Джорджетт Хейер - Вильгельм Завоеватель Страница 64

   — О, бесстрашный герой! Смелый сакс! Выходи, враг скрылся.

Эдгар вышел из-за руин, стыдливо улыбаясь:

   — Ну что я мог сделать? Не женщина, а настоящий дьявол в юбке. Да чтоб ты сдох, это ведь ты подсунул мне этого мальчугана.

Рауль начал вытирать грязь и пот с лица и шеи. Перестав смеяться, он наблюдал за тем, как его люди таскают бадьи с водой.

   — Это адская работа. А ведь тебе это нравится! заметил Эдгар.

   — Ты, кажется, спас мне сегодня жизнь, там, у стены.

   — Когда? — спросил Эдгар, хмуря брови.

   — Когда я поскользнулся на камне.

   — А, тогда! — Эдгар немного подумал и согласился: — Да, я думаю, что спас.

Его глаза засияли от возбуждения.

   — Это был хороший удар, редко, когда удаётся попасть прямо по шее. Я не растерял своё мастерство за все эти годы, проведённые в плену.

   — Спасибо тебе, — сказал Рауль. — Слава святым, сегодняшний день — завершающий в этой войне. Конан лично принёс Вильгельму ключи от города.

   — Да, — с сожалением в голосе ответил Эдгар. — Я собираюсь ужинать. Пойдёшь со мной?

   — С удовольствием, но только после того, как будет потушен последний горящий дом. Где герцог?

   — Во дворце с графом и де Гурнеем. Конан пытается сделать хорошую мину при плохой игре и сегодня вечером будет ужинать за столом герцога, так сказал Фиц-Осберн. Если бы я был на месте Вильгельма, я бы заковал его в цепи. — Он было пошёл прочь, но, не сделав и трёх шагов, остановился и через плечо добавил: — Герцог посвящает ярла Гарольда в рыцари. — Не дожидаясь ответа Рауля, он быстрым размашистым шагом пошёл через рыночную площадь.

Рауль посмотрел ему вслед.

«А ты бы хотел, чтобы ярл Гарольд отказался», — подумал он и вернулся к своей работе.

На следующий день утром проводили церемонию посвящения в рыцари.

Ярл стоял перед Вильгельмом без оружия, а тот в шлеме и с мечом на драгоценной перевязи, положив свою руку на правую руку Гарольда, произносил привычные слова.

После того как Конан вторично принёс клятву верности Нормандии, герцог незамедлительно решил вернуться в Руан и покинул Бретань, перейдя границу в Овранше. Он и ярл Гарольд ехали бок о бок, как самые закадычные друзья, они спали в одной палатке, ели за одним столом и долгие часы проводили в беседах.

В Сен-Жаке, у самой границы, они остановились для отдыха на целый день и ночь, и, как всегда, когда герцог останавливался в каком-нибудь городе или деревне, толпы людей со всей округи приходили в его лагерь, чтобы поведать ему о своих бедах или просто посмотреть на своего кумира. Многие шли в надежде получить хорошее подаяние от богатых лордов из свиты герцога. Большинство из них было калеками или прокажёнными, и звук их колокольчиков можно было услышать по всей округе. Этих людей почти никогда не допускали к Вильгельму, но в Сен-Жаке, как раз в тот момент, когда герцог и ярл Гарольд обедали, к ним в палатку бесцеремонно ворвался Фиц-Осберн и воскликнул:

   — Мой господин, клянусь, вам стоит увидеть то зрелище, которое только что предстало моим глазам! Никогда в жизни не слыхал о подобном чуде!

   — Что ещё за чудо, Вильям? — невозмутимо спросил герцог, он уже привык к подобным заявлениям Фиц-Осберна и поэтому спокойно относился к ним.

   — Это женщина, у которой всех частей тела по две, начиная от пупка, — ответил Фиц-Осберн. — Вы улыбаетесь, но могу поклясться своей головой, у неё два туловища, две головы, две шеи и четыре руки. И всё это покоится на двух ногах. Рауль, ты ведь выходил за пределы лагеря час назад, разве ты её не видел?

   — Видел, — согласился Рауль, и на его лице появилась гримаса отвращения. — Это удивительное чудо, но совершенно ужасное.

Герцог повернулся, чтобы посмотреть на своего фаворита, стоявшего позади его кресла.

   — Это действительно чудо, мой верный страж, или же это очередная выдумка Фиц-Осберна?

Рауль улыбнулся:

   — Нет, это необычное зрелище, но, боюсь, вас вывернет наизнанку, когда вы его увидите.

   — Меня не так просто довести до такого состояния, — ответил герцог. — Как ты думаешь, ярл, должны мы увидеть такое зрелище?

   — Я думаю, что мы можем пойти взглянуть, — ответил Гарольд, одновременно засыпая вопросами Фиц-Осберна: — Неужели женщина с двумя головами? И что, оба рта говорят? А может одна голова молчать в тот момент, когда другая говорит?

Шут Галет, свернувшись комочком, лежал у ног своего хозяина, Вильгельм пнул его ногой:

   — Вставай, Галет! Иди и приведи сюда это чудо.

Фиц-Осберн отвечал на вопросы Гарольда:

   — Теперь нет, но было время, когда оба рта могли говорить. Отец этого создания, виллан из соседней деревни, рассказал мне, что одна голова ела в то время, как другая разговаривала, или одна спала, а другая бодрствовала. Но год назад одна часть умерла, а другая всё ещё жива, и это мне кажется самым удивительным.

   — Одна половина мёртвая, а другая живая! Неужели такое возможно? — недоверчиво переспросил Гарольд. — Я очень хочу увидеть эту странную ужасную женщину.

Рауль тихо сказал:

   — Я молюсь о том, чтобы вам не стало плохо от этого её вида и зловония, исходящего от неё, господин.

Гарольд вопрошающе посмотрел на него. Рауль добавил:

   — Вы сами увидите, это весьма неприятное зрелище.

Герцог положил на блюдо кусок мяса, который он жевал.

   — Не слушайте Рауля, ярл. Некоторые называют его хранителем, но другие кличут брюзгой. Правду я говорю, Рауль?

   — Да, я думаю. Правда, я не знал, что это дошло и до ваших ушей, мой господин.

Герцог улыбнулся.

   — И всё-таки ты меня хорошо знаешь, — загадочным голосом добавил он. Вильгельм увидел, что приближается его шут, и спросил:— Ну что, ведёшь ты сюда чудо сенешаля, друг мой?

   — Да, братец, она идёт. — Галет показал на странную фигуру под покрывалом. Женщина шла медленной, нетвёрдой походкой, её поддерживал под одну из рук мужчина.

Герцог отодвинул от себя блюдо с едой и встал, уперевшись руками о стол.

   — Иди, мой друг, веди сюда свою дочь, чтобы я смог увидеть, чем наградил её Бог, — приветливо сказал он.

Из-под покрывала женщина произнесла совершенно невыразительным голосом:

   — Господин, милосердный Бог не мог создать меня такой, это всё дьявол.

   — Не богохульствуй, женщина, — Вильгельм сделал ей знак, чтобы она подошла. — Подойди поближе и сними с себя это покрывало. Ведь ты показала себя моим воинам за плату, теперь покажись мне.

Она подошла поближе к столу, и все почувствовали тошнотворный тлетворный запах разлагающегося тела. Ярл Гарольд поднёс к носу платок и не стал убирать его.

   — Вот теперь вы увидите, что я говорил правду, сеньор! — сказал Фиц-Осберн.

Отец женщины долго раскланивался перед герцогом, а потом начал разматывать грубую ткань, скрывающую исковерканное тело. Сделав это, он отступил на шаг и с гордостью заявил:

   — Вот такой она родилась, милостивый господин.

   — И лишь её желудок всегда был доволен, он восклицал: «Хвала Богу, мой голод утоляют сразу два рта!» — сказал Галет. Он пихнул ярла Гарольда своим шутовским жезлом. — Что, кузен, неужели тебе плохо?

Гарольд тут же поднялся, нащупывая кошелёк у себя на поясе. Он изменился в лице, когда увидел женщину обнажённой, а вид мёртвой половины, свисающей сбоку и притягивающей её к земле, вызвал в нём приступ тошноты. Мёртвое тело было изуродовано трупными пятнами, высохшие руки свисали вниз и раскачивались при каждом движении, голова вздрагивала и дёргалась, плоть была изъедена червями, а уже сгнившие куски отваливались от костей.

Ярл откинул платок прочь, будто бы злясь на самого себя за то, что он вообще решил воспользоваться им, а потом подошёл к несчастной женщине и положил руку на живую голову, глаза которой были полны грусти.

   — Пусть Бог смилуется над тобой и пожалеет тебя, бедное дитя, как я жалею тебя, — мягко сказал он.

Он вложил кошелёк ей в руку и сжал её слабые пальцы, а потом не оглядываясь ушёл прочь.

Герцог смотрел ему вслед.

   — Вид этой женщины показался ему тошнотворным, однако он смог пересилить себя и дотронуться до неё, — пробормотал он. Его глаза на секунду встретились с глазами Рауля. — Да, он великий человек.

Повернувшись к Фиц-Осберну, он добавил:

   — Проследи за тем, чтобы женщине дали денег от моего имени, — Вильгельм критически оглядел женщину. — Дочь моя, я думаю, ты уже понесла наказание за грехи свои здесь, на земле. Ступай своей дорогой.

Он посмотрел, как отец и дочь ушли, и тут же сказал:

   — Ох! Ужасное зловонье! Вильям, дай мне эту розу. Какой негодник бросил её тебе?