Анна Бердичевская - Масхара. Частные грузинские хроники (сборник) Страница 4

– Вы ошибаетесь. Проверьте пожалуйста.

Милиционер прячет свое удостоверение, неспешно обходит подозреваемого. А Генрих тем временем поворачивает вокруг себя пальто, так что пуговицы оказываются спереди. Милиционер обескуражен. И они расходятся, озираясь друг на друга.

За Генрихом, открыв рот, следует зритель-мальчик, не может от него оторваться.

Голос Генриха раздается внутри его же подбитой головы. Вернее, звучат два голоса, оба принадлежат Генриху. Они скандалят.

– Ну что? Доволен?

– Отстань, Масхара, честное слово, надоел! Да и всё надоело.

– Генрих!..

– Отстань!

– А ну, держи себя в руках!

– Проще руки на себя наложить…

– Потерпи. Дай мне месяц! Мне нужен месяц, чтоб забыть. Забыть милиционеров, самолетную вонь… Господи! Керосин, ацетон и сортир!.. Забыть людей, уныние, суету. Забыть. А потом вспомнить вдруг – и сделать номер… Месяц лечить колено, никуда не ездить, лежать…

– Под забором?

– Нет, на диване.

– С Марией.

– Да, с Марией. О Боже! С Мари-и-еей…

Этот стон звучит у Генриха в голове, пока он со скучной физиономией занимает очередь на такси, ставит на асфальт сумку и идет к телефону-автомату. Внезапно замечает в отдалении вооруженных людей в полувоенной форме, проверяющих багажники автомашин. Один из них приставляет дуло автомата к пояснице шофера. Это шутка. Генрих закрывает глаза. И слышит – выстрел! Открывает глаза – никакого выстрела, просто шутка… Самого веселого и молодого из вооруженных парней зовут Артур.

Артур видит Генриха, узнает.

– Ваи ме, ребята, Масхара!.. Эй, Масхар!

Он полон дружелюбия, тычет в Генриха пальцем, пытаясь обратить внимание сослуживцев.

Генрих в телефонной будке набирает номер.

В пустой комнате звонит оранжевый, похожий на кирпич, телефон. Никто не снимает трубку…

Такси катит по городу. Город такой обветшалый, такой теплый и такой родной, что и смотреть неохота… Слишком, смертельно родной. Вот, наконец, старая улочка ползет в гору, серый дом сталинской постройки.

Генрих открывает бумажник, в нем одна единственная бумажка. Кричит шоферу:

– Стой, приехали! Пятерки хватит?

– Слушай, друг, какая пятерка! Бензина не купишь, в пять раз переплачиваем!

Генрих хлопает по карманам, бренчит мелочью, отдает все бумажки, какие находит, доллары, франки-марки. Величаво сообщает: «Сдачи не надо», идет к обшарпанному подъезду. Он хромает все сильнее. У него как будто иссякают силы. Ноги подкашиваются. Генрих машинально лезет в незапертый почтовый ящик – там пусто. Лифт грохочет.

Слышен поворот ключа, из щели в прихожую бьет свет, дверь приоткрывается, в неё вначале заглядывает, потом входит Генрих. Ставит сумку, и сразу, не раздеваясь, идет к телефону, тому самому, оранжевому, похожему на кирпич. Снимает трубку. Гудит зуммер. Генрих вешает трубку, садится на диван, осматривается.

Двухкомнатная квартира Генриха похожа на номер полу-люкс в гостинице средней руки. На столе в гостиной стоят свежие цветы, рядом стопка газет и журналов, сверху оплаченные телефонные счета…

Звонит телефон. Генрих выжидает несколько секунд, снимает трубку, и все равно молчит.

В трубке женский голос.

– Алло! Алло!..

– Да.

– Генрих, ты приехал…

– А Ия, здравствуй. Я только что вошел. У тебя космическое чутье.

– Что-что?

– Я говорю – нюх у тебя, чутье космическое. Я только что…

– С приездом тебя, Генрих.

– Спасибо. За цветы спасибо. И вообще… – перебирает счета. – За телефон заплатила. Я уж думал его отключили… Как у тебя с деньгами? Я сейчас на мели…

– Что ты, Генрих! Ты лучше загляни в холодильник. Там для тебя сюрприз.

– Угу…

Генрих резко встает и хватается за колено. Сильно хромая идет на кухню, открывает холодильник. Там фрукты, сыр, бутылка коньяка. Возвращается к телефону с бутылкой в руке.

– Ия, родненькая, ты прелесть…

– Я все правильно сделала?

– Да! Только коньяк можно было не ставить в холодильник.

– Ну прости.

– Прощаю. Ты прелесть.

– Если что – позвони. Я дома. Пока.

Короткие гудки. Генрих вешает трубку. Осторожно садится, ставит коньяк на стол, закатывает просторную штанину. На опухшем колене ссадина. Генрих открывает бутылку, наливает коньяк в ладонь, смачивает колено. Морщится от боли, пьет из горлышка. Звонит телефон. Генрих поперхнувшись ставит бутылку, выжидает, осторожно берет трубку.

– Алло.

– Генрих, это опять я. Забыла тебе сказать: среди газет на столе есть письмо. Ты как?

– Я в порядке.

Вешает трубку. Медленно, не поворачивая головы, поводит глазами, ищет стопку бумаг с телефонными счетами сверху. Он же их только что… Вот они! Расшвыривает газеты, находит письмо. Осматривает конверт. Обратного адреса нет. Не вскрывая письма, Генрих берет бутылку и идет в спальню. Отпивает глоток, ставит коньяк на столик перед трюмо, прислоняет к бутылке письмо. И как подкошенный, валится на широкую кровать.

Смотрит в потолок. Говорит неизвестно кому, раздраженно:

– Зачем мне твое письмо без обратного адреса?

И слышит в ответ:

– Ты что-то сказал?..

Это голос Марии. В спальне невероятно быстро темнеет. Генрих осторожно поворачивает голову. На его плече голова Марии.

Они оба лежат в пальто на узкой короткой кушетке в почти темной гримуборной. За стенкой голоса, музыка. Генрих пытается поцеловать Марию, она отворачивает лицо.

– У меня губа треснула. Я простыла.

– Ты опять купалась? – Да.

– Но ведь осень. Понимаешь – осень. Октябрь кончается, вчера снег шел. Море ледяное. Ты – морж?

– Ну, не знаю. У нас в речке Каме в июле холодней.

Генрих обнимает Марию, целует волосы, глаза, осторожно – губы. Отстраняется от нее, садится, мрачно оглядывает комнатушку.

– М-да… (Смотрит на Марию). Стели постель. – А где?

– Откуда я знаю!..

Они лежат уже на полу, на покрывале, снятом с кушетки, укрывшись большой пляжной простыней. Лежат плечом к плечу.

Она говорит:

– Странная вышла у нас история.

Генрих осторожно поворачивает голову, чтобы увидеть лицо Марии. Видит близко влажный глаз, бровь…

– Это не история. Это роман.

Закрывает глаза.

Он спит. Спит, лежа в своей спальне поперек широкой кровати в пальто и в ботинках, с засученной выше колена штаниной. Звонит телефон. Генрих с трудом просыпается, с трудом понимает, где он, и что следует встать, подойти к телефону. Встает и идет в гостиную. Телефон, не дождавшись, замолкает.

Генрих включает телевизор, садится в кресло, закуривает. На экране возникает седовласый советский начальник приятной, утешительной наружности. Он выступает перед студентами и преподавателями, говорит о том, что кровавые события, которым сегодня исполнилось тридцать шесть лет, никогда не повторятся, он, как гарант конституции, этого не допустит. Раздаются аплодисменты…

Генрих ставит телефон поближе к себе и откидывается в кресле, прикрыв ресницы, смотрит на экран, там аплодируют люди в зале.

Но это другой зал и люди другие! Они смеются. Звучит бравурная музыка и под музыку со сцены спускается Генрих-Наполеон. Он в сером сюртуке, в треуголке, с короткой шпагой в руке. Он идет по залу под барабанный бой, люди оборачиваются, аплодируют, свистят. Генрих выходит в пустой и тихий вестибюль, насвистывая Марсельезу идет мимо столиков буфета. Лишь за одним из столиков мужчина и женщина, перед ними бутылка шампанского. Мужчину зовут Вахтанг, это знакомый Генриха, женщина – Мария, ее Генрих видит впервые.

Ей двадцать лет, она блондинка, у нее короткая стрижка, челка, желтые глаза, широкие скулы, маленький нос вздернут, рот большой, мягкий…

Вахтанг окликает:

– Эй, Генрих, привет!

– Салют, мон шер!

– А мы тебя ждем.

Генрих отвечает не останавливаясь:

– Ребята, я через две минуты… Подготовьте бокал.

Он уходит в дверь с надписью «Сцена. Вход воспрещен!». В потемках кулис напяливает на себя продырявленный барабан, вываливается под грохот пушек и гром литавр на сцену, оттуда в ревущий зал, бежит под хохот зрителей, через взрывы хлопушек и петард, отстреливаясь из пистолетов серпантином и конфетти…

И вылетает в фойе.

Освобождается от барабана, подходит к столику на котором стоит готовый стакан с шампанским, чокается с Марией:

– А вотр санте, мадам!

Мария слегка пьяна, улыбка до ушей:

– Со свиданьицем.

Генрих ставит чуть пригубленный стакан, переходит с французского на грузинский:

«Как дела, Вахо? Что на студии?» – «Нормально. Давно в Сочи?» – «Неделю.» – «А до этого где пропадал?» – «В Голландии. Фестиваль дураков.» – «Ишь ты!.. Слушай, Генрих, меня просил Coco найти тебя. Он начал снимать фильм о Багратионе…»

Генрих ест бутерброд, смотрит на Марию, продолжает по-грузински: «Ну и как?» – «Ему нужен Наполеон. Он думает, ты бы подошел.» – «Я клоун, ты же знаешь… Что за девочка?»

Вахтанг переходит на русский: