Восхождение царицы - Маргарет Джордж Страница 7

– Император, – сказала я, заставив себя ощутить золотой обруч на лбу, напоминающий о моем царском происхождении, – в Александрии есть много интересного, помимо пиршественного зала или музыки. Завтра, при дневном свете, позволь показать тебе наши чудеса: маяк, усыпальницу Александра, Мусейон и библиотеку. Ты согласен?

Одна сторона его рта приподнялась, когда он одарил меня кривой улыбкой.

– Очаровательное дитя, – повторил он, словно эта фраза застряла в его голове. – Да-да, конечно. Ты сама пойдешь с нами?

– Мой отец покажет тебе Мусейон, – неожиданно заявил маленький Олимпий, набравшись смелости и вскочив на ноги. – А я лично знаю смотрителя маяка…

Тут к нему присоединился и Мелеагр.

– Да, вот и Варрон очень заинтересовался библиотекой и Мусейоном. Я сочту за честь сопровождать тебя…

Так мы втроем постарались спасти царя – и Египет.

Глава 3

В ту ночь я осталась одна в своей спальне. Нянька приготовила меня ко сну, и все лампы, кроме одной, были потушены. Съежившись под покрывалами, я взывала к тебе, Исида.

«Помоги мне! – молила я. – Завтра! Завтра я должна исправить то, что содеяно сегодня».

По правде говоря, я понятия не имела, как это сделать. Я даже не могла сказать, с чего мне пришло в голову устроить для римлян осмотр достопримечательностей. Какое это имело отношение к Помпею, к отцу, к судьбе Египта? Что могла сделать я, дитя? Но я должна была попытаться, а прежде того заручиться помощью Исиды, моей матери, чья сила безмерна.

Дрожа, я тихо выбралась из постели и стала смотреть на светящуюся вершину маяка. Это зрелище меня успокаивало; сколько я помню себя, вид на огромную башню всегда открывался из западного окна.

Я росла, наблюдая за тем, как она меняет цвет в течение дня: жемчужно-розовый на рассвете, абсолютно белый в жаркий полдень, красный на закате, сине-пурпурный в сумерках и, наконец, ночью – темная колонна с пылающей верхушкой; огонь бушевал внутри, усиленный огромным полированным зеркалом фонаря. Маяк возвышался на оконечности острова Фарос. Точнее, бывшего острова, поскольку длинная насыпь соединила его с материком.

Внутри мне бывать еще не доводилось, и было очень интересно посмотреть, как он работает. Основание башни построено квадратом, до двух третей высоты она восьмиугольная, а дальше – круглая. На самой вершине находилась статуя Зевса, поворачивавшаяся вслед за солнцем, а сразу под Зевсом – сияющий сигнальный фонарь на мощном основании, обнесенном мраморной колоннадой. Рядом прилепился изящный храм Исиды Фаросской.

Александрия стоит на море, и зимой, с декабря по февраль, здесь холодно. С моря дуют штормовые ветры, наполняя улицы холодом и солеными брызгами. В эту пору корабли не выходят в море: маяк возвышается часовым над пустынными водами, а суда стоят у надежных причалов наших великолепных гаваней. Но в остальное время он служит путеводной звездой для великого множества моряков, чье плавание начинается и завершается здесь, в двух гаванях Александрии, способных одновременно принять более тысячи кораблей.

Завтра мы попробуем поразить римлян и развлечь их. Мы двое – маяк и я.

Проснувшись, я почувствовала нетерпение: поскорей бы начать задуманное дело. К тому же теперь я получила возможность увидеть воочию александрийские достопримечательности. Кажется, что для царевны ее город должен быть открыт и доступен, но на самом деле меня почти не вывозили за пределы огромного, состоявшего из множества зданий и сооружений дворцового комплекса. Гости со всех концов мира приезжали полюбоваться Александрией – беломраморным видением, мерцающим на фоне аквамариновых вод Средиземного моря; однако мы, царские дети, видели куда меньше простых людей. Правда, то, что видели мы, с нашей выигрышной позиции выглядело восхитительно. Прежде всего, из моего окна открывался вид на бледный перст маяка: он высился в рассветных лучах, а о подножие его разбивались волны. Перед ним раскинулась восточная гавань, окаймленная пролетами широких ступеней, что спускались к манящей воде, – там можно было бродить, собирая морские раковины. А внутри дворцовой ограды находился небольшой храм Исиды, выходящий на берег моря. Ветер насквозь продувал его колоннаду и нашептывал что-то, овевая изваяние богини.

На территории дворца зеленели пышные сады, где искусные садовники выращивали множество великолепных цветов: красные маки, синие васильки, алые розы. Они пышно распускались на фоне ослепительно-белых зданий. На глади многочисленных прудов плавали голубые и белые лотосы, и дивные ароматы сливались в неповторимую смесь, которую можно было бы назвать «благовонием Птолемеев». Если бы кто-то смог заключить его во флаконы, оно стало бы драгоценным: одновременно пьянящее и освежающее, поскольку морской воздух не позволял цветочному духу застояться.

Дворцовый комплекс строился на протяжении долгого времени, и его здания не походили друг на друга. В самых великолепных покоях полы были выложены ониксом или алебастром, стены – из эбонита. Внутреннее убранство являло собой истинное пиршество роскоши: ложа, украшенные яшмой и сердоликом, столы из резной слоновой кости, скамейки для ног из лимонового дерева. Расшитые золотом драпировки, выкрашенные пурпуром из Тира, прикрывали эбонитовые стены – богатство затмевало богатство. Драгоценные шелка проделали путь с далекого востока, от рубежей Индии, чтобы стать чехлами и покрывалами для нашей мебели, а полированные плиты полов отражали образы множества рабов, выбранных за свою телесную красоту.

Я могла бы не покидать это волшебное царство, но когда ты растешь среди подобного великолепия, оно начинает казаться обыденным, а внешний мир влечет к себе. Человек всегда тянется к незнакомому, а тем более – к запретному. Юную царевну Клеопатру манил город за дворцовыми стенами, и теперь ей предстояло провести гостей из Рима по тем местам, которые, по правде сказать, были в новинку для нее самой.

Римлян, пожелавших осмотреть город, набралось очень много. Потребовалось немало колесниц и лошадей из царских конюшен. Мелеагр и Олимпий прибыли рано, они явно нервничали. Мой отец появился с пристыженным видом. Мелеагр привлек к участию в экскурсии своих товарищей из Мусейона, а сопровождала нас македонская придворная гвардия – как в качестве почетной свиты, так и (неприметно) в качестве телохранителей.

Вот тут присутствие Олимпия оказалось очень кстати: мальчик знал город как свои пять пальцев и подсказывал мне. И неудивительно: он был свободным горожанином, но не принадлежал к царскому роду, поэтому имел возможность передвигаться по Александрии без ограничений.

Я заняла место в большой церемониальной колеснице рядом с Помпеем. Сбоку от меня уселся Олимпий, очень бледный отец вцепился в поручень, остальные расположились позади. Возницей у нас был капитан гвардии.

Когда мы выехали за пределы дворцовой территории и покатили по широким улицам, раздались приветственные возгласы – к великому моему облегчению, дружелюбные.