Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский Страница 64

— У нее есть штат?

— Я вас удивлю еще больше, Алексей Григорьевич. В этот штат при нас перешел маркиз де Марин, ранее служивший при Версальском дворе.

— Какой образ жизни она вела?

— Вы думаете, скрывалась от света? Как раз напротив. Среди посетителей ее дома появился даже староста Литовский Михаил Огинский, ставший усиленно добиваться ее благосклонности. Но княжна предпочла ему графа Рошфора де Валькура, гофмаршала двора владетельного императора князя Лимбургского. Граф Рошфор сделал княжне предложение и получил согласие. Когда мы оставляли Париж, он срочно выехал в Лимбург просить разрешения на брак у своего монарха.

— Но ведь немцы крайне щепетильны в вопросах происхождения. Если дело дошло до брачного предложения, значит, у гофмаршала не было никаких сомнений в отношении «русской княжны».

— И в отношении ее денег тоже, граф.

— Вы полагаете, она так богата?

— Я не имею сколько-нибудь точных сведений о ее средствах, но в Париже русская княжна не отказывала себе ни в чем, а вы можете себе представить, каких затрат это требует!

— И все-таки, почему именно русская княжна? Может быть, потому, что в представлении иностранцев всякое несметное богатство связывается именно с Россией?

— Господа, я просто не в состоянии удовлетворить ваше любопытство. Одно могу сказать: это высокообразованная особа, знающая все тонкости придворного ритуала. Она свободно говорит по-французски, по-итальянски, по-английски. С большим вкусом одевается.

— Она хороша собой? Князь, я второй раз повторяю свой вопрос.

— А вот здесь вы ставите меня в тупик. Ее, пожалуй, никто не назовет красавицей. Княжна невысокого роста. Худощава. Статна. Самозабвенно любит верховую езду — мне довелось участвовать в одной из ее прогулок по Булонскому лесу. У нее роскошные темнорусые волосы, большие карие глаза, и все же я воздержусь от оценки ее внешности.

— Что же останавливает вас, князь?

— У княжны очень бледная кожа, ни капли румянца и есть — вообразите себе! — веснушки. Да, да, золотистые веснушки.

— Почти как у покойной императрицы Елизаветы Петровны.

— Но это еще не все. Мне показался слишком длинным и тонким ее нос с горбинкой. И потом — княжна немного косит.

— Да, эти подробности несколько портят портрет красавицы.

— Но любопытно то, что княжна совершенно не придает значения своей внешности, хотя одевается строго по моде. Предмет ее увлечения — вопросы государственного устройства различных держав. Когда она находит достойного собеседника, то вообще забывает обо всем окружающем.

— Так что же все-таки превратило ее в легенду?

— На это, капитан, я отвечу вам вместо князя: деньги и происхождение. Тайна за семью замками, которая может оказаться очень любопытной.

НА ПУТИ ИЗ ПАРИЖА В ПЕТЕРБУРГ

В дорожной карете С. К. Нарышкина

Семен Нарышкин, Дидро

— Мы путешествуем уже несколько дней, Дидро, у вас есть какие-либо претензии к экипажу или прочим удобствам? Вы не выражаете никаких желаний, и это меня смущает. Как вы могли заметить, у меня их множество, и я постоянно стремлюсь их удовлетворять.

— По всей вероятности, у меня нет таких высоких требований к жизни, князь. Или я просто не научился им. Но мне наша поездка кажется восхитительной. Это так покойно и вместе с тем любопытно. Вероятно, с такими удобствами ездит только турецкий пади-шах.

— О, я не хотел бы поменяться с ним местами. Турки всегда бывают ошеломлены русскими удобствами. В конце концов, их бывает у нас немало — Россия ведь постоянно воюет с ними.

— Я имел в виду не пади-шаха турецкого, а некоего восточного деспота, образ из сказок «Тысячи и одной ночи». Если наше путешествие во все время пути будет таким же восхитительным, мне останется только жалеть, что оно когда-нибудь подойдет к концу.

— Это произойдет в городе, который покорит ваше воображение. Нет, нет, не возражайте мне — даже после Парижа. Если бы вы могли сравнить его с Венецией…

— Князь, я не собираюсь этого делать и не сделаю.

— Но почему же?

— Я никогда не был в этом дивном городе и всегда вполне удовлетворялся восторгами моих друзей по поводу него.

— Тогда если вы попадете позже в Венецию, она уже не сможет привести вас в подлинный восторг.

— Даже? Так великолепен Петербург?

— Венеция — тень прекрасного прошлого, Петербург — подлинность настоящего, и в нем трудились первоклассные зодчие. Впрочем, вы сами скоро в этом убедитесь. Единственная настоящая трудность для вашего друга Фальконета — создать памятник Великому Петру, достойный города этого императора.

— Позвольте, позвольте, князь, мне казалось, что вы уроженец и житель Москвы, но мне еще не довелось услышать от вас ни единой похвалы этому древнему городу. Между тем, о нем с восторгом писали все иностранцы, посещавшие когда-нибудь вашу родину. Вы безусловно предпочитаете ей град Петра?

— На ваш вопрос нет простого ответа. Для этого нужно достаточно представлять себе историю российскую.

— Так дайте же мне хотя бы несколько ее уроков. Перед встречей с российской императрицей это будет для меня как нельзя более кстати.

— К тому же здесь замешаны семейные дела.

— Но это же великолепно! Кто, кроме вас, князь, может ввести меня в обиход русской жизни? Насколько мне известно, вы даже прямой родственник Великого Петра. Это правда?

— Правда. И довольно близкий.

— Тем более, тем более, князь! Если вас не утомляет рассказ, я готов его слушать до Москвы, неизменно восхищаясь вашим редким остроумием и даром рассказчика. В конце концов, я бы никогда не пустился в подобное путешествие без вас.

— Так что же вы хотели бы знать?

— Решительно все, что вы пожелаете рассказать. Ваш отец общался с Великим Петром?

— Он был одним из ближайших его соратников.

— Умоляю вас, начните именно с него.

— Пожалуй, но с единственным условием — не смущайтесь спрашивать обо всем, что вам покажется непонятным. Жизнь и обиход в России никогда и ни в чем не были подобны французским.

— Обещаю с восторгом.

— Так вот, батюшка мой Кирила Алексеевич получил придворную должность при государстве еще ребенком. Формально Петр и его старший брат Иоанн являлись одновременно царями и соправителями. В действительности же вся власть находилась в руках их старшей сестры — Софьи.

— О, я много слышал лестного об этой удивительной женщине. Я помню, она обладала не только государственным умом, но сочиняла музыку, писала стихи и даже выступала в пьесах собственного сочинения в придворном театре.

— Вы превосходно осведомлены, Дидро. Для иностранца, во всяком случае. Но мне трудно откликаться на ваши восторги. Дело шло о вражде двух ветвей царской семьи — от первой и второй супруги царя Алексея. Царевна Софья представляла старшую, Петр — младшую.

— Бога ради, простите меня, князь, я невольно задел больные струны вашего семейного прошлого. Но ведь оно было так давно, что любая струна должна была уже перестать звучать, не так ли?

— И да, и нет. Мы не будем просто развивать эту тему, если вы не возражаете.

— О, князь, я винюсь в своей невольной бестактности!

— Так вот, детство Петра Великого и моего батюшки прошло в общих играх и развлечениях. Когда государю удалось, наконец, избавиться от несносной для него и губительной для российского государства ферулы царевны Софьи, мой родитель стал его доверенным помощником во всех и, главным образом, военных делах. Он с успехом проходит вместе с государем так называемые Азовские походы на юг России, исполняет должность генерал-провиантмейстера на флоте.

— Но он же не был, с ваших слов, совсем молод?

— Так что же? Сила царствования Петра Великого заключалась в том, что он допустил к руководству государством молодых и незнатных людей. Все они были признательны за свое возвышение одному императору и вместе с тем были полны новых идей, не будучи приучены к старым.

— Это же настоящая революция!

— В определенном смысле — да, и государь мог полагаться на своих помощников. Доверие же к моему отцу было к тому же еще доверием родственным.

— Разве всегда родственные узы обеспечивали верность, князь? Я понимаю, ваш родитель мог быть исключением.

— Скажем, он им и был. Я наверняка собьюсь, если попытаюсь перечислить все службы и обязанности родителя.

— И все же, князь? Это так любопытно.

— Два года батюшка был воеводой в Пскове — в то время готовилась Северная война. В 1702 году, это я помню совершенно точно, ему досталось укреплять больверк в только что взятом русскими войсками Нотебурге, — крепости, которая потом получила название Шлиссельбурга и которую вам непременно надо увидеть.