Юзеф Крашевский - Осада Ченстохова Страница 8

— Не тороплюсь с мыслью моей, так как она может оказаться плохой. Потому простите меня, отцы, если я не разделю вашего мнения, и не поставьте мне этого в вину, — с вами вместе, если такова воля старших, я готов биться и умереть, принеся с радостью жалкую жизнь свою в жертву Богу моему; но думаю, что не монашеское дело биться и проливать кровь. Нам в удел достались молитва, размышление, беседа с Богом и покаяние; меч не должен касаться руки монаха, не пристали ему доспехи, а убийца грешит вдвойне, когда он является посланником Бога, Который повелел нам прощать врагам и подставлять под удары другую щеку. И не наше это дело охранять твердыню Ясногорскую от нашествия сильного и опытного неприятеля. Мы будем повинны в пролитой крови, и что если это будет напрасно и только разъярит врага. Возьмем наше единственное сокровище, святую икону, на рамена, нищие и пешком, с крестом в руках, уйдем отсюда, оставив богатства людям, которые придают им цену, а сами спрячемся в Глогове или в каком-нибудь другом монастыре в Силезии.

Когда Ляссота окончил, и речь его, по-видимому, нашла отклик у некоторых из братии, приор встал.

— Просил я совета и с благодарностью принимаю все, что искренно исходит от сердца, но с вашим мнением согласиться не могу. Монах в случае необходимости обязан сражаться и защищать святыню, а не поддаваться врагам веры. Мы имеем на это доказательства в установлениях святых основателей рыцарских орденов, которые ore, corde, ense (словом, сердцем и мечом) трудились для спасения себя и людей. Мы все присягали, как граждане своего отечества, на верность королю Яну-Казимиру, и не годится нам нарушать присягу. Когда на нас обращены взоры всей страны, когда все ожидают от нас чуда, чтобы укрепиться им, — неужели мы уступим, спасая жизнь, и оставим святое место, как пустое гнездо, чтобы из него сделали себе логовище еретики, чтобы они осквернили его святотатственными речами и хулою. Образ священен, братья, и в течение веков освящена им Ясная-Гора, и должна она быть для нас одинаково дорогой. Нам надлежит здесь остаться, бороться и погибнуть здесь, если на то воля Божья.

Ксендз Петр Ляссота склонил голову и ничего не ответил, а монахи скорее согласились с приором, чем с ним. Только еще несколько человек, указывая на слабую защиту места и недостаточные средства обороны, советовали выторговать себе у Карла-Густава обеспечение, заранее отправить послов к Виттембергу, к Хорну, к расположенному издавна к святому месту Вейхарду и, этим отдаляя сдачу, ждать дальнейших событий.

Когда были подсчитаны голоса, оказалось, что большинство за укрытие в безопасном месте образа и за оборону до конца Ясной-Горы. С великою радостью обнаружил это приор и сказал, желая; ободрить монахов:

— Веры, веры! Веры нужно нам. Только ее просим мы и молимся о ней. Самсон ослиной челюстью поразил филистимлян. Давид камешком уложил великана Голиафа, потому что с ним был дух Божий; не всегда одолевает сила; чаще тот, с кем Бог. Мы имеем великих: заступников на небесах; хоть мы и грешны, но в горячей молитве испросим, чтобы услышал нас Отец. Веры только, веры сильной, веры несокрушимой. Да даже рассчитывая только на человеческие силы, не надеясь на небесную помощь, которая будет у святого места, почему бы крепости, такой сильной и прочной, обильно снабженной военными припасами и провиантом, не отбить большого войска. Мы знаем примеры, когда замки и города терпеливо выдерживали осаду сильнейшего противника. Нападать — одно, защищаться — другое. Если мы и не воители, найдутся более опытные, которые не откажут нам в совете и руководстве; силы найдутся, была бы вера.

Он кончал говорить, как в дверь залы постучали. Монах Рудницкий открыл ее, что-то тихо прошептал и приблизился к настоятелю.

— Сторож у ворот принес это письмо, спешное, как говорит; его дала ему нищенка Констанция, а ей дал какой-то всадник, подъехавший к стенам и бросивший письмо с просьбой немедленно передать приору.

Ксендз Кордецкий развернул письмо и, прочтя, медленно проговорил:

— Это новое подтверждение вести о приближении шведов на Ченстохов. Какой-то друг наш прислал его нам. Рука и стиль не знакомы, но мысль честная.

И он начал читать по-латыни:

"Уважаемые отцы!

Уже стало известно, что решено напасть на Ясную-Гору, и первого нападения можете ожидать через пять-шесть дней после получения этого письма. Назначен для этой цели граф Вейхард Вжещевич, католик, когда-то защитник и жертвователь вашего монастыря, но теперь друг шведов, который сразу, быть может, и не предпримет решительных мер; но если ему не удастся занять крепости, будут присланы еще значительные подкрепления. Не теряйте надежды, теперь уж поздно, теперь не до войны; из поляков никто не пойдет против Ясной-Горы; закройте скорее монастырь, не впускайте никого, только самых верных и известных, а в остальном положитесь на Бога".

Письмо было подписано только тремя крестиками. Монахи слушали чтение спокойно, только ксендз Игнатий Мелецкий заметил:

— Если будет послан граф Вейхард, он не захочет сделать нам зла; это известный друг ордена, почитатель нашей святой иконы; имя его не раз записано в книге пожертвований, неужели он будет грабить то, что сам обогащал и осквернять то, что почитал?

— Про то Господь знает, — сказал приор, — а осторожность не мешает; пока что пойдем еще сегодня помолиться перед образом, которого завтра уже не будет в Ченстохове. Монахи-стражи, которые с ним поедут, будут назначены после полуночи; я сам его повезу в безопасное место. Другие возьмут монастырское серебро и опустят его в пруд где-нибудь около местечка. Какой-нибудь житель пусть сторожит его. Люди из монастырских деревень, из Кроводжи, Грабувки, Льготы, Дзбова частью уже собрались утром, а около полудня придут и остальные. А теперь закончим тем, чем начали — с Богом на молитву.

Этим окончился совет, а утром рано, хотя никто не знал об отъезде приора и о том, что увезен образ, хотя ничто не изменилось в часовне и службе, а посторонние не могли бы все равно заметить перемены, подлинный образ Ченстоховской Божией Матери был далеко от места, на котором пребывал несколько сот лет, а взамен его в той же раме, одеждах и украшениях была поставлена точная копия, каких всегда имелось несколько наготове. Монастырское серебро, заключенное в бочках, было затоплено в пруде в ту же ночь.

V

Как готовится монастырь к нападению, и о чем гадала старая Костуха Янашу

Вокруг монастыря происходило большое движение. Окрестности казалось, кипели жизнью, но это была не прежняя жизнь, свободная, благочестивая, веселая жизнь, какой наслаждался Ченстохову совсем иная сменила ее. Теперь все ехавшие в обитель имели суровые лица, озабоченный и беспокойный взгляд, все спешили и оглядывались; встречаясь, молча кланялись, либо вполголоса приветствовали друг друга. От местечка тянулись нагруженные возы, полные съестных припасов; грозно ворча, отзывалась разбуженная мельница; из окрестностей свозили зерновой хлеб, оружие, пули, свинец и старые доспехи; медленно собирались жители из деревень к воротам монастыря и наполняли двор. Здесь монахи отдавали приказания, что нужно на случай осады, которую можно было уже предвидеть; на стены втаскивались небольшие пушки, кулеврины и органки,[3] складывались ядра, камень и бревна; в стенах замуровывались ненужные отверстия, удваивалась недостаточная толщина стен; в некоторых местах заготовляли известь; из кольев и брусьев устраивались у стен новые балконы.

На высокой колокольне, заново отделанной после пожара, по временам откликалась чуткая стража, звуком трубы давая знать, что бодрствует. Во дворах хозяйничали, суетились монахи, не привычные к такого рода деятельности, но отдаваясь ей горячо. Одни принимали то, что было привезено, и складывали на заранее приготовленные места, другие выдавали из складов старые военные припасы, старинное оружие, которое успела попортить сырость, ржавчина и долгое бездействие.

Непривычно было смотреть на монахов, с любопытством поднимавших неумелой рукой тяжелое вооружение: потемневшие от ржавчины шлемы, зазубренные бердыши, секиры и военные топоры, железные чешуйчатые панцири и копья, древко которых источил червь; считавших снаряды, сложенные грудами, ходивших около пушек и мушкетов. Монастырские слуги чистили оружие, а кузнец, привезенный из Олынтына, чинил его; прикреплялись ремни, пришивались пряжки, забивались гвозди, точились сабли. Люди, которым предстояло защищать святое место, поглядывали на эти приготовления сумрачно и задумчиво. Перейдя от плуга, бороны и мотыги сразу в ряды воинов, они еще не освоились с новой работой и не верили перемене.

Янаш Венгерец, один из тех авантюристов, которые, бросив родную землю и сделав из войны ремесло, таскаясь по белу свету, выбирал наиболее годных людей и распределял их вместе с ксендзом Мелецким, ныне иноком, а прежде воином, которому нравилось его прежнее занятие, хотя и отгонял он от себя это грешное чувство. Одних отослали для монастырских услуг, других, которые охотнее брались за военное дело, заранее обучали владеть оружием и обязанностям к будущей обороне. Им указывались места, давалось в руки оружие, и некоторые, надев на себя доспехи, посматривали на себя со странной задумчивой улыбкой. Проповедник отец Страдомский всем этим новобранцам вынес по ладанке и по образку Пресвятой Девы, произнеся им горячую речь, подбадривая обещанием, что они сами будут вместе с ними сражаться, и суля щедрую плату.