Сергей Стукало - Лиса. Личные хроники русской смуты Страница 7

У самой Надьки личная жизнь не клеилась. При всех богатых внешних данных: росте, фигуре, ногах, которым не нужны были удлиняющие фигуру лодочки на шпильке, при натуральных вьющихся локонах и голубоглазости – в этом деле ей не везло. Парни знакомились с ней охотно и часто, но потом происходило что-то необъяснимое: повторной встречи не случалось никогда.

Надька нервничала, переживала, анализировала каждое своё слово, жест, взгляд, но ошибки не находила. Одевалась она лучше всех. Отец в свое время навёз столько «трофея», что даже сейчас ломились шкафы. И комнатка, ну и подумаешь, что в полуподвале, у неё была своя собственная, уютная… Широкую пружинную кровать с никелированными шишечками Надька застилала жёлтым шёлковым покрывалом с роскошными кистями на углах. По атласной глади покрывала, беззаботно взмахивая маленькими изящными крылышками, порхали синие райские птички. В щедро накрахмаленных белоснежных наволочках под тюлевой накидкой прятались – одна на другой – три туго набитых гусиным пухом подушки. Мало того, у Надьки была перина, и, главная ценность по тому времени: настоящие льняные простыни. Рядом с кроватью стоял высокий столик на гнутых ножках, на котором красовался патефон. Пластинок было всего две, и те заезженные донельзя, а потому, Надька патефон не заводила, берегла их. Она мечтала о том времени, когда лёжа на перине рядом с мужем – после всего – лениво протянется за иглой, опустит её на пластинку, покрутит заводящую патефон ручку, и зазвучит мелодия, услышав которую, её суженый окончательно поймёт, что выбор сделал удачный и правильный. И именно Надька – и есть та женщина, которую он искал всю жизнь. За этим просветлённым пониманием непременно последует страстный поцелуй, а за поцелуем – долгая и счастливая семейная жизнь.

Жаль, что после войны хороших женихов было совсем мало. Они были наперечёт и, как правило, уже пристроены за более проворными конкурентками. Потому и ходили к Надьке тайком и были это чаще всего чужие мужья… Но она знала, что своего счастья ни за что не упустит!

Надька уходила в грёзы как утопленница в омут. Даже на людях. Размечталась она и теперь, совершенно не реагируя на теребившую её за руку Галинку…

– Надь! Надя?! Ты что? – заглядывала та ей в лицо.

– Ничего! – вздохнув, улыбалась Надька. – Ты всё равно не поймёшь.

Подруга у неё была тихоня и бесприданница. Одно слово – из простых.

И что только мужики в ней находят?

– Ах, так! Одевать меня?! Этого ещё не хватало! Не нужны мне его подачки! А потом всю жизнь буду жить в упрёках? Подобрали, мол, голую да босую и облагодетельствовали?.. А я в институт поступлю! В этом году! Обязательно! Буду при высшем образовании, и никто меня куском не упрекнёт! – бушевала Галя.

– А что, он тебе и предложение уже сделал? – очнулась Надька.

– Сделал… – выпустив пар, Галинка рухнула на стул, эмоционально хлопнув ладонями по коленям. – Сделал, Наденька, сделал. А теперь вон как оно оборачивается…

– Слушай, а вы целовались уже? – хитро сощурилась Надька.

Галя испуганно обернулась, но убедившись, что мать продолжает спать, сделав таинственное лицо, отогнула горловину платья. На шее, в ямочке у ключицы красовался сине-багровый след от поцелуя. Надька ойкнула и, закрыв рот ладошкой, осуждающе покачала головой.

– Как ты себя ведешь, Галина! Что ты ему позволяешь! Приличные девушки себя так не ведут, понимаешь? Знаешь, что он теперь о тебе будет думать?

– Что? – покраснела Галя и невольно прикрыла ладошкой шею, пряча свой стыд.

– Он решит, что ты – «прости господи», с которой всё можно! Ты ж теперь, наверное, и беременная? Если беременная, что делать будешь?

– Да ты что такое говоришь, Надька? – окончательно перепугавшись, Галя зажала рот ладонью. Зажала крепко. Словно этот жест позволял не выпустить наружу охвативший её ужас.

– Опозорилась ты, девочка моя…

– Но Павел – мой жених!

– Тем более! Мужиков и близко подпускать нельзя, иначе всё получит заранее и не женится никогда!!! Двадцать пять лет, а ума нет! Жизни ты не знаешь! Горестно мне за тебя, подруга…

В комнате воцарилась тишина. Выждав достаточно долгую паузу, Надька предложила: – А познакомь меня с ним?

– Познакомить? Ну уж нет, Надька… Уж сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как ты меня из-за какого-то своего дружка в кино увела. Чуть ли не на всю ночь… От жениха увела, между прочим!

– Нашла что вспомнить!!! Это ж когда было! Пять лет назад!!!

Пять лет назад Галя по глупости сломала себе судьбу.

С отличием окончив ремесленное училище, она распределилась на завод имени Джапаридзе. В Главную лабораторию. Коллектив в лаборатории был хоть и женский, но сплочённый. Молоденькую лаборантку приняли как свою, многому научили и вскоре доверяли ей самые сложные анализы. Работалось в лаборатории весело, интересно, об их успехах частенько писали в местных газетах. Приятно было открыть передовицу «Вышки», известной в то время малотиражки местных нефтяников, или не менее популярного «Бакинского рабочего» с собственной фотографией. На газетных фото работницы получались важные и солидные. Сразу видно, что люди они для Родины нужные и полезные.

Нефтепромыслы, их лаборатории и заводы нефтепереработки были предприятиями военизированными, и охранялись молодыми солдатиками, с которыми молодые работницы вовсю флиртовали. Весной солдатики охапками рвали сирень и бросали умопомрачительно пахшие букеты в открытые окна лаборатории. В жарком климате сорванная сирень быстро вяла и ею были забиты все мусорные корзины и урны у главного входа в Лабораторию. Служебные телефоны раскалялись от энергетики наполненных намёками и признаниями неслужебных разговоров. Так зарождались симпатии. Ночные дежурства по соседству с бравыми молодыми солдатами волновали девичье воображение и будоражили кровь. Впрочем, наиболее впечатлительных это соседство ещё и успокаивало. Дело в том, что в лабораторию зачастили с визитами крысы. Наглые, настырные, раскормившиеся до размеров приличной кошки. Вытравить их никак не получалось, и приходилось терпеть настырных визитёров с чёрными нагло поблёскивающими бусинками глаз.

В ту ночь дежурили всего две лаборантки. Работы было невпроворот, и девушки азартно бегали из комнаты в комнату, от аппарата к аппарату. Часам к пяти глаза у них начали слипаться. Галя присела на минутку и, не выпуская из рук пробирку с пробой, уснула. Проснулась она как-то вдруг, чутко ощутив постороннее присутствие. Открыла глаза и обомлела: вокруг неё на задних лапках во множестве сидели серые бестии. Девушка взлетела на стол, уверенная, что кричит во всю мочь. Но она, как выброшенная на берег рыба, лишь широко раскрывала рот. Привлечённая грохотом упавшего стула, в комнату заглянула её напарница и застыла на пороге. Кричать она не стала, а, ухватив совершенно неподъемный пожарный железный ящик с песком, подняла его и грохнула на одну из заметавшихся по мраморному полу крыс. Затем схватила швабру и, прижав очередную жертву к ножке лабораторного стола, щедро плеснула на неё из подвернувшейся под руку бутыли с серной кислотой. Если первая крыса испустила дух сразу, то вторая, прежде чем отдать концы, долго и страшно верещала. Только после этого к Галине вернулся голос. На визг и грохот примчались солдатики и оторопели от невиданного зрелища. Им пришлось отойти в сторону, чтобы пропустить выстроившихся в серую, хвост в хвост, шеренгу серых бестий. После столь зверской расправы над своей товаркой, крысы уходили из лаборатории. Как оказалось, они ушли из неё навсегда.

Со стола Галю снял незнакомый военный. У военного была белозубая улыбка и красивая металлическая коробочка с леденцами. Он долго отпаивал впавшую в прострацию Галю чаем и угощал конфетами из коробочки, ловко раскалывая слипшиеся леденцы перочинным ножичком с красными перламутровыми накладками на ручках. Несмотря на совершенно нетоварный вид, конфеты показались Гале очень вкусными.

Потрясённая, она пришла в себя не сразу.

Ей казалось, что если бы не напарница, то крысы набросились бы на неё спящую… и не пить ей сейчас чай в такой приятной компании.

Наутро, отойдя от стресса, Галя обнаружила, что помнит лишь тёплую улыбку доброго солдатика, но не может вспомнить его лица. Обнаружить столь странный провал в памяти было и неловко, и досадно. Ситуация усугублялась тем, что одна из подруг разболтала этот секрет всему заводу.

Болтушка!

Галочке, где бы она с той поры ни появлялась, весёлые солдатики передавали приветы от «её знакомого Володи». Галочка, конечно, радовалась такому вниманию, но и смущалась. Глупо было ждать, когда очередной солдат улыбнётся и предъявит те самые белоснежные зубы, а она поймёт, что это он. Её Володя.

Неразрешимая задача!

Но своего Володю она всё же «вычислила». Он сидел на скамейке и строгал из молодой веточки вербы свистульку. У него был тот самый ножичек, которым солдат Володя откалывал слипшиеся леденцы из запавшей в память пёстрой металлической коробочки. Галочка остановилась напротив него и, уперев кулачки в бедра, возмутилась: