул виконт. — Однажды как-то провели подобный подсчет, но это было шестьсот лет тому назад и потребовало таких неимоверных усилий, что больше уже и не повторялось.

— А что до четырехсот с лишним миллионов китайцев, — возразил Марджорибэнкс, — то я сомневаюсь, чтобы по всей Европе набралось столько людей,

— В таком случае Китай больше Европы, — мягко предположил Ван.

Посольство на несколько дней остановилось в Тяньцзине, дожидаясь окончания приготовлений к дальнейшей экспедиции внутрь страны. Англичане жили на борту своих сампанов, но им разрешалось сходить на берег, и эти вылазки преподносили массу неожиданностей для большинства из них, и не в последнюю очередь для Макартни. Вместе с остальными он глазел в уличной толчее на товары, выставленные на продажу, а купить можно было все, что душе угодно — от разнообразнейшей еды до предсказаний судьбы, от изящно расписанного фарфора до причудливо украшенного оружия; здесь же, под открытым небом, на виду у всех стригли и брили, дергали зубы, словом, оказывали все услуги, в которых возникала нужда. Обоняние едва выдерживало натиск поразительно разнообразных запахов, от дразнящего аромата жарящейся свинины до выворачивающего желудок зловония, исходившего от испражнений, которые виднелись повсюду и постоянно пополнялись по мере того, как мужчины и женщины публично облегчались, не обращая ни малейшего внимания на окружающих.

Макартни, исполнявшему на родине обязанности мирового судьи, любопытно было побывать на заседании местного суда. Выслушав многословные прения законников, он застыл от ужаса, когда первого же проигравшего дело бросили на пол со спущенными до колен штанами, четверо служителей держали его за руки и за ноги, а двое других чиновников принялись бить по голым ягодицам тугими пучками бамбуковых прутьев, причем происходящее почти не вызывало интереса у окружающих, только некоторые отвлеклись ненадолго от своих дел, чтобы поглумиться над несчастным.

— Безотлагательное правосудие, — пробормотал Макартни. — И в присутствии женщин. Что, приличия здесь не соблюдаются?

— А разве в Англии не применяют наказаний? — спросил Ван.

— Разумеется. Но при телесных наказаниях бьют по спине. От жертвы не требуют разоблачаться полностью.

— Неужели можно бить по каким-то другим местам, кроме ягодиц? — удивился Ван. — Получив тысячу ударов по спине, человек наверняка умрет; если же бьют по ягодицам, он может остаться в живых.

— Тысячу ударов? — Макартни от изумления открыл рот. — И вы полагаете, что после этого можно выжить?

— Если бы он должен был умереть, — Ван ткнул пальцем, — мы не тратили бы время, заставляя его мучиться под палками.

Смысл сказанного ирландец уяснил через мгновение, когда проиграл дело еще один подсудимый, обвиняемый, судя по всему, в изнасиловании, так, во всяком случае, подумал Макартни, слушая гневные обвинения, которыми так и сыпала против обвиняемого молодая женщина. Без промедления несчастного раздели до пояса, поставили на колени, два служителя схватили его за плечи, а третий вцепился в косичку, заставляя осужденного вытянуть шею как можно больше. Прежде чем кто-либо из иностранных наблюдателей до конца осознал происходящее, один из ожидавших своего часа палачей вытащил огромную кривую саблю и полоснул по вытянутой шее.

Готовый протестовать Макартни повернулся к судьям, но те уже перешли к рассмотрению другого дела. Мертвое тело, из шейной артерии которого все еще хлестала кровь, просто отшвырнули в сторону от шеренги обвиняемых.

— Идемте отсюда, — попросил Макартни севшим голосом.

— Разве у вас преступников не наказывают? — спросил Ван.

— Разумеется, наказывают, но после отправления надлежащего правосудия.

— Обвинения этой женщины подтверждены свидетелями.

— Я не ставлю под сомнение его виновность. Но в Англии в таких серьезных случаях, когда речь идет о лишении человека жизни, подсудимого возвращают в тюрьму до рассмотрения апелляции и, возможно, повторного слушания дела.

— Наверное, у вас в Англии много времени и мало людей, — предположил Ван. — Здесь же много людей и мало времени.

— Но так, походя, сносить головы…

— Если человек должен умереть, это лучший способ. Есть и другие, похуже.

Он вытянул руку, указывая на деревянную клетку, висевшую на дереве на углу улицы. В клетке был заточен мужчина; подойдя ближе, они разглядели, что он вытянулся на цыпочках, а вес тела приходится на голову, просунутую через верх клетки и опирающуюся подбородком и затылком на деревянное кольцо. Лицо имело ужасное выражение, язык вывалился изо рта… очевидно, он жестоко страдал от жажды.

— А вот этот человек умирает, — сказал Ван. — Когда он не сможет больше держаться на ногах, он удушится — медленно. Удивительно, как долго может человек находить в себе силы, зная, что смерть только и ждет, когда он ослабнет. Готов биться об заклад, если мы вернемся сюда завтра, этот приятель еще будет жить. Ваш господин печален, — доверительно шепнул Ван Роберту, когда Макартни ускорил шаг, стараясь скорее миновать умирающего в клетке. — Может быть, он недоволен тем, как его услаждают на сампане? Почему бы ему тогда не купить для собственного удовольствия кого-нибудь из этих? Евнух кивнул на кучку детей, которых вытолкнули на дорогу перед Макартни.

— Что он говорит? — спросил виконт.

— Он предлагает вам, милорд, купить одну из этих девочек или мальчика для постельных утех.

Макартни воззрился на дюжину детей обоего пола, лет десяти — пятнадцати, которых пытались выстроить в ряд парень постарше и женщина, подстегивая палкой то одного, то другого ребенка.

Увидев, что иностранец обратил на них внимание, дети стали вымученно улыбаться, а одна из девочек по команде женщины задрала вверх рубашку, чтобы показать свою еле заметную еще грудь. Смущенный ирландец обвел взглядом прохожих, однако те не обращали на происходящее никакого внимания.

— Клянусь Господом! — воскликнул Макартни. — Кому-кому, но уж вот этим двоим мерзавцам непременно следует отрубить голову!

— Но это их родители, — вступился Ван.

— И они предлагают своих детей на продажу! — вскричал Марджорибэнкс. — Как они могут?

— А что им еще остается, если они не в состоянии всех их прокормить? — рассудительно спросил Ван. — Вы бы лучше купили кого-нибудь. Вот увидите, из них получатся хорошие слуги, они будут вас всячески услаждать. Понимаете, вы можете научить их делать то, что вы любите больше всего.

Марджорибэнкс только фыркнул.

— Если их не продадут в утеху кому-нибудь, — продолжил Ван, — то девочек сбудут в публичные дома, а мальчиков кастрируют.

Ошеломленный Макартни открыл было и тут же закрыл рот, вспомнив, кто это ему говорит.

— О да, — сказал Ван, — мои родители продали меня, когда мне было двенадцать лет, потому что никто не взял меня для услаждения.

— Спаси и помилуй, — пробормотал Макартни и почти бегом устремился к пристани. Остальные последовали за ним, но вскоре вынуждены были остановиться перед шествующей по улице процессией с носилками. Четверо мужчин несли каждые носилки, а в них восседали хорошо одетые красотки, прячущие лица за колышущимися веерами. От солнца их прикрывали широкие зонты, которые также держали слуги-мужчины. Процессия остановилась у большого нарядного здания. Носилки поставили на землю. Слуге подхватили женщин на руки и внесли в двери.