Юрий Курик - Золото для дураков Страница 6

Маняша пулей слетела вниз и нагнулась над подругой, лежащей без движения. Похлопала её по щекам. Марина открыла ничего не понимающие глаза.

– Где я?

– Ты оступилась и слетела вниз с лестницы.

– Ну, да…. Конечно…, вспомнила…

– Как себя чувствуешь?

– Хорошо…. Только кровавые точки мелькают перед глазами.

– И всё? Где-нибудь болит?

– Нет, не чувствую никакой боли.

– Тогда вставай и пошли в столовую на ужин.

Кушать не хотелось. Чтобы не подводить подруг, Марина отпила немного чаю и съела половину булочки.

В девять часов вечера колокол известил об отбое. Марина улеглась спать и тотчас уснула. Ночью проснулась от боли в груди и лихорадки. Тихим шёпотом разбудила Маняшу. Подруга пощупала рукой разгорячённый лоб и укрыла Марину салопом, в надежде, как-нибудь оправдаться утром перед фрау Штольц.

Утром, когда девочки уже встали, Марина продолжала лежать. Встревоженная Маняша гладила подругу по голове.

– Вставай, милая.

– Не могу…. Голова кружится…. Руки, ноги не шевелятся….

Подошли другие воспитанницы и стали помогать вставать Марине. Они охали и ахали, указывая на шею и грудь Марины. Они у неё распухли и покрылись кровоподтёками. Девочки толковали между собой по этому поводу и единогласно пришли к мысли, что при таком расположении дел немыслимо, просто move ton идти к доктору в лазарет. Доктор мужчина, и обнажить перед ним грудь, значит опозорить не только себя, но и весь выпускной класс. Это обстоятельство, рассуждали они, должно заставить каждую порядочную девушку скорее вынести всевозможные мучения, чем идти в лазарет…

На следующий день Марина после бессонной ночи встала с постели с ещё большей опухолью на шее и груди, и двигалась с трудом. Все решили, это потому произошло, что накануне Марина практически ничего не кушала. После обеда в классе Марину начало тошнить. Маняша и ещё две девочки насилу вытащили её в коридор к крану с водой, где можно было скрыть последствия. Шея у Марины посинела, а грудь разбухла ещё больше. Маняша обливала её несчастную, горящую жаром, голову холодной водой и приговаривала:

– Миленькая, родненькая! Потерпи, сейчас всё пройдёт! Я схожу к фрау Штольц и испрошу разрешения передохнуть тебе здесь на скамеечке…

Маняша хотела ещё что-то сказать подруге, но не успела. Двери классной комнаты распахнулись. В её проёме объявилась сама фрау Штольц.

– В чём дело? – загрохотал её голос в пустоте коридора.

Марина увидела воспитательницу, встала через силу, сделала навстречу ей три маленьких шажка и грохнулась на паркет в глубокий обморок…

Пришла Марина в сознание, лёжа в отдельной комнате лазарета для труднобольных…

***

…Прошло около двух месяцев. Марину после операции перенесли в лазарет. Она ослабела. Не могла сидеть в постели.

Доктора, как на грех, одни мужчины. При ежедневных перевязках обнажали Маринину грудь, осматривали и ощупывали её бесстыдными толстыми волосатыми пальцами, не забывая спрашивать:

– Тут больно…, а тут…, а здесь…

По институтским понятиям, которые вдалбливали в головы девушек с девяти лет ежедневно, Марина подвергала себя позору и заставляла краснеть за неё выпускной класс.

Позднее, когда Марине стало значительно лучше, профессор, делавший ей операцию, спросил:

– Марина, почему вы сразу после падения с лестницы не обратились в лазарет?

Девушка молчала. Профессор вынужден был несколько раз повторить вопрос. Наконец Марина ответила:

– Просто так…

– Немыслимо! – возмутился профессор. – Невероятно! Вы без серьёзной причины решились выносить ужасные страдания! Почему?

Марина продолжала молчать.

– Я вам скажу за неё, профессор…. – вмешался доктор лазарета. – Я ведь знаю все их секреты! Хотя никто не сообщил мне, но я не сомневаюсь в том, что её подруги и она сама, считают позором обнажить грудь перед доктором. Вот милые сокурсницы и уговаривали её не ходить в лазарет самой, не позориться и не покрывать позором весь их класс.

Профессор покачал головой.

– Однако этот институт зловредное учреждение – и, обращаясь к Марине, добавил. – Понимаете ли вы, из-за вашей пошлой конфузливости и ложной стыдливости, вы стояли на краю могилы?

Заявление профессора жестоко возмутило Марину. Когда доктор, проводив профессора, подошёл к ней, она со злостью сказала ему:

– Передайте вашему профессору, несмотря на его гениальность, он всё-таки тупица. Не понимает простой вещи – всякая порядочная девушка на моём месте поступила точно так же, как и я…

***

Результат падения Марины Бирюковой-Унгерт с институтской лестницы, имел последствия: тяжёлые, плохие и лёгкие.

Лёгкие последствия: за время болезни она серьёзно отстала от одноклассниц в учёбе, и начальница института Юлия Фёдоровна Адлерберг перевела Марину в класс неуспевающих. Аттестат по выпуску могли и не выдать. Как правило, на такие крайние меры попечительский совет Смольного не шёл. Аттестат вручали всем выпускницам. Однако рассчитывать на должность фрейлины при дворе Его Императорского Величества не приходилось. Замужество не светило. Будущее есть, но очень туманное…. Может быть удастся получить должность домашней учительницы в Медвежьем Углу у Кикиморы Болотной.

Плохие последствия случились для здоровья. Захватанная мужскими, неважно докторскими или извозчичьими пальцами грудь, поначалу давала о себе знать ноющими, отдающими куда-то в подмышку, болями. Изредка появлялся кашель, но всё это мало беспокоило девушку. Она страдала от тяжких последствий своего падения.

Девятилетнее строительство духовных, моральных ценностей завершилось в душе Марины, в её собственном сознании, в глазах всего выпускного класса полным крахом, крушением и низвержением в пучину разврата и непотребств.

Вынужденное, ежедневное обнажение девичьей груди на перевязках перед мужскими любопытными глазами, постоянное её прощупывание, покрыло несмываемым позором и Марину, и весь выпускной класс.

Институтка Бирюкова-Унгерт чувствовала себя моральным уродом, падшей девушкой, отщепенкой. Не помогали слова утешения ни Маняши, ни фрау Штольц, ни начальницы Юлии Фёдоровны. Девушка в своих страданиях ушла в себя, отгородилась от товарок стеной неразговорчивости.

Воспитанницы, по мере возможности, избегали общения с «позорницей» Бирюковой. Они свято верили, что этим поддерживают чистоту своих нравов и высоту собственных моральных принципов.

Каждый прожитый день в стенах Смольного ложился тяжким грузом на девичьи плечи. Ни бессонные ночи, проведённые в покаянных молитвах, ни ночные слёзы, не приносили облегчения. Юная душа измучалась в бесплодных терзаниях, и Марина Бирюкова-Унгерт решилась на совершение последнего смертного греха – самоубийство…

Выбрала способ, место, время лишения себя жизни. Верёвку скрадёт у истопника. Он перетаскивает вязанки дров. Сразу после бала «Шерочка с машерочкой»4 привяжет её ночью в моечной к балке…

После тяжёлого решения на шаг отчаяния Марине стало вдруг легче. Наконец-то она увидела конец своим мучениям и другими глазами посмотрела на окружающий её мир. Она, стоящая одной ногой в мире предков, не осуждала своих подруг, не проклинала себя за позор, а увидела мелочность и тщету бытия перед вечностью.

Это открытие поразило Марину и вернуло ей былую уравновешенность и спокойствие.

Вскоре мадам Штольц объявила – вместо бала «Шерочка с машерочкой» будет настоящий бал, с приглашёнными кавалерами. Это известие оставило её равнодушной. «Какая разница?» – подумала Марина. – «Всё равно после бала я иду в моечную и повешусь!».

Бал самое выдающееся событие в годовом круге институтской жизни. На балу, кроме приглашённых музыкантов, воспитатели, преподаватели, воспитанницы старших классов и гости: кадеты, юнкера, представители местной знати…

В актовом зале светло и нарядно. Откуда-то сверху льются приглушённые звуки духового оркестра. Где сидят музыканты не видно. Кажется, будто не они играют, а звучат высокие белые колонны, гудят стены зала…

Под звуки полонеза открылись большие двери и в зал грациозно входят девушки во всём белом – будто лебеди! – с гладко причёсанными головками, в платьях в пол, скрывающих движения ног. Казалось, девушки плывут по зеркальному полу, как по воде. «Белые лебеди» становятся напротив кадетов и юнкеров, выстроившихся у стен. Начинается вальс.

Марина Бирюкова-Унгерт от обилия молодых мужчин не знала, куда себя деть. Чувство стеснения толкало её к бегству с великолепного бала, но ноги от страха одеревенели и намертво приклеились к полу.

Ситуация стала ужасной. К ней подошёл высокий красавец кадетик в чёрном мундире, подпоясанный широким ремнём с бляхой на животе. Склоняет перед Мариной голову, шаркает ножкой: