Анна Бердичевская - Масхара. Частные грузинские хроники (сборник) Страница 6

– Ну, хорошо. Отчего же зависит, приходите вы на свидание или нет?

– Бывает по-разному.

– Большой опыт?

– Может, и большой. Только что-то он мне не пригодился ни разу.

Мария останавливается в дверях, прислоняется к косяку.

Генрих смотрит, смотрит на нее.

Мария исчезает… В глубине спальни Генрих видит коньяк на столике и конверт, прислоненный к бутылке. Генрих встает, вынимает из карманов пальто пачку сигарет, спички, оторванную пуговицу, металлический гульден. Мелочь разного достоинства из разных стран. Стаскивает с себя пальто и бросает в кресло. Расстегивает брюки, они спадают сами, Генрих перешагивает через них и идет на балкон. Дело к вечеру и пасмурно. По тротуару еле волочит ноги усталый Валико со свернутым знаменем на плече, заходит в подъезд дома напротив. В окнах светятся огни, там ужинают, смотрят телевизор, ссорятся… Генрих закуривает, смотрит на улицу.

…улица светлеет, становится весенней, утренней. Под деревом напротив появляется мальчишка, он кричит:

– Генрих! Эй, Гено! Масха-а-ар!

– Да, Элисбар, сейчас иду!..

– Захвати мяч. Мя-а-ач!

– Сейчас!

Две мальчишеские фигуры мелькают под платанами, две тени скользят по плитам тротуара…

Спина одного из мальчишек заслоняет все вокруг, потом снова удаляется.

Генрих окликает его.

– Элисбар!

Элисбар оглядывается. Его не узнать: у него борода, он в черной рясе, на груди крест. Генрих и Элисбар встречаются в ограде церкви. Генрих достает из кармана маленький деревянный крестик на ремешке.

– Я привез тебе палисандровый крестик из Иерусалима.

– Не надо, Гено, оставь себе, прошу тебя.

– Элисбар, не обижай. Да и не могу я его носить, ты же знаешь.

Мария появляется из-за спины Генриха.

– Я зайду в церковь.

Она крестится и проходит в храм. Генрих и Элисбар смотрят ей вслед. Она останавливается перед иконой Георгия Победоносца. Лицо Победоносца на иконе большое и бледное, с яркими, как бы живыми глазами. Змей, пронзенный копьем, истекает темной, почти черной кровью…

Элисбар стоит с крестиком в руке, кивает на Марию:

– Подари ей.

– У нее нет грехов. А у тебя есть.

Оба смотрят через открытую дверь храма, видят, как Мария зажигает свечу и ставит перед образом Богородицы. Генрих снизу вверх заглядывает в глаза Элисбара, просит:

– Слушай, соверши еще один грех. Пусти меня репетировать в базилику. В которой склад был.

– У тебя неприятности?

– Да нет, просто нужен спортивный зал. Я растолстел. Coco позвал играть Наполеона…

– Ну и как?

– Никак. Но форму я потерял. Наполеон же толстяк был… Так пустишь?

Элисбар ведет Генриха и Марию в базилику. Они выходят на площадь, здесь вечный митинг. В центре, у ступеней к Дому правительства сидят голодающие. Генрих и Элисбар пробиваются сквозь толпу, Мария отстает. Элисбар упирается в заграждение:

– Мы здесь не пройдем. Поворачиваем.

– Элисбар, где Мария? Мария!.. – Генрих продирается сквозь толпу. Кричит: – Мария! Где ты?!Мы выходим отсюда, Мария!..

– Я здесь, Генрих! Видна ее рука.

– Иди обратно, мы возвращаемся! Там не пройти.

Снова продираются сквозь толпу, Генрих снова теряет Марию.

– Мария!!!

Длинный Элисбар видит её.

– Успокойся, Генрих, она идет.

Толпа скандирует: «Свободу! Свободу!» Генрих, пробиваясь среди орущих людей, поворачивается к Элисбару.

– Слушай, пастырь грешный, ты видишь? Видишь?! Народ сошел с ума.

Отворачивается и снова зовет:

– Мария!

Элисбар, догоняя, кладет ему руку на плечо. – Гено, ты не прав, народ не сошел с ума.

– Нет, сошел… Мария!

– Она идет, идет… Народ не сошел с ума. Так хочет Бог.

Генрих снова поворачивается к Элисбару.

– И ты – тоже спятил. Ты что, забыл мою сестру? Забыл, как она погибла?

Элисбар останавливается.

– Нет, я не забыл…

(А что же он помнит? Разве что кадры кинохроники пятидесятых годов проносятся перед глазами. Их показали недавно. Расстрел демонстрантов… Сотни разбегающихся людей…)

Генрих и Элисбар стоят лицом к лицу в вопящей толпе, они то шепчут, то кричат, как два идиота.

– Мать и Нино пошли защищать статую Сталина… Мария!..

– Она идёт, Гено.

– С отца еще судимость не сняли, его на работу не брали, а они – защищать Сталина!.. Ты помнишь?

– Помню.

– А на улице вот так же сходили с ума, так же орали. Только они орали: «Ленин! Сталин! Мао!»

Генрих складывает руки рупором и кричит в толпу:

– Ленин!! Сталин!! Мао!!! Ленин! Сталин! Мао!!! Ленин! Сталин! Мао!..

На него смотрят, кто-то смеется, узнает его: «Это же Генрих, клоун! Привет, Масхар!». Генрих перестает кричать. Смотрит поверх голов на стену ближнего дома.

– Вон они, следы от тех пуль, видишь, Элисбар?… Генрих прижимается лбом к плечу Элисбара. Ему нехорошо.

– Помнишь, внесли Нино. Ты помнишь?.. Пятнадцать лет… пятнадцать лет она жила инвалидом. И умерла в день своего рождения. Ей исполнилось тридцать. Не было лучше, красивей, добрей моей сестры! Ты помнишь?..

Внезапно отстраняясь от Элисбара Генрих вопит: – Мария!!!.. Да где же она, Элисбар?.. – Я вижу ее, вижу, она уже выбралась, ждет нас у платана. Генрих без сил, еле тащится.

– Элисбар, я не знаю, что со мной, я все время боюсь потерять… эту дурёху… из Соликамска…

– Почему бы тебе не обвенчаться с нею?

Генрих оторопело смотрит на Элисбара: – Да какая же разница? – Я думаю, ей бы хотелось.

– Но ведь меня даже не крестили…

Они пробрались к огромному платану, у которого ждет Мария. Генрих берет ее за руку, тащит за собой.

– Всё, больше я тебя не отпущу.

– Пусти, Генрих, мне больно, я сама возьму тебя за руку… Мария берет его руку, заглядывает в глаза:

– Генрих, что значит (говорит по-грузински) «русская шлюха»?

Генрих теряется.

– Ну, это значит… – Я так и подумала. Генрих свирепеет.

– Кто?! Кто это сказал?

– Успокойся, они не хотели меня обидеть. Они думали – я не пойму. Да ведь я и правда не поняла!

Мария улыбается Генриху, начинает смеяться. Генрих хохочет вслед за ней. Элисбар, который ушел вперед, оглядывается на них и тоже начинает смеяться, но быстро перестает. Он с тревогой смотрит на них. А Генрих все хохочет…

…Генрих стоит в трусах на балконе. Уже совсем стемнело. По улице под фонарем проходит патруль. Среди ребят с автоматами – веселый молодой Артур. Обгоняя патруль бегут ночные спортсмены с фонариками на груди.

Генрих провожает глазами Артура. И вспоминает, где его видел – утром, на вокзале. Он обыскивал багажники такси на вокзале… Это называется «зачистка»…

Генрих уходит с балкона, идет в спальню, берет бутылку и конверт, отпивает глоток коньяка, садится к трюмо, прислоняет конверт к зеркалу. Пристально смотрит на себя. И слышит собственный голос.

– Робик прав. Ленивый клоун гораздо хуже бойкого жулика… Надо работать.

Берет из баночки белила на ладонь, наносит на лицо. Черным обводит глаза. Голос продолжает звучать в нетрезвой его голове.

– Что же мы будем работать?.. Вот это?..

Лицо Генриха вдруг умирает. Оно совершенно, ужасно неподвижно, живут только глаза. Он переводит их направо, налево, вверх, вниз… В конце концов снова видит конверт, словно спотыкается о него. Хватает, комкает, чуть ни рвет в клочья. Но останавливается, расправляет, ставит за зеркало. Берет салфетку и с отвращением кое-как стирает грим. Смотрит на свое отражение.

Зеркало мутнеет…

Мария и Генрих в базилике.

Белые стены, поломанные стулья. Луч солнечного света падает на пол – на могильные плиты и на спортивный мат. Генрих в трико стоит в стойке на голове, медленно разводя и соединяя ноги. Мария сидит на мате, читает тетрадь. Поднимает голову, смотрит на Генриха.

– Я тебе не мешаю?

– Ты мне помогаешь.

– Как это?

– Я тобой любуюсь. Если бы не ты – не имело бы смысла так долго стоять на голове. Что ты читаешь?

Генрих падает на мат рядом с Марией.

– Coco дал мне роль.

– Прочти. Мария читает:

– Багратион кричит: «Хозяйка, принеси воды!» Входит хозяйка. «Держи, барин». В кадре видно, как вода каплет с ковша, пока пьет Багратион…

Генрих печально смотрит на Марию.

– Ну и кого ты играешь? – Хозяйку.

– Играй лучше воду, Мария…

Генрих с кряхтением снова делает стойку на голове.

– Он ухаживает за тобой?

– Багратион?

– Coco.

– За мной ухаживает Вахтанг, ты же знаешь.

– Послушай, Мария, поклянись мне в верности. – Клясться грех.

– Все, что мы с тобою делаем – грех. – Ты бы мог мне этого не говорить. Я и так знаю. – Мария, поклянись. Ты видишь, я стою перед тобой на коленях.

– Ты стоишь на голове. – Это еще труднее.

– Ну, я так тоже могу! Вот!

Мария делает стойку на голове, юбка падает, закрывая лицо и обнажая ноги…

Входит Элисбар. Застывает в солнечном луче, бьющем из двери. Отворачивается.

– Грешники, я принес вам хлеб и вино.

Ставит у порога узелок, хочет уйти.