Владислав Бахревский - Ярополк Страница 68

Никифор тотчас заскучал, а заскучав, пустился в разговоры с Курей.

– Мне говорили, что орда печенегов состоит из сорока равных между собой родов.

– Из сорока, – согласился Куря, – но равными их назвать нельзя. Ордами мы называем союзы пяти родов. Среди этих пяти один или два рода главенствующие. Из них выбирают ильков, а ябгу чаще всего только из одного рода – для Великой Орды.

– Куря, или правильнее Куркутэ, так мне говорили, в переводе означает – волк?

– Волк. Для степи хорошее имя. В степи нет зверя сильнее волка. Волк хозяин степи.

– А почему у печенегов власть переходит не к сыну, а к племяннику, разве это не странно?

– Так ведется с той поры, как печенеги помнят себя.

– В мире много удивительного и поучительного, – согласился Никифор и осторожно приступил к делу: – Теперь в Скифии гремит, как гроза, имя русского князя Сфендослава.

У Кури губы подобрались, узкие глаза сверкнули ненавистью.

– Нас беспокоит чрезмерное усиление Руси, – сказал василевс, доверительно склоняя голову к печенегу. – Ромеи были бы благодарны тому племени, тому катархонту, который смог бы обуздать Сфендослава. Сфендослав – архонт Киева, так пусть будет в Киеве.

– Ему и Киева много!

– Да, я слышал, это очень молодой, очень грубый и невежественный человек, – согласился Никифор.

– Варвар! – выпалил Куря ромейское словцо.

– Но ведь силен! – развел руками василевс. – Побил буртасов и волжских булгар, разгромил Хазарию, а теперь бесчинствует, подобно гунну Аттиле, в Подунавье. Кто его сможет остановить?

– Я остановлю! Я! – свистящим шепотом сказал Куря и так оскалил зубы, что и впрямь стал похож на волка.

Василевс внимательным, долгим, оценивающим взглядом посмотрел на печенега.

– Верно! Ты можешь остановить Сфендослава. Я в это верю. Я это вижу!

– Дело совсем простое! – пожал плечами Куря. – Пока этот «иду на вы» далеко от Киева, надо осадить Киев, взять и сжечь.

– Действительно, просто! – изумился василевс. – Тогда что же?! Мы дадим тебе золото, и с Богом! Пойди и возьми Киев, чтоб Сфендославу было чем заняться у себя дома.

И тут объявили последний, двадцать четвертый заезд, в котором снова ехал блистательный и превосходный Агапий.

Дукака служит Киеву

Судьба! Сотник черных хазар Дукака не погиб в сечах, не сгорел в пожарищах, не унес его ветер в заитильские степи в небытие. Любовь, как Вифлеемская звезда, вела его и привела к ненаглядной Золотой Косе.

Золотая Коса осталась хозяйкой дома и двора Власты. Зажить бы им тихо и безмятежно, радуясь каждому новому дню, проведенному вместе… Не дал Бог!

Потянуло из степи гарью, побежали люди, спасая детей и самих себя, крича страшное:

– Печенеги!

Сколько таких слов-пугал знала наша земля, страдалец-народ?

Хазары, печенеги, половцы, татары, ляхи, шведы, французы, немцы… От одного страха душа оттает, а в дверь ломится уж новый.

Сел Дукака на коня, Золотая Коса своего запрягла в телегу. Взяла хлеб, кур, привязала к телеге корову, и поехали они в Киев. Вовремя спохватились. Уже на другой день под стенами города маячили разъезды печенегов, а ночью был уже первый приступ. Неумелый, воровской, потому и отраженный легко.

Степные люди не градоимцы. Лезть на стены, головы подставлять – не на конях скакать. Но Куря знал: Святослав далеко, зачем губить своих, пусть Киев поголодует да и отворит ворота: жить в рабстве – все-таки жить.

Великая княгиня Ольга отправила к Святославу трех гонцов. Хоть один из трех доберется, но печенеги вскоре поставили перед главными воротами Киева три пики с тремя головами.

Тогда пришли к Ольге Знич и хазарин Дукака. Уверяли, что обманут печенегов, пройдут через их посты.

Княгиня Ольга сидела вместе с Ярополком, примером учила внука править княжеством и когда оно в покое, и теперь, когда в беде.

Посмотрела Ольга на Знича, на Дукаку и спросила:

– Почему вы хотите вдвоем идти?

Отвечать взялся Знич:

– Потому просимся вдвоем, что хазарину у тебя, княгиня, и у тебя, княжич, веры не будет. А так бы ему было сподручней! Оденется по-ихнему, за своего сойдет.

– Но почему хазарин хочет сослужить службу Киеву?

– У Дукаки жена здесь. Золотая Коса.

– Ах, Золотая Коса! – Ольга слышала об этой истории.

– Мы пройдем с Дукакой, – снова сказал Знич.

– Какой веры хазарин Дукака?

– Моя вера – Тенгри-хан, – сам ответил хазарин.

– Поклянись Тенгри-ханом, что не предашь Золотую Косу и Киев.

– Клянусь! – Дукака прочитал заклинание на своем языке.

– Иди один, – сказала ему Ольга. – Я тебе верю. За жену свою будь покоен. Возьму к себе во дворец. Устоит Киев, значит, и жена твоя не достанется Куре.

Ночью главные ворота отворились, и воевода Претич ударил на печенегов. Бой был яростный, печенеги отступили. В это же время со стены были спущены два коня и Дукака. С запасным конем легче от погони уходить, езда скорее. Копыта коней были обернуты.

Прошел хазарин, как барс, через печенежские орды.

Воевода Претич, взяв с собою сотню воинов, не вернулся в Киев, переплыл Днепр и ушел собирать силы в Заречье. Знал, что не много наберет: князь Святослав увел с собою всех молодых, всех сильных мужей, но что-то же надо было делать! Посланный в Переяславец хазарин Дукака если и не перебежит к печенегам, но путь у него неблизкий, а войско Святослава, даже поспешая, не скоро явится к Киеву…

Осада

Сначала было сытно и весело. Народу в Киеве собралось много. Время летнее. Беженцы жили на улицах, в шатрах, в шалашах.

Иногда печенеги мчались всею массою к городу, пускали за стены горящие стрелы. Для ребят не страх, а потеха. Сидели, как воробьи, на крышах, гасили огонь, собирали стрелы, чтобы передать своим лучникам: пусть печенежское железо убивает самих печенегов, ранит их коней.

Пригнанных в город коров, овец, лошадей, гусей съели за полтора месяца. Старого хлеба, прошлогоднего, и до осады было мало, осталось же – крохи. Начался голод, и немощные люди, привыкшие терпеть, держались, а здоровые начали падать, иные же помирали.

Великая княгиня Ольга теперь каждый день поднималась с внуками на стену и обходила город. У Ольги всегда была с собой корзина с сухарями, и у каждого ее внука была корзина с сухарями.

Все защитники получали по сухарю, а лучники, поражавшие печенегов стрелами, – по два. Княгиня приходила не подкармливать – много ли в сухаре еды? – ободрить улыбкой, подкрепить словом, а то и молитвой.

– Терпите! – говорила она поникшим пасмурным мужам. – Печенегов тьмы, а город взять им Бог не дает. Придет князь Святослав – прыснет от Киева печенежская сила по-мышиному.

– Дождемся ли? – спрашивали Ольгу воины.

– Коли сегодня Бог все еще гневен на нас, грешников, так завтра смилостивится. У Господа есть завтра. Подождем, будет и нам солнышко, улыбка Господняя.

С княгиней и княжичами приходил Баян с гусельками. Если печенеги не подступали, не грозили, он играл и сказывал защитникам города старины о хоробрых поединщиках, о грозном царе Аттиле, о князе Кии, основателе Киева, о вещем Олеге… Мальчишеский голос у Баяна пропал, мужской не устоялся, и потому слова Баян не распевал, а выговаривал под переливы звончатых струночек.

Однажды Ярополк видел со стены Курю.

– Смотри! Смотри! – подозвал он Баяна. – Вот он – волк! Я его узнал. Смотри, какой черный конь у него! А как он смотрит на стены!

– Так бы и сожрал.

Воевода Блуд, бывший при Ярополке неотлучно, встревожился:

– Не собирается ли он пойти приступом?

– Чего ему приступать?! – горько усмехались воины. – Он ждет, когда мы друг на друга кинемся от голода.

Узнавши о таких разговорах, великая княгиня Ольга обошла вечером город крестным ходом. С иконами, с хоругвями, со свечами. Священники кропили святой водой стены и защитников.

Куря на приступ не решился. Но стоять под Киевом всей печенежской ордой было не просто: коней нужно кормить. А тут еще пошли разговоры, будто князь Святослав узнал об осаде Киева и поспешает со всей силой.

Не захотел Куря испытывать судьбу. Оставил под Киевом сына прежнего ябги Илдея, а сам, якобы для защиты кочевий, ушел на Днестр, взял с собою три тысячи воинов.

В Киеве убыли в войске печенегов не увидели, не почувствовали. Печенежская орда, обложившая город, была многолюдной.

Совсем невмоготу стало даже защитникам, а о народе что и говорить: поймать крысу – пиршество. Люди больше лежали, чем ходили.

Ну а где же была дочь Свенельда, грозная поленица? В поле. Не было от нее помощи родному городу. Увидела печенежские тьмы и поехала куда глаза глядят, сказав себе: «Обуха кнутом не перешибешь». Успокоила совесть.

Мудрая Ольга, не ведая, добрался ли хазарин Дукака до князя Святослава, осмотрела пустые амбары и кладовые, собрала вече и поклонилась народу:

– Житницы мои пусты, я отдала вам и воинам весь хлеб. Мои внуки получают на день по сухарю. Знаю, терпеть далее сил нет. Давайте же сыщем среди нас человека, который умеет говорить печенежской речью, чтоб сошел у осаждающих за своего. Пусть переплывет он Днепр и позовет на помощь воеводу Претича. Скажем воеводе правду: «Если завтра не придешь, горожане сдадут печенегам Киев – дом наш, счастье наше и слезу нашу».