Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных Страница 60

В завершение своего рассказа Лукахин смутил хорунжего гордым:

— Пусть узнает, кого я к нему привёл!

65

Они шли на встречу в час, когда потрудившийся народ торопился домой, опасливо и крепко прижимая к себе свой пайковый хлеб. Дудоладов — знал от Никодима хорунжий — служил в военно-санитарном управлении и проживал в доме за углом бывшего кинотеатра «Люкс». Лукахин и державшийся чуть позади Пахомыч прошли мимо дома по другой стороне улицы.

— Ну — фортка открылась. Значит, увидел нас, — тихо сказал Никодим.

Он продолжал идти — медленно, как бы с трудом, — и вскоре их обогнал человек в поношенном сюртуке, какие прежде носили низовые земские служащие; штаны же, заправленные в сапоги, были армейские. Лукахин, глядя под ноги, сказал спутнику:

— Он!

Повёл закоулками, дворами… Вышли около кинотеатра и опять оказались на той же улице, напротив дома.

— Фортка открыта и теперь занавеска задёрнута. Значит, всё выглядел, вернулся, — и можно идти.

Они поднялись на второй этаж, и вдруг Пахомыч заметил: дверь на полутёмную площадку чуть-чуть приотворена, кто-то за ними наблюдает. Впрочем, дверь тут же закрылась.

— Угу, — удовлетворённо кивнул Лукахин, стукнул в неё костяшками пальцев дважды, а после ещё разок.

Вновь щёлкнул замок, и человек, уже знакомый хорунжему, посторонившись, пропустил их в прихожую, за которой оказалась комната с непокрытым столом посредине. Хозяин — он сейчас был без сюртука, в гимнастёрке, перехваченной солдатским ремнём, — глядя пристально-строгими глазами, назвал себя хорунжему:

— Дудоладов Антип Иванович.

Гость представился Маненьковым.

— Да… Маненьков Терентий Пахомович! — произнёс хозяин замедленно и преувеличенно утвердительно, давая понять, что знает об условности имени. — Прошу располагаться.

Гости сели у стола, а хозяину явно не сиделось, он замаячил по комнате. Был он нерослый, поджарый, с бритым лицом и ещё мог считаться молодым человеком. Заметным внутренним усилием заставив себя приостановиться, задал Пахомычу вопрос:

— Вы понимаете, что, вступая в организацию, берёте обязательства?

Тот заявил, что берёт обязательства лишь в том отношении, насколько они отвечают цели разгрома красных. Дудоладов успокаивающе вытянул руку. Выражение у него было важно-любезное, как если бы он услышал ожидаемое и желательное.

— Для полной надёжности исполнения… — подойдя к столу, он через него наклонился к Пахомычу, — нам не хватает ещё одной пятёрки. Я имею в виду боевые пятёрки.

Никодим лукаво-ласково и как бы исподтишка проговорил:

— Человек этот стоит дорогого…

Хорунжий возразил в неловкости:

— Возраст у меня какой… не любое дело будет по силам.

Дудоладов, взмахнув кистью руки от себя прочь, произнёс, как мог бы произнести монарх, милующий виновного:

— Я знаю, что вы сможете! — Он взялся за спинку стула, словно решив сесть, но не сел. — Люди пожилого вида как раз и нужны. Подъедете на телегах к штабу, наружной охране скажете, что посланы для нужд эвакуации… старики охрану не насторожат. Огонь из револьверов в упор — а тут вступят в дело молодые.

— В штабе будет план эвакуации, там будут знать, кто её обеспечит, — критически отнёсся хорунжий.

Дудоладов встал боком:

— И вы думаете — это не обдумано? — его лицо выразило учтивую досаду, а затем подобрело. — Охране надо будет сказать — возможно, мы поручим это вам — сказать, играя дубинноголового: «Давай выноси москательный товар!» — «Какой товар? Не видишь, куда тебя, старого, несёт?! Тут штаб!» — «Рази? А нам сказывали…» И огонь в упор из револьверов!

У Пахомыча засосало под ложечкой.

— И надо бы легче, да некуда, — сказал тоскливо.

— А у меня мнение, что можно успеть наперёд них пульнуть! — заговорил со страстью Лукахин. — Хоть одного комиссара убью, а там пусть меня… — голос пропал в сдавленно-тугом выдохе ненависти.

— До комиссаров ещё надо будет добраться. Внутри тоже охрана, — напомнил хорунжий.

Дудоладов заметил ему, что достаточно поработал в Орске, который был в том же положении, в каком скоро окажется Оренбург, и попросил «большего внимания» к своему плану. Итак, в штабе, услышав стрельбу, бросятся вызывать подмогу. Но часть, в которую поступит сигнал, не явится, ибо в ней успешно проводится работа. Там много мобилизованных, очень недовольных коммунистами.

— Понятие ор-га-ни-за-ция, — с неумолимой отчётливостью произнёс Дудоладов, — вмещает в себя детали, каждая из которых должна быть серьёзно взвешена. Правила организации требуют, чтобы свой человек был и в самом гнезде врага… Такой человек появился! — он внезапно сел на стул. — Под моим влиянием он стал нашим.

То, как это было сказано, передало хорунжему мысль о женщине, и он невольно глянул на кровать у стены. Хозяин, уловивший взгляд, слегка, со сдержанной приятностью улыбнулся.

— У меня есть все основания для доверия! — сказал с некоторым вызовом, как бы предупреждая нападки на упоминаемую особу. — Я получил доказательства. Человек работает в штабе, но признался мне и в тайном сотрудничестве с ЧК.

«Поди ж ты! шёл сюда и не ожидал весёлого», — подумал Пахомыч. Определённо не любя сейчас тех, кто воспевает романтику приключений, и тех, кто это читает, поинтересовался:

— Можно спросить — из-за линии фронта кто-то… — чтобы не сказать «вами руководит», договорил: — помогает вашей деятельности?

Дудоладов произнёс с невозмутимой вескостью:

— Мои сообщения доставляются на стол Александру Ильичу, — назвал он имя, отчество Дутова. — Со мной, через службу разведки, согласует действия Андрей Степанович Бакич.

Генерал-майор Бакич командовал 4-м армейским корпусом белых, который должен был прорвать оборону Оренбурга с севера.

— Это мне доставили буквально недавно… — вскочив, Дудоладов вынул из платяного шкафа плетёный чемоданчик, положил на пол и присел на корточки. — Дополнительно получил… — приподняв крышку, выхватил из-под неё пачку купюр не глядя, как если бы чемоданчик весь был набит деньгами. — Сейчас я выделю вам средства, — обратился заботливо и раскованно к хорунжему, но тот заявил, что начинать с получения денег не желает.

Хозяин согласился — с увещевающей оговоркой:

— Знайте, что для вас предусмотрена сумма! — Заглянув под крышку чемоданчика, извлёк маленький плотный бумажный четырёхугольник и развернул перед собой довольно большое письмо: — Вот последние… полагаю, предупреждать излишне — секретные! — уведомления из штаба командования. Читаю: «Приказом за номером 016 поставлена задача 4-му армейскому корпусу: к 26 апреля ликвидировать группы противника, действующие в районе города Оренбурга, и по овладении городом продолжать наступление на Нижне-Озёрную. В Оренбурге выделить в резерв один полк 2-й стрелковой дивизии…»

Дудоладов, приглашая проникнуться впечатлением от услышанного, перевёл взгляд с одного гостя на другого.

— Для быстрого приведения города в порядок, — стал читать далее, — комендантом Оренбурга назначается поручик Васильчиков…

Лукахин, чья житейская основательность вязала воинственное рвение, проговорил с заминкой:

— Спешат… Поболе бы подумали, как город взять.

Дудоладов, держа указательный палец на письме, сказал со спокойствием человека, скрывающего закономерное нетерпение:

— Всё, что они могли обдумать, они обдумали. Остальное возложено на нас! Приказы, которые кажутся скороспешными, — это знак уверенности, что мы сделаем наше решающее дело. — Он убрал письмо в чемоданчик и шагнул к столу. — Судьба оставляет нам пять-шесть дней до удара… Обезвредив верхушку, мы посеем панику у красных и облегчим нашим рывок к Волге.

— Верхушку-то — это правильно, — тут же оживился Лукахин, — надо дочиста перепластать!

Пора было прощаться: в темноте мог задержать патруль и заняться выяснением — куда, откуда идёте? зачем ходили?.. На улице Лукахин сказал Пахомычу:

— С какими командирами он в договоре! То-то хват!

Хорунжий размышлял над тем, что нынешняя война часто сходит за авантюрное, чтобы не сказать — жульническое — предприятие. Но можно ли исключать, что кто в разыгравшемся хаосе к ней соответственно относится, тот и выигрывает? Сарказм отчаяния приносил странное удовлетворение… Нет ли, пошаливала мысль, некоего закона колебаний в том, что зимой белые были отогнаны на сотни вёрст, а теперь они опять совсем рядом? Почему бы маятнику не качнуться дальше?

Пряча устремление к созвучному, Пахомыч принуждённо усмехнулся:

— Как полагаться-то на его план?

Никодиму не хотелось рассуждений на эту тему.

— А я положусь. Всё одно не нами решится. Человек предполагает, а Бог располагает!

Как часто, подумал хорунжий, случалось, когда он мог бы сказать то же самое.