Анна Бердичевская - Масхара. Частные грузинские хроники (сборник) Страница 5

– Познакомься, это Маша, наш новый гример-парикмахер. Машенька, Наполеона зовут Генрих Масхарашвили, Масхар.

Мария протягивает руку:

– Меня Мария зовут.

Генрих пожимает эту маленькую и холодную руку, тонкие пальцы с одним колючим перстеньком.

– Да, конечно. Так лучше. Мария… – Прислушивается к музыке, доносящейся из зала. – Мне пора, мой выход. Где вас найти?

– Везде и нигде, мы тут в поисках натуры, ночью уезжаем.

– У меня сегодня еще один концерт, в девять. – Поворачивается к Марии, только к Марии – Вы придёте?..

Бурные аплодисменты, переходящие в овацию, дисциплинированные крики «Ваша-а!» – «Ура» по-грузински – заставляют Генриха открыть глаза; секунду он смотрит на серый зал в телевизоре и снова закрывает глаза.

Перед ним снова пестрый зал в Сочи, Генрих в треуголке Наполеона стоит на авансцене, раздается выстрел, на белой рубахе расплывается красное клюквенное пятно. Генрих хватается за сердце. Как бы смертельно раненый, валится в зал, качаясь идет по проходу, падает на колени перед сидящей на приставном кресле Марией. Роняет голову ей на колени. Их освещает прожектор. Внезапно Генрих приподнимается, достает из кармана огромный букет роз, роняет его, притягивает к себе Марию и целует ее страстно. Зал ликует. Генрих вскакивает, заставляет подняться Марию, раскланивается. Затем важно берет Марию под руку и уводит. Двери зала за ними закрываются, они в фойе. Генрих стремительно ведет Марию к двери на сцену и говорит на ходу.

– Мария, вы будете ждать меня здесь… Никуда не уходите, слышите?.. Вот здесь у этой двери ждите меня… Что вы так смотрите? Вы поняли? Ждите здесь!

Скрывается в двери, за которой слышна веселая музыка.

Вечер. Генрих и Мария идут вдоль моря.

– Мне пора. Вахтанг ждет в машине.

– Ты давно с ним?

– Да я вообще-то не с ним. Я просто год назад приехала с Урала.

– Вышла замуж за грузина?

– Нет, скорее развелась с одним русским… Долго объяснять… А вас я знаю давно. Вы приезжали в мой город, в Соликамск.

Генрих видит мрачное вечернее небо, на его фоне освещенный закатным светом белый Троицкий собор. Грязная дорога. Вдали идет какая-то женщина. Мария?..

– Я вас запомнила.

– О Господи… Почему?

– Не знаю. Не могу понять.

– Как поймёте – скажите. Мне хотелось бы знать…

…звонит телефон. Генрих тупо смотрит в телевизор. Телефонный звонок обрывается. Генрих встает, убирает звук у телевизора. Снова звонок. Генрих снимает трубку.

В трубку орет ХРИПЛЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС:

– Какого черта! Почему молчишь?

– Это ты, Робик?.. Ну и разит от тебя…

– Чем?

– Пивом. И говённой сигарой.

– Хм… Играем в Джеймса Бонда? Ну, я постараюсь не дышать.

Робик пыхтит сигарой в сторону от телефонной трубки. Он сидит в своем кабинете, и действительно на письменном столе пиво и остатки рыбы. На стенах афиши. Робик выпускает сигарный дым прямо в микрофон телефона:

– Почему не подходишь к трубке?!

Генрих отдувается:

– Ффу-у-у!.. Откуда ты знаешь, что я в городе?

– Не беспокойся, все знают. И твоя мама тоже. И брат. Все.

– Где Мария?

Робик молчит, откусывает размокший кончик сигары, выплевывает.

– Почему не отвечаешь?! Ты что-то знаешь?

– Да нет, просто сигара действительно говённая. Кстати, это ты привез. – Робик хочет выкинуть сигару, но передумывает, кладет ее на край стола. – Послушай, не отвлекай меня! Ты понимаешь, что мы вылетаем в трубу!?

– Куда-куда?

– В трубу! Ты слышишь? – Be те-ре-у-бе-у. Темур-Рувим-Ублюдок-Берта-Ублюдок!.. Понял?!

– Не ори. И Христа ради, не дыши в трубку, меня мутит.

– Что с тобой?.. Ты не можешь работать?

– Не могу.

– Совсем?.. Генрих молчит.

Робик ерзает, кладет локоть на сигару, обжигается, вскрикивает, сует сигару в рот, пыхтит.

– Дьявол!

Генрих хохочет. Он как будто видит всё, что происходит с Робиком:

– Клоуном должен был стать ты, а не я…

– Если бы я стал клоуном, то первоклассным. Клоуном имеет смысл быть только первоклассным… По двести пятьдесят у. е. за выход! Как минимум.

– Правильно. Это жулик может быть и посредственным, лишь бы за руку не ловили… Слушай, жулик, у меня нет денег.

– Генрих, не увиливай. Ты сможешь сбросить за две недели пятнадцать килограмм и войти в форму? Ты сможешь не пить?

– У меня нет денег! Ты что, не слышишь меня? Дай мне денег!

– Заткнись. У меня нет денег для разжиревших клоунов. Нету. Я же посредственный жулик.

– Робик, не ври.

– Я не занимаюсь благотворительностью. У меня нет денег.

– Не ври.

– Генрих, благотворительность – это смерть. И для тебя, и для меня. Через две недели ты должен весить шестьдесят пять килограмм, хорошо стоять на двух ногах и делать стойку на одной руке.

– Мне нужны деньги!!! Я их заработал!

Раздается звонкое «бряк», Генрих слышит короткие гудки.

– С-сукин с-сын…

Он снова откидывается в кресле, смотрит в телевизор, там те же дела. Генрих поворачивает голову, смотрит в дверь спальни. И снова видит Марию.

Она стоит, прислонившись к дверному косяку. Это дверь киностудии.

В павильоне Вахтанг, Coco, операторы, осветители… Перед камерой стоит табуретка и большой барабан. На табуретке сидит Генрих в костюме и гриме Наполеона.

COCO: Еще раз пробуем свет. (Загораются прожектора). Маша, поправь Генриху бровь. Потекла…

Мария подходит к Генриху, он очень близко видит ее лицо, внимательные глаза, она касается его виска, поправляет грим, отходит. Генрих внезапно откидывается назад и-хохочет!.. Из глаз бьют фонтаны слёз.

Coco вне себя.

– В чем дело, Генрих? А ну, прекрати! Сейчас начнём. Значит так: ты сидишь, положив ногу на барабан, на холме. Перед тобой поле будущего сражения. Сидишь секунд десять, осматриваешь поле, скрестив руки на груди. Потом поворачиваешь голову налево и обращаешься к адъютанту – в кадре его нет. Ты как бы его как бы спрашиваешь: «Кто у них командует левым флангом?»

– По-французски?

– Это сейчас не важно. Не валяй дурака.

– Coco, ты же знаешь, я дураков люблю и уважаю. Ну всё, всё. Поехали.

Садится, как ему велено.

– Хорошо. Так. Внимание. Все готовы? Мотор!

Генрих сидит насупившись в классической наполеоновской позе, скрестив на груди руки, и начинает насвистывать «Марсельезу».

– Стоп! – Грозный Coco подходит к Генриху. – Мы так не договаривались. Почему ты свистишь «Марсельезу»?

– А почему бы мне не свистеть «Марсельезу»? В конце концов я – Наполеон, сын Французской революции. И эта музыка мне нравится!

С жаром насвистывает еще один такт Марсельезы. Coco хватается за голову.

– Генрих, с тобой невозможно работать! Какое мне дело, чей ты сын! И какую музыку ты любишь! Этот фильм не о тебе. Я снимаю картину о Багратионе! Ты не должен никого заслонять! Мне нужен стандартный, но убедительный Наполеон с картинки девятнадцатого века. Сиди спокойно и говори, что тебе велено. Всё. Ты понял? (Генрих кивает). Внимание! Начали.

Генрих в кадре делает все, что ему велено. Он скучает. Через положенные несколько секунд поворачивает голову налево, совсем уж собирается сказать то, что положено, невидимому адъютанту, но вместо этого видит Марию и улыбается широко. И обращается он не как бы к адъютанту, а прямо к Марии:

– Как вы думаете, Мария, зачем они меня позвали?.

– Стоп! – кричит Coco. – В чем еще дело, Генрих?!

– Ни в чем. – Генрих начинает деловито раздеваться. – Просто я спросил, зачем меня сюда позвали. Каждый третий кахетинец – вылитый Наполеон. Я – кахетинец. Но я ещё и клоун, а это перебор… – Он уже без треуголки, без серого сюртука и шпаги, стягивает сапоги. – Ты же знаешь, Coco, я – клоун. Да ты не огорчайся. Я-то как раз догадался – для чего ты меня позвал…

Генрих босиком уходит в соседнюю комнату, заканчивать переодеваться. Из дверей доносится «Марсельеза»…

Генрих и Мария идут по длинному коридору киностудии. Она очень естественна и смешлива. И еще… Она не правильная… Но она хорошая… И спрашивает его:

– Когда я поправляла грим – вы так смеялись. Почему?

– Потому что вы (упирается безымянным пальцем в свой висок) тут… дотронулись… А я как раз думаю правой бровью… обычно. И я понял, зачем меня позвали. Просто мы с вами должны были встретиться!

– Да уж встречались. В Соликамске, в Сочи… и вот сейчас. Генрих берет Марию за руку.

– Значит так… Завтра я уезжаю на гастроли в Батуми. В двенадцать заезжаю за вами.

– Куда?

– К Дому Советов. Вы придете?..

– Еще не знаю… Но мне кажется – да.

Генрих отпускает руку Марии, чтобы схватиться за сердце. Его действительно укололо в самое сердце. Останавливается, с изумлением смотрит на Марию.

– Мария!. Почему ты всегда пытаешься сказать правду?!. Ведь можно сказать первое, что в голову придет.

– Да я так и делаю.

– Неужели тебе в голову первым делом всегда приходит правда?

– Никогда об этом не думала. А разве вам – нет?.. Генрих снова берет Марию за руку (опять эти прохладные пальцы, и колечко…). Продолжает идти.