Иван Лукаш - Граф Калиостро Страница 8

   И приветливо кивнула Храповицкому. Тот, кланяясь, стал отходить к стеклянным павильонам.

   На галерею по широким белым ступенькам легко вбегает из парка Ее Величества генеральс-адъютант, шеф кирасирских полков, Александр Дмитриевич Ланской.

   Государыня быстро шла навстречу. Она чуть задыхалась, прохладно шумел белый шлафрок.

   -- Здравствуй, радость, пошто вечор не бывал?

   Ланской молча склонил пудреную, пронизанную солнцем голову. Ветер отнес его белую буклю, колыхнул влажные, светлые волосы государыни, волансьены на груди. Ланской вдохнул знакомый запах утренней свежести, душистых кружев, солнца. За бельведером, как на архитектурном плане, видна круглая площадка, от которой разбегаются звездой посыпанные красным гравием дорожки. У вязов, стриженных в квадратную стену, стоит на часах гренадер. Ветер треплет бело-синие перья его серебряного шишака, так же, как страусовый султан на черной треуголке Ланского.

   -- Ты вернулся не весел, в расстройстве. Что приключилось? -- государыня положила белую ладонь на смуглую руку генеральс-адъютанта.

   На тонком лице Ланского, в его бархатных горячих глазах светло дрогнуло солнце. Блеск прекрасных глаз облил Екатерину, и пудреная голова генеральс-адъютанта, изящная голова Адониса, снова склонилась.

   -- Точно запоздал, невесел. Сам не ведаю, что со мной... Вечор у Поцелуева моста остановил я карету, вошел было в гуляющую толпу и тут почуял, что в спину мне кто-то смотрит, в самый затылок.

   -- Короче, мой друг.

   Ланской скомкал лосиную перчатку.

   -- Оглянулся, а на меня смотрит неведомый кавалер, иностранец в черном кафтане. "Я приехал за вами, мое имя граф Феникс", -- поклонился он мне. "Я привез прожект заведенья в Империи фабрик для деланья золота. И токмо вы можете мне помочь..."

   -- Феникс?.. Ведаю, что под сим прозвищем шут всесветный, обманщик Калиостр прибыл каверзничать в нашу столицу... Ах, каналья.

   Она закинула ногу на ногу, прищурилась.

   -- Вольно тебе подобные бредни слушать. И к чему мне про то сказывать.

   -- Выслушайте, кавалер Феникс подвел ко мне за руку прекрасную госпожу Санта-Кроче.

   -- Прекрасную?

   -- Да.

   -- Прекрасную? -- от шеи на щеки, на виски государыни проступили красные пятна. Ее приятное лицо постарело:

   -- Оставьте дипломатические формалитеты... Я вижю, вам пришлась по нрав сей заезжая девка.

   -- Государыня, государыня! -- смуглые ладони Ланского растерянно затеребили серебряные пуговки сиреневого камзола.

   -- Причины нет слюшать о ваших петербургских амурах.

   -- Ваше Величество!

   -- Я знаю мое величество! У меня не в обычае насильно держать кого при себе. Вы вольны, Александр Дмитриевич, в своем сердце.

   -- Государыня, но вы не хотите слушать меня. Смуглое лицо Ланского посерело. Он так сильно ударил себя в грудь кулаком, что перстень плеснул вишневыми огнями.

   Екатерина медленно шла к павильону. Коготки господ Сира и Тома выстукивали на паркете легкую барабанную дробь.

   -- Ступайте, сударь, на амурные ваши прогулки в столица. В Сарском Село вас боле не ждут...

   Ланской растерянно смотрел вслед императрице. Потом его лицо осветилось улыбкой.

   -- Астрея, ревнуешь, -- Астрея?..

   А вечером, когда в полукруглых окнах дворца замерцали многие свечи, в павильон молодого генерала пробралась мимо оранжерей Марья Саввишна Перекусихина. В желтом шелковом душегрее, в черном корсаже полоской, востроносая, тощая, походила камер-фрау Перекусихина на осу.

   Ланской лежал на канапе к стене лицом. Марья Саввишна подергала генеральс-адъютанта за белую косицу, обвитую черным гро-греном.

   -- Ай, хорош молодец, начудесил, -- зажужжала Перекусихина, подбоченясь. -- Было бы молчать о вечерашних авантюрах твоих, кто за язык-то потянул.

   -- Государыне моей я не лжец, -- хмуро ответил Ланской. -- Что вам надобно?

   -- Пожалуй на половину Ее Величества. Там узнаешь...

   В спальне императрицы на шифоньере горит свеча. Екатерина, поджав ноги, сидит на смятых пуховиках. Один парчовый башмак упал, другой еще держится на кончиках пальцев.

   Камер-фрау легонько втолкнула Ланского.

   -- Вы? -- государыня разжала руки с колен. Кончиком ноги, не глядя, поискала под постелью упавший башмак. В ночных одеждах казалась она пышнее, величественнее и старше, чем утром.

   -- Тут вам вольный абшид, отставка, чины, деревни -- ее продолговатые пальцы пошуршали в бумагах на шифоньере. -- Вот, возьмите... Благодарствую, что были мне другом. Понимаю: я стара, вы молоды. Идите... Ничего.

   Последнее слово она выговорила -- "нишево".

   -- Вы вольны меня удалять, государыня, -- поклонился Ланской. -- Но чинов и деревень мне не надобно... Гоните, когда не верите. Все едино, без тебя не жить... Люблю, не лгал, никогда не солгу, люблю тебя, царица славная, великая, светлая.

   И пал на колени, сильно охватил ее ноги. Государыня испуганно долго смотрела в его пылающие глаза. И вдруг коротко рассмеялась.

   -- Любишь, не врешь... по глазам вижю: любишь... Я, старая баба, -- я тебя ко всему свету ревную. Встань.

   Государыня так быстро ходила с Ланским по спальне, что ее белые одежды, раздуваясь, обдавали генерала свежестью.

   -- Говори, Александр, точно хороша Санта-Кроче?

   -- Хороша, государыня, не солгу. Но не о ней речь -- а о Фениксе.

   -- Лысый бес? Накаверзничав с моими масонами, он удерет. -- Калиостро пустое.

   -- Нет, государыня... Как он взглянул на меня, я тотчас... Страшные глаза... Я мигом руку от него вырвал, карету погнал... Испугал меня сей кавалер... И всю ночь он мне виделся, смотрит из тьмы: "Ланской, хочешь золота?" И я думаю, государыня, что...

   Генеральс-адъютант покосился на темное окно, где от дуновения сквозняка стлался желтым копьем огонь одинокой свечи.

   -- Что кавалер Калиостро -- черт.

   -- Черт?.. Тише. -- Суевер, и меня напугал... Пустой вздор. Точно ли Калиостро -- черт, я не ведаю, а что он дерзостный шарлатан, шут полосатый, мартышка, то ведомо всем.

   -- Выгони его из Империи. Страшные глаза... Чую, для зла прибыл сей кавалер. Выгони.

   -- Нет, хочу подождать, что он тут накуролесит, выслать успею. Не с такими боролась. Маркиз Пугачев чем не черт? А коли Калиостро -- подлинно господин сатана, тем виктория над ним будет славнее.

   -- Бесстрашная ты...

   -- Вижю, Калиостро тебя попусту затревожил, -- оставь. А я полагал, от робости ты невесть что плетешь, отойти думаешь, а сказать боишься. Вот и лжешь.

   -- Не могу лгать тебе. Ровно Нарцисс, я увидел себя в твоих глазах. Я от любви к тебе умру... Думаешь, не брезговал я прозвищем фаворита, думаешь, не шептались о сем в кумпаниях... Честью отцовой клянусь, не переступил бы порога опочивальни твоей, ежели б...

   -- Что, милий? -- на ее круглом подбородке разбежались приятные морщинки, лукавая звездочка.

   -- Ежели б не судил так Бог. Сударушка, лебедь, воистину взяла ты сердце мое. Чудесна моя судьба: кавалергардский офицер полюбил императрицу всероссийскую... И не стыжусь, не стыжусь, что округ нынче шепчут -- Ланской в случае, Ланской фаворит...

   Они сидели в одних креслах. Государыня приблизила к Ланскому потемневшие глаза и улыбнулась странной жалобной улыбкой.

   -- Фавориты, фавориты. Точно. Много их было... Слюшай, вот скажу... Девчонкой привезла мать в Россию. Принцесса Катрин, дочь прусского полковника, я был тогда худенькой, неуклюжей девчонкой Фикэ, нищенка при дворе Елисавет. Но от натуры имел девчонка Фикэ ум смелий, смешливый. Была я философ о шестнадцать лет. А Петр Федорович, покойный император, ту худенькую девчонка Фикэ по плечам, глиняной трубкой, с огнем, по плечам... Видит Бог!..

   Екатерина встрепенулась, дрогнула, прижалась к Ланскому.

   -- Катя, Катя...

   -- Там на окне бабочка у свечи, бьется... Видит Бог, в крови императора Петра Федоровича неповинна. В блудах грешна, во лжах, в сердце жестком, а в крови Петра Федоровича, видит Бог. Никогда не была жадной до человеческой кровь. Алексей Орлов, рубец у него, во всю щеку, Алешка, пьяный, императора прикончил... Свершилось. La revolution... В ногах вонючие царедворцы ползали, руки обуглили поцелуями -- псы. А мне тогда больше всего на белый конь, -- Бриллиантом его звали, -- на белом конь пред гвардейскими полками гарцевать желалось. Богиня в Преображенском мундире, лавровый венок... Но вскоре Фикэ понял, или быть ей императрицей, или придушат ее в дворцовых чуланах: императору Петру Третьему изменили, изменят императрице Екатерине Второй... Да, я лестью, я приятством взяла. Я, Александр, по рукам пошла. Любой гвардейский солдат, мой сподвижник в петербургской гистории, мог тогда изъявить на меня права... И пошла Фикэ по рукам...

   Государыня привстала: