Владислав Бахревский - Ярополк Страница 67

– Друг мой, воин мой, выслушай меня и постарайся понять. Августа, охваченная страстью женить и выдавать замуж, нашла для твоей дочери дуку Иоанна Цимисхия. Он вдовец, не стар, и это хорошо. Но он развратен. Мне доносят о бесстыдных, о чудовищных оргиях, которые Иоанн устраивает у себя в поместье. Велика ли радость отдать невинное христолюбивое дитя в руки утонченного сластолюбца? Я знаю Цимисхия. Навряд ли он когда-либо излечится от своей подлой страсти. Я хочу уберечь твою дочь. Она поедет ненадолго в богатый, безопасный монастырь! Поедет послушницей, а когда вернется, августа забудет о ней и оставит в покое.

Дука Константин согласился с василевсом, но мысль о предстоящей долгой нежданной разлуке с дочерью подкосила старого воина. Дука Константин слег. У него отказали рука и нога, но Бог оставил ему речь, и он благословил и, более того, приказал Александре быть послушной воле василевса, святейшего патриарха и Господа Бога.

Прощаясь, дука подарил дочери молитвенник в простом потертом кожаном окладе, но в окладе этом был тайник, а в тайнике тонкий, острый как бритва кинжал.

– На всякий случай, – сказал отец дочери.

Августа Феофано, узнав об отъезде Александры, вознегодовала, но Никифор ее успокоил:

– Они едут выказать почет царю Петру. Это паломничество будет недолгим.

Августа посмотрела на василевса, как кошка на собаку, и только что спинку не выгнула, когтями по полу не зацарапала.

Судьба Александры

Монахинь в Болгарию отправилось пятеро, с ними две послушницы: Александра и дьяконисса собора Святой Софии Нунехия. Имя Нунехия означает – ум имеющая. Нунехия и впрямь была умна, ее советы игуменья матерь Пиома принимала к исполнению.

Дорога радовала Александру, да недолго. На границе с Болгарией паломниц догнал вестник: дука Константин, благословив дочь свою, отошел в мир пращуров.

Монахини молились, Нунехия вела с Александрой добрые, полные сочувствия беседы, но слезы лились из глаз юной послушницы сами собой.

Наконец прибыли в болгарский монастырь Великомученицы Перепетуи. Война перерезала дорогу к стольной Преславе, и надо было потерпеть, подождать.

Красота вокруг была дивная. Монастырь, белый, как первый снег, сиял на склоне горы, среди зеленого кудрявого леса и был отрадой глаз для всей просторной долины. Это было хорошо, когда Господь хранил покой и мир, у войны же иные погляды. От ее взоров – в землю бы зарыться по маковку.

Александру не беспокоили тревожные разговоры монахинь о приближении русского князя Сфендослава. Ей полюбилось стоять перед иконами, вглядываться в мир Божественной тайны. Добрая Пиама много беседовала о Слове, о Любви, и Александра искала в иконах Слово и Любовь – Бога. Глазами не находила, но душой к Высшему Таинству прикасалась.

По ночам, положив перед «Спасом в Силах», своей келейной иконой, полтысячи поклонов, юная послушница ложилась спать. Думы устремлялись к почившему отцу, но зрительный образ почему-то не являлся. Все заслоняли собою письмена – имя Константин. Константин – значит твердый, постоянный. Дука и впрямь был постоянным в любви к василевсу и твердым в жизни. Он жил правильно.

– Константин, – произнесла Александра и, раздумавшись о слове, старалась угадать и в своем имени судьбу, а потом пускалась в странные мечтания.

Ей хотелось представить Слово, из которого родился весь мир: небо, земля, звезды, солнце, луна… Люди!

Александру ужасало открытие: ей чудилось, что злые слова – частица… Слова?! А ведь этого не могло быть. Злые слова совсем чужды Слову, Богу, ибо зло от сатаны.

Александра не хотела запутывать себя сложностями, старалась наполнить душу любовью и светом. И опять пыталась, чувствуя, что грешит, представить Слово, то самое первое Слово, из которого, как из почки, родился мир. С душой, напоенной Любовью, она, не познавшая земной любви, искала в себе иную Любовь, Высшую, Чистую, Пресветлую. И находила. Эта иная Любовь, от которой детей не рождается, соединяла ее с отцом, с матерью, со Словом.

Мерещилась дорога, приведшая ее в обитель Великомученицы Перепетуи. Ромеи, болгары, русичи. Сфендослав, который где-то там в ночи строит новые напасти на болгар, а шепчет-то ему на ухо злые советы братец Калокир. Веселый, радостный Калокир! Веселый и радостный, а советы подает злые.

Сон не шел. Александра прочитала «Отче наш», совершила перед иконой три сотни поклонов, но тело не утомилось, в голове было ясно. И тут, на радость ей, в дверь постучали.

Александра открыла келью: на пороге стояла Нунехия.

– Я пришла поговорить с тобой. Мать игуменья в отчаянии…

Оказалось, русские уже в долине. Какой-то городок, видимо, оказал сопротивление и теперь пылает. Матерь Пиама боялась за Александру. Юная, прекрасная да еще белица! Русские красивых женщин забирают себе в наложницы.

Александра выслушала дьякониссу и сказала легко и просто:

– Я согласна постричься. Я люблю Слово, Бога моего, Пресветлого Иисуса Христа. Добрая Нунехия, пойди к матери Пиаме и скажи: Александра приготовила себя в невесты.

Обряд пострижения совершили в ту же ночь, а утром в монастырь явился сам князь Святослав.

Монастырской казны не тронул, хлеб забрал. Ночевал со своими приближенными в трапезной. Никого из монахинь люди Святослава не обеспокоили, и насельницы воспряли духом.

Игуменья монастыря, посовещавшись с игуменьей Пиамой, решила поднести князю для его христолюбивой матери, великой княгини Ольги, серебряное распятие и прекрасную икону Великомученицы Параскевы. Умная Нунехия тотчас подала совет:

– Подношение пусть сделает инокиня Апфия. Она сможет спросить князя о своем родственнике Калокире. Он устроит нашу судьбу.

Игуменьям совет показался разумным. Инокиня Апфия, так теперь звали Александру, тоже была рада послужить божескому делу и сестрам монахиням.

Святослав уже собирался уезжать. Он принял икону и распятие и, зорко глянув на юную инокиню, сказал стремянному:

– Подай и для нее коня!

Бедная Пиама рухнула князю в ноги:

– Нельзя забирать монахиню в мир! Это святотатство! Она – невеста Бога Иисуса Христа!

Святославу перевели слова игуменьи.

– Его невеста? – показал Святослав на распятие. – Ему невест уже не надобно.

– Не ругайся над нашим Богом! – гневно сказала Пиама. – Не ругайся над юной девственницей!

– Это вы ругаетесь над юностью! – сдвинул брови Святослав и стал грозным. – Такая красота – для жизни!

Апфию, которая снова превратилась в Александру, посадили на коня, и Святослав уехал. Тут только и очнулась от ужаса дьяконисса Нунехия.

– Она не сказала о Калокире! Ей надо было сказать о Калокире!

Игуменья Пиама уж так глянула на припоздавшую с советом разумницу.

– Но она увидит Калокира, и нам ее привезут! – не сдавалась Нунехия.

Дьяконисса не знала: Калокир отъехал от Святослава к царю Петру. Русский князь предлагал побежденным мир.

Волка выпускают в степь

О Куре вспомнили. Куря стал нужен и даже необходим василевсу Никифору.

Никифор пригласил царственного печенега в свою ложу на ипподроме, Куря знал толк в верховых скачках, но, желая угодить василевсу, он начал шумно переживать и подбадривать криками возничих. Никифор был поклонником красной партии, и Куря тоже тотчас стал красным. А побеждали то зеленый возничий, то белый. Наконец в пятом заезде на красной колеснице вел гонку Агапий, и Никифор сказал через переводчика:

– Теперь победим мы.

– Но у белого возничего лошадь сильнее, – точным глазом определил Куря.

– Это ничего не значит, – сказал Никифор, предвкушая захватывающую дух борьбу и победу. – В беге колесниц человек важнее коня. Побеждают не ноги – воля. Воля Агапия – беспредельна. И так было всегда. Рассказывают, что во времена Юстиниана возничий Константин в утренних состязаниях выиграл двадцать пять заездов из двадцати пяти. А вечером на проигравших лошадях он победил двадцать один раз!

Куря посмотрел на василевса с уважением, знаток!

Заезд состоял из семи кругов. В первых двух Агапий победил. Сначала обогнал соперников с просветом в три колесницы, а потом и подавно – к победной черте ехал шагом. Однако когда начался третий заезд, Никифор заволновался:

– Теперь против Агапия они будут действовать едино.

Василевс угадал: Агапий, по своему обычаю, первый круг шел последним, а когда пустил коня в обгон, синий и зеленый возничие загородили дорогу, отпуская белого.

До четвертого круга Агапий терпел.

– Смотри, что будет! – сказал Никифор, потирая ладонь о ладонь.

На пятом кругу перед ложей василевса Агапий ринулся в просвет между синим и зеленым возничими и сбил, завалил сразу обе колесницы. На шестом кругу он догнал белого, на седьмом обошел.

Агапий победил в девяти заездах, а проиграв десятый, больше не вышел.

Никифор тотчас заскучал, а заскучав, пустился в разговоры с Курей.