Мика Валтари - Тайна царствия Страница 77

Клавдия Прокула попросила сопровождать ее на празднество, организованное князем Иродом, хотя я не был туда приглашен: она, конечно же, считала, что эта честь вполне стоит ста золотых монет, которые я ей одолжил. Однако я не испытывал никакого желания оказаться лишним среди нескольких сот приглашенных, которых князь созвал, руководствуясь делами государственной важности. Клавдия ничуть не рассердилась, когда я отклонил ее предложение, безусловно сочтя меня глупым из-за того, что я не воспользовался предоставленной возможностью.

По окончании состязания из цирка вырвался громадный поток людей, заполнивших улицы Тивериады. То там, то здесь, несмотря на присутствие городских стражей и патрулей из римских легионеров, вспыхивали драки и различного рода беспорядки. Я добрался до греческого театрика без приключений. Представлений не давали, но тем не менее дверь была широко раскрыта, а внутри помещения ютилась толпа бродяг, не нашедших себе другого пристанища; люди, собравшиеся здесь, готовили пищу на импровизированных кострах, и можно себе представить вид этого красивого театра на следующее утро!

Я прошел к свободному пространству между рядами и сценой, беспрепятственно спустился вниз, где находится все театральное оборудование и где иногда вынуждены устраиваться артисты. Все здесь было так, как во всех театрах после отъезда труппы: персонажи, их действия и слова еще какое-то время остаются жить на сцене. Это погруженное в постоянный полумрак место всегда мне казалось царством теней, описанным поэтами. Каждый раз, спускаясь сюда, чтобы принести цветы герою, растрогавшему своей игрой, я испытывал чувство холодного душа: актер, снявший сценический костюм, оказывался вовсе не тем человеком, которого я видел во время спектакля.

Двигаясь по этому царству теней, я не переставал думать о том, что теперь отделяло меня от прежней жизни с ее радостями и удовольствиями.

Когда в конце коридора я увидел старого грека с огромным животом и запухшими глазами пьяницы, мне показалось, что я встретил привидение. Угрожающе потрясая тростью, он спросил, что мне здесь нужно и как я сюда попал. Чтобы успокоить его, я объяснил, что просто-напросто ищу одного человека, который, возможно, находится где-то в одной из лож его театра.

– Может, ты имеешь в виду кого-то из этих бродячих египтян, обманувших меня и принесших труп под крышу моего театра? – с удвоенной злостью закричал он. – О, что за неблагодарность! Ночью они сбежали, даже не заплатив того, что были мне должны. Думаю, мне хочется их отыскать намного больше, чем тебе!

– Мне говорили, что здесь я смогу найти девушку, которая потеряла своего брата. Мне нужно поговорить с ней!

Старик озабоченно уставился на меня;

– А ты случайно не ее сообщник? Я держу ее в качестве заложницы и забрал у нее всю одежду и обувь. Пока мне не заплатят все до последнего обола, я не собираюсь ее освобождать.

– Проведи меня к ней, и ты не пожалеешь об этом, – сказал я, позванивая монетами.

Старик, по-прежнему бросая на меня недоверчивый взгляд, хромающей походкой проводил меня в конец коридора; он снял засов с деревянной двери, за которой находилась маленькая комнатка. При тусклом свете, падавшем из отверстия в одной из стен, я смог различить очертания хрупкой девушки. Она сидела на корточках в углу безо всякой одежды, лицо было скрыто растрепанными волосами, весь облик ее говорил о том, что она убита горем. Когда мы вошли, девушка даже не пошевелилась. В комнате не было ни воды, ни пищи, ни тряпок, чтобы прикрыть ее наготу.

– Она просто бешенная! Когда я хотел заставить ее танцевать перед входом в театр, она вцепилась мне в бороду! – сказал старик – В городе полно чужестранцев, и если бы она танцевала, они, возможно, бросили бы ей несколько монет. Знай же, что мне пришлось заплатить за похороны ее брата, кроме того, у этих египтян остались передо мной и другие долги!

Я прикоснулся к плечу девушки и бросил ей кошель.

– Меня направили сюда, чтобы я передал тебе сто пятьдесят золотых монет, – громко произнес я – Оплати свой долг, прикажи, чтобы тебе вернули одежду и все твое имущество, а затем можешь идти, куда захочешь!

Однако девушка не шевельнулась.

– Сто пятьдесят золотых монет! – воскликнул старик, размахивая правой рукой, словно желая тем самым оградить себя от злых чар. – Это приводит меня в ужас! Все вино уже выпито, и теперь у меня начались галлюцинации – я слышу призраков!

Он пытался было схватить кошель, однако я опередил его, поинтересовавшись о размере ее долга.

– Я благоразумный человек, а эта девушка навлекла на меня немилость, поэтому десяти монет будет для меня достаточно. Отдай их мне, и я сразу же схожу за одеждой, вином и едой; должно быть, она настолько ослабела от голода, что не в состоянии произнести ни слова! Она не сможет доставить тебе никакого удовольствия!

И вцепившись в мое плечо, он прошептал мне на ухо:

– Сто пятьдесят золотых монет – это настоящее безумие для такой девчонки! Вероятно, ты лишился разума! Оплати долг, забирай ее и делай с ней, что захочешь! А если ты дашь мне хотя бы монетой больше, я смогу представить необходимые документы, чтобы правосудие поставило на ней клеймо, тогда она станет твоей рабыней – ведь за нее больше некому заступиться.

Не поднимая головы, пленница отбросила с лица волосы и процедила сквозь зубы:

– Дай этому подлому старику пять монет, и этого будет вполне достаточно, чтобы покрыть мой долг.

Я развязал кошель и отсчитал пять монет, а он был настолько счастлив, что даже позабыв поторговаться, сразу же побежал за пожитками девушки. Бросив узел с ее вещами посреди комнаты, он с победным видом сообщил, что немедленно отправляется на поиски вина и пищи. Я вновь бросил кошель к ногам незнакомки и повернулся, чтобы уйти.

Ее вопрос остановил меня.

– Что тебе нужно? За сто сорок золотых монет можно приобрести гораздо больше удовольствий, чем я смогла бы тебе доставить! Сегодняшней ночью я решила повеситься на своих волосах.

– Мне от тебя ничего не нужно, – успокоил я ее. – Меня направили сюда, чтобы я передал тебе эти деньги, вот и все.

– Этого не может быть! – недоверчиво произнесла она и подняла голову, чтобы взглянуть на меня.

К моему большом удивлению, мы были знакомы: это была Мирина, та самая танцовщица, что плыла со мной на одном судне во время морского путешествия. Из-за бороды и иудейских одежд она признала меня не сразу.

– Мирина! – воскликнул я. – Не ожидал тебя встретить! Что случилось? Какое горе навело тебя на мысль повеситься?

Она развязала свой узелок, достала оттуда гребень, расчесала волосы и повязала их лентой, затем одела короткую тунику и разукрашенные сандалии танцовщицы. А потом, разрыдавшись, бросилась в мои объятия, прижалась ко мне своим хрупким тельцем, уткнулась лицом в мою грудь и залила весь плащ слезами.

Легонько похлопывая по плечу, я попытался успокоить ее.

– Неужели твой брат действительно умер, и ты сейчас оплакиваешь его?

– Все мои слезы по нему я уже выплакала! – удалось ей произнести между всхлипываниями – Теперь же я плачу от радости – на свете еще остался человек, желающий мне добра. Этой ночью я умерла бы, и у меня не оказалось бы даже одного обола, который кладут мертвым в рот, чтобы заплатить перевозчику в мир теней!

И крепче прижавшись ко мне, она разрыдалась еще сильнее. Поначалу мне было трудно добиться от нее хотя бы одного вразумительного слова, однако успокоившись, она поведала мне о всех злоключениях, сопровождавших труппу артистов на протяжении всего пути. Добравшись до Переи, где они дали несколько представлений для римских солдат, находившихся на отдыхе артисты стали жертвой свалившейся на них лихорадки. Во время обратного путешествия им пришлось играть прямо на полях, где убирали хлеб, и иудеи забрасывали их камнями. Тогда они отправились в Тивериаду, надеясь устроить здесь представление и приурочить его ко дню проведения бегов. Однако ее брат, купаясь в озере, пошел ко дну. Несмотря на то что его тотчас же вытащили и она сама катала его по земле и пыталась вдохнуть в него жизнь, он так и не пришел в себя. Они тайком перенесли тело в театр, а старый грек помог похоронить его. Все артисты сбежали, оставив ее заложницей, однако она не могла больше танцевать, после того как иудеи во время одного из представлений забросали ее камнями.

– Пока был жив брат, мы могли постоять друг за друга, и я не была одинокой на этом свете. Однако когда он умер, меня охватило отчаяние. Я поняла: куда бы ни направились мои стопы, меня будет повсюду преследовать неудача, и некому будет защитить меня; от этого мне больше не хочется жить. Я больше не могу ни есть, ни пить, чувствую себя совершенно разбитой и больше ничего не хочу ни слышать, ни видеть, ни чувствовать, ни знать на этом свете1 Мне все надоело, у меня осталось лишь чувство скорби по брату! Я не могу тебя понять, – продолжала она – Видимо, твои деньги предназначены, для того чтобы стать для меня новой наживкой или очередным искушением, дабы я продолжила напрасные попытки цепляться за жизнь и без защиты опять подверглась ударам судьбы, которые готовит мне мой злой жребий. Нет! Забери свое золото и дай мне здесь умереть! Теперь, вновь обретя возможность ясно мыслить, я больше не хочу страдать от разочарований, боли и отчаяния!