Лейла Элораби Салем - Лугальзагесси, царь Шумера Страница 8

Наступил долгожданный вечер. Солдаты, поставленные на выходе из дворца, рассматривали каждый подошедший паланкин с нескрываемой завистью. Из паланкинов, которые несли рослые чернокожие рабы, выходили знатные люди Уммы в сопровождении своих жен и прекрасных дочерей, сводивших с ума молодых юношей своей юной красотой. Аромат благоухающих масел, исходивших от их тел и нарядов, витал в воздухе и разносился по длинным коридорам дворца. Молодые рабыни в одних лишь набедренных повязках, позванивая множеством браслетов, с поклоном встречали важных дам и провожали их на женскую половину, где их ждали жены, наложницы и дочери государя.

Отдельной процессией прибыли ко дворцу жрецы высокого ранга во главе престарелого Укуша, восседавшего в носилках. Его наряд и множество золотых украшений, инструктированных тонкой резьбой, не особо походил на наряд священнослужителя, которые должны были по всем правилам вести целомудренный скромный образ жизни, тратя все свое время на поклонение богам. Но верховный жрец был не просто священнослужителем, как остальные. Он являлся вторым после царя человеком в государстве, чье мнение было не менее важным, чем мнения сановников и министров. И его присутствие на всех церемониях и праздниках было неотъемлемой частью его долга.

Лугальзагесси ехал на вороном коне рядом с носилками отца и пристально вглядывался вдаль, где виднелись ворота царского дворца. Когда они поравнялись с паланкином одного важного чиновника, ведающего урожаем, тот высунул голову из окна и спросил:

– Как ваше здоровье, уважаемый? – обратился он к Укушу.

– Боги милосерды ко мне, ибо дали мне слишком большой жизненный срок, – тон жреца был холоден и равнодушен.

– Ваше преосвященство! Вы так замечательно выглядите, что проживете еще тысячу лет!

– Если такова будет воля богов.

Лугальзагесси украдкой посмотрел на чиновника и глубоко вздохнул. Если бы он не был сыном верховного жреца, то вряд ли бы мог себе представить, что этот пухлый коренастый человек с пухлыми губами и плешивой головой мог обокрасть целые склады собранного урожая. В добавок ко всему, этот человек брал взятки в большую сумму у купцов, которые стремились расширить свое торговое дело. И если кто-либо отказывался от взяток, то мог раз и навсегда забыть о своем деле, ибо тогда путь в большую торговлю был для бедняги перекрыт. Лугальзагесси всем сердцем презирал этого лицемерного человека, чье имя было Ибат. Ибат мог целыми днями кланяться и целовать сандалии царю, и в тоже время обирать народ, который всю жизнь трудится не покладая рук.

«Когда я стану царем, ты навсегда забудешь о своей роскошной жизни», – подумал будущий царь, зная, какую виллу построил себе Ибат два месяца назад, в которой окружил себя прекрасными наложницами.

Их кортеж подъехал ко дворцу. К Лугальзагесси выбежал навстречу Сурру-Или в парадной одежде молодого воина. Отец юноши был поставлен командиром охраны, так что его сыну выпала огромная честь присутствовать на празднике. Друзья весело поприветствовали друг друга и поднялись по широким ступеням на третий этаж, где собрались почти все гости. Запах благовоний и ароматы цветов смешались в просторном зале со множеством мраморных колонн. Рабы разносили изысканные блюда, музыканты сидели в углу зала и играли на арфах, а юные танцовщицы в одних лишь украшениях, танцевали для гостей, плавно извиваясь всем телом. Их руки и ноги, умащенные благовониями, блестели при свете факелов.

Вдруг музыка разом смолкла и все приглашенные встали из-за стола, низко склонив головы. В пиршественный зал в окружении телохранителей, вошел царь, разодетый в наряд из красного атласа, на котором переливались драгоценные камни. Две нежноокие рабыни опустились на колени перед царем и бросили к его ногам лепестки роз, после чего молча удалились за двойной ряд колонн, дожидаясь того момента, когда им придется ублажать хмельных гостей на ложе из цветов.

Царя сопровождали прибывшие из далекого Египта иноземные послы, одетые в белые гофрированные юбки с синими поясами и широкими украшениями на груди. За ними шли рабы, неся на вытянутых руках подарки из страны Такемнт – Черной земли, как называли свою страну жители берегов Нила. Все египтяне, коих было шестеро, включая переводчика, были высокими, широкоплечими мужчинами с большими орлиными носами, большими черными глазами с опущенными концами век и волевым подбородком. Шумеров очень позабавило то, что послы были полостью побриты и не носили ни бороды, ни усов, ни длинных волос. Держались египтяне гордо, даже высокомерно, поглядывая с презрением на аляпистые наряды шумерской аристократии, украшенные к тому же бахромой, которая никак не смотрелась с золотыми украшениями и дорогой тканью.

На середину выступил рослый египтянин с красивым лицом и живыми карими глазами. Он приложил одну руку к груди и поклонился царю. Затем дал знак рабам разложить диковинные подарки, которые прислал сам фараон – живой бог. У царя загорелись глаза. Когда еще удастся в такой глуши, отрезанной от остального мира безводной пустыней, как город Умма, полюбоваться столь дорогими и изысканными дарами? Перед ним положили шкатулку из черного дерева, в которой лежали диковинные благовония из Центральной Африки, белая ткань из тончайшего хлопка, золотая утварь и шкуры леопарда. Все это было разложено к ногам царя. Остальные вельможи вытянули голову, дабы полюбоваться такой красотой. Лишь Лугальзагесси со злобой смотрел в сторону послов, которые через переводчика рассказывали о том, как фараону будет приятно поближе познакомиться с царем Уммы, как им, недостойным, приятно преподнести подарки, достойные царя. Слушая хвалебную речь, Лугальзагесси отвернулся и подумал: «Царь радуется словно дитя, которому подарили впервые игрушку. Но разве он не понимает, что эти жалкие подачки, которые постеснялся бы подарить государю даже слуга, лишь показывают пренебрежение к нам со стороны гордого фараона? Почему наша страна никак не может объединиться против иноземных захватчиков, которые косо смотрят в нашу сторону на протяжении нескольких веков? Фараону не хочется иметь под боком сильную Шумерию, ему нужна власть над нами, но как мы можем помешать этому, если наши цари даже между собой не могут уладить?»

Пока молодой человек рассуждал о бедственном положении своего великого народа, пир продолжился представлениями фокусников и актеров, которые разыгрывали сценки под веселую музыку. Хор певиц и певцов, состоящий из молодых юношей и девушек, запел песню о любви и прекрасном цветущем саде, где жили роза и соловей. Многие вельможи, слушая старую песню, вытирали тыльной стороной ладони катившиеся по их щекам слезы и широко улыбались.

В то время как шумеры весело праздновали День сбора урожая, уточенные египтяне сидели и молча ели пораженного до золотистой корочки гуся, поливая его время от времени лимонным соком. Один из них, сделав два глотка вина, наклонился к соседу и тихо проговорил на своем языке:

– Фу, не вино, а кислятина. У нас такое даже плебеи не пьют.

– И не говори, Септи, – ответил второй египтянин, – у этих варваров ничего хорошего нет. Одеты как бедуины не смотря на знатное положение, мясо пересоленное, вино кислое, выпечка пресная. У меня уже комок к горлу подкатил от этой еды.

– Так позови раба. Вон один из них стоит с тазиком и пером.

– Не могу больше терпеть, – проговорив последнюю фразу, египетский посол наклонился над полом и вырвал на каменные плиты с изображением божественных быков. К нему тут же подбежал раб с тряпкой и вытер пол. Египтянину дали выпить розовой воды и предложили поесть еще что-нибудь.

Когда смолкла музыка и певцы ушли за двойной ряд массивных колонн, в зал вошли невольники с подносами новых блюд. Гости радостно воскликнули и по очереди стали призывать к себе рабов с тазиками, дабы наполнить свои желудки новыми изысканными блюдами. Рабы, в обязанности которых входило очистка желудков знати, с брезгливыми взглядами подходили к каждому вельможе и засовывали в рот гусиное перо, после этого сразу подставляя таз. Когда вельможа прочищал желудок, рабы безмолвно уходили мыть тазы. На Древнем Востоке такая традиция была обычным явлением, ибо гости должны были отведать все блюда, которые ему предлагались, дабы не оскорбить хозяина.

Лугальзагесси весь вечер мало ел и пил. Ему не давали покоя египтяне, во взглядах которых он читал пренебрежение к его народу. А ведь были времена, когда жители Нила считались с величием Шумерии, и даже отправляли своих детей учиться в шумерские школы. А сейчас все наоборот: Египет с каждым годом становится все мощнее и мощнее, власть фараона неприкасаемая, и египтяне чтят его как живого бога, им даже в мыслях не приходило убить своего царя или хотя бы раз не подчиниться. В чем же кроется секрет такой власти фараона? Уж неужели он действительно живой бог или же египтяне сами придумали традицию, по которой их царь остается до конца дней и даже после смерти божеством? А что, если и в Шумерии будет такой же повелитель, который подогнет под себя всех непокорных царьков, который объединит страну в единую силу и направит армию на завоевание новых земель? Все эти думы давно витали в голове Лугальзагесси, еще с тех самых пор, как отец пророчествовал ему титул царя.