Николай Щербаков - Северная ведьма. Книга первая. Потомок Страница 8

– Тебя, кажется, Варя зовут?

– Здра-авствуйте. Что, есть повод познакомиться? До этого не было?

– Зачем ты так? Я помню, тебя Варей зовут.

– А то, что мы уже знакомились, ты помнишь?

– Не-а, – качнул головой, – не помню.

– Пить надо меньше. Мы с тобой в такси, когда ехали, познакомились. Меня, действительно, Варварой зовут. А ты сказал, что тебя Вилей зовут. Прибалт, что ли?

– Да нет, это в мореходке так назвали. Виктор я.

– Победитель, значит?

– Какой победитель? О чём ты? А-а, да-да, слышал что-то. Виктория – победа. Так что, и мужское имя обозначает – победа?

– Конечно.

– Да я как-то не задумывался. А у тебя, почему такое старомодное имя? Варвара? Хотя…, Варенька…, очень даже ничего! А знаешь, мне понравилось, что у тебя тело мокрое. Оно у тебя от этого такое упругое.

– Ну знаешь! Оно у меня и не мокрое пока что упругое.

– Что значит пока? Что ты хочешь этим сказать?

Варя помолчала, приложила ему к губам палец и спросила:

– А ну-ка, только не прибавляй, пожалуйста, скажи, сколько тебе лет? Только не прибавляй. Я уже по глазам вижу, как у тебя счеты защёлкали, сколько бы прибавить. Я ведь всё равно правду узнаю.

– Погоди, Варенька, неужели это так важно? Ну, двадцать один. Ну что ты смеешься? Вот в конце февраля будет двадцать один.

– Так. Всё-таки будет? Ну ладно, отпразднуем, – помолчала, – ну, а мне, как думаешь, – чуть приподнялась и чмокнула его в нос, – сколько? – закрыла глаза.

– Варь, я не понял. Мне с тобой, конечно очень хорошо, и всё такое. Но у нас с тобой разговор, как будто мы в загс собрались. Это что, так важно?

– Ладно, я сама скажу. Двадцать восемь. И не будет, а было. Ой, смотри, бровки твои белые сейчас улетят. Не веришь, что ли?

– Ве-ерю. Хотя, если серьёзно, то я бы решил… что меньше. Ну… года на два, три больше, чем мне. Да ладно, Варенька, что ты так об этом серьёзно? Меня это, например, совсем не волнует. Мне это даже нравится. Нет, правда. Ты такая женщина… опытная, и… красивая.

– Ну, слава Богу, заметил.

Она вздохнула и отвернула лицо в сторону. Замолчали. Виктор перевернулся на спину и уставился в потолок.

– А сколько сейчас время? Где мои часы? Мне же на вахту.

– Какая там вахта! До утра ещё спать и спать.

Опять замолчали. Виктору в голову пришла странная мысль, что, мол, за столько месяцев наконец не качает. Штиль, что ли? И не заметил, как задремал. Сон был короткий, но очень ясный. Такие сны у человека часто бывают. Ясные, как явь. Когда ты, как будто, даже проверяешь себя, спишь ты или нет. Что-то происходит, а ты так и не можешь понять, снится это тебе, или нет. Виктор в будке междугороднего телефона. И там, в трубке, где-то далеко голос Тамары.

«Виля, Виля? Виля, ты уже вернулся?» – она кричит, – «что ты молчишь?»

Виктор молчит, он не знает, что говорить. Что ей можно сказать после всего, что он узнал. Она даже фамилию поменяла.

«Ты зачем его фамилию взяла?»

«Вилечка, я ничего не брала! Это всё шутка. Неужели ты мог в это поверить? Я собираюсь и еду в Мурманск. Встречай меня. Встретишь? И в рейс мы вместе пойдём. Я договорилась. Пока ты в рейсе был – я договорилась. Ты помнишь, я собиралась в медицинский поступать? Так я уже поступила. И в рейс с вами врачом пойду. Ну? Теперь ты понял, что всё это шутка была? Я тебя целую крепко-крепко. Помнишь, как мы с тобой на веранде целовались? Помнишь? …Помнишь?…Помнишь?»

Как пружина распрямила Виктора. Он сел, спустил на пол ноги и ошарашено уставился на стоящую у стола Варю. У неё в руках утюг и в комнате запах разогретой утюгом материи. Домашний запах.

– Что такое? Что ты вскочил? Я же тебе сказала, ещё спать и спать. Ложись, я тоже к тебе сейчас приду. И про вахту я твою помню. Не проспишь, – говорила, продолжая водить утюгом, от которого шёл пар, – ты всю дорогу мне говорил, что между женщинами и морем, ты выбираешь море. И что ты не можешь опоздать на вахту. Так что, давай, спи. Ни куда не уйдёт твоё море.

– Ты, это…, не иронизируй.

Напоминание о вахте и промелькнувший сон вернули притихшую боль. И теперь и эта незнакомая квартира, и красавица Варя вызвали раздражение.

– Где моя одежда? И вообще, что происходит?

– Какая одежда. Ночь на дворе. Утром встанешь и поедешь к себе на пароход. Витя, ну что не так? Я вот утюгом досушу твои вещи, – повернулась, – а-а, да тебе что-то приснилось?

Ну вот, она ещё и ясновидящая, на мою голову.

– А как ты думал? – и загадочно улыбнулась.

Выдернула шнур утюга и, продолжая улыбаться, вышла из комнаты. А Виктор, набросив на плечи одеяло, подошёл к окну. Отодвинул штору, за окном ночь. Пригляделся, увидел огни города. Оказывается он на высоте. Посмотрел вниз, понял, что он где-то на третьем или четвёртом этаже. Внизу, под окнами слабый уличный фонарь. Света от него мало, но в его пятне, искрясь, косо сыпет мелкий снег. Рой снежинок взмывает верх, замирает и слегка кружась, начинает падать, но вдруг резким порывом уносится из пятна света, а на его место летят другие языки серебристых точек. Такой снежок, он уже знал, только с крепким морозцем может быть. Колючий, секущий, от него лицо сначала горит, потом немеет. Не хотелось бы сейчас на улице оказаться. Присмотрелся, чуть дальше, по-видимому, через улицу тёмные пятна двухэтажных домов, кое-где тоскливо, бледно светятся окнами. Пригляделся, за серыми заснеженными крышами этих домов и дальше, едва различимые огни города. Глаза привыкли к темноте, и он разглядел, что в свете качающегося фонаря видно пятно улицы. И не было в этом пятне ни тротуара, ни дороги, а только светлое, слабо искрящееся пятно снега. Холод, стужа за окном. И Виктор остро почувствовал, что стоит в тепле. Оказывается, он прислонился ногами к батарее, и тепло обволакивает его, проникает под одеяло, наброшенное на голое тело. А за окном мороз, темнота и пока что чужой город. И ещё пришло в голову, что он даже не знает, где он находится. В каком краю города, где порт? А может и не в городе, а в каком-то посёлке на окраине Мурманска? Ох, Витя, Витя…, давно в приключения не попадал? Надо с достоинством из этого выходить. Ты ведь не мальчишка, пора вести себя, как мужчина. Ну, не уходить же прямо сейчас. Кому нужна такая примитивная демонстрация. Никто не оценит, усмехнулся. Да и почему я должен уйти от этой, ставшей в одночасье такой близкой женщины? Красивой женщины, в который уже раз отметил. А Тамара? Погоди, но ведь Тамара – чужая жена. Забыл?

За спиной щёлкнул выключатель и перед глазами вместо холодного, заснеженного города возникло стекло с отражением светлой, тёплой комнаты.

– Пойдём, родной, спать. Мне утром на работу, тебе на вахту. Ну? Хватит дуться.

Ты смотри, как она точно попала в его настроение. Попала так, как будто они вели мысленный диалог. И сейчас, она отодвинула от него заснеженную улицу, щелчком выключателя и тихим словом «родной» рассеяла его горькие мысли.

– Варь, я уже родной?

– Удивляешься? Ты ещё многого, родной, не понимаешь. Мы с тобой, как родились, родными стали. Я ведь не девочка. Заметил?

– Да, девочкой тебя не назовёшь.

– Так вот. Я глупостей не говорю…, и не делаю.

Они уже повернулись друг к другу и стояли обнявшись. Варя была чуть ниже Виктора и потому смотрела на него, чуть задрав голову и касаясь губами его подбородка. И в глазах столько тепла, как будто снова под горячим душем оказался.

– Варь, ты меня обволакиваешь.

– Пойдём?

Таких откровенных глаз и заговорщицкого шепота ему еще не приходилось ни видеть, ни слышать. И хотя это было ново, но как будто понятно и знакомо Виктору древней мужской памятью. Как будто он оказался актёром пьесы, в которой и свою роль и роль партнера он знал и с головокружащим удовольствием начал исполнять. Они легли, обнявшись. Свет Варя выключила, и они лежали в полной темноте.

– Витя, я могла бы тебе и не говорить всего, сам бы скоро понял, – помолчала, – у тебя девушка была?

– Не пойму, ты наугад спрашиваешь, или что-то знаешь?

– Миленький, да по твоему лицу книгу о тебе читать можно. Оно у тебя такое открытое и выразительное, что за тебя страшно.

– Хочешь сказать, что у меня на лице написано, была у меня девушка или нет?

– Конечно. По лицу видно, что ты очень расстроен. И весь день сегодня очень расстроен. А в машине несколько раз меня Тамарой назвал.

– Вот так? Да? – помолчал, – зачем же ты тогда меня сюда привезла?

– Ох, – вздохнула, – детский сад, подростковая группа. Придется пояснять, чтобы ты не подумал, что я первого встречного в постель к себе кладу. Я ведь тебе сказала, что глупостей не делаю. Я тебя, Витя, очень давно ждала. И потерять не хочу. Потому и привела. Понял? А Тамара эта у тебя была. Понял? Бы-ла. Теперь у тебя только я есть.

Варя прижалась всем телом, говорила, жадно целуя ему шею, щеки, подбираясь к губам.