Обучение военному делу в Средневековье. Краткий экскурс по верхам - Михаил Григорьевич Бобров Страница 8

Итак, первый аспект: кочевник НЕ кентавр. Кочевник — экипаж биологического танка. С дроном в лице охотничьего гепарда или там сокола, например. У танка и у дрона есть собственный ум и характер. Не такой, как у человека — но им нельзя ПРИКАЗАТЬ, с ними надо ДОГОВАРИВАТЬСЯ. Конь сильнее человека, в пословицу вошло, и если лошадь не захочет чего делать — убить проще, чем заставить.

Отсюда первое.

Главное, ключевое в коннице — умение ездить верхом. Умение стрелять-рубить вторично. Те же рыцари прежде всего всадники. Слово "рыцарь" почти во всех европейских языках означает "Всадник", "наездник". И с этой точки зрения нет лучше школы личной подготовки, нежели охота по дикому, неприглаженному лесу на дикого, не желающего помирать, зверя.

Среди рыцарей тоже были великолепные всадники. Рыцари тоже умели управлять конем шенкелями и шпорами — стискивая ногами, без поводьев, чтобы руки освободить для меча и копья. Так в чем же разница между рыцарем и степняком?

Передаем слово сэру Вальтеру Скотту, автору рыцарских романов. Нет, сэр Вальтер Скотт не писал о кочевниках. Просто он жил и творил в эпоху, когда лошадь еще была повсеместным транспортом, и худо-бедно в лошадях разбирались все, без различия пола и возраста. Если бы сэр Вальтер Скотт спорол про лошадей какую-то глупость, его романы обсмеяли бы, а не возвели автора в рыцарское достоинство.

Так вот, в сцене рыцарского турнира, в романе "Айвенго" имеется такая фраза:

"

Если рыцарь преломил копье о туловище соперника, это считалось более позорным, чем промахнуться. Промах можно было приписать ошибке лошади, тогда как попадание копьем не в щит или шлем свидетельствовало о неумении обращаться с оружием.

"

Любой кочевник на словах "приписать ошибке лошади" будет ржать до падения с седла.

Я не зря описывал выше, что суть кочевка. Кочевка суть кружение в седле вокруг оберегаемого стада. Если надо — сутками и неделями. Потому что волка подождать не попросишь, а помощь сквозь буран не придет.

Возьмем пример попроще.

Сейчас почти любой мужчина и множество женщин умеет водить автомобиль. Но вот водить его не по свободному выбору, а ПОСТОЯННО, в ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ: по зимнему гололеду, в дождь, ветер, ночью, по многу часов в сутки, с грузом или людьми в салоне автобуса, тяжелую пожарную цистерну с бултыхащимися пятью тоннами воды или миксер с двадцатью тоннами бетона или скорую помощь — словом, рулить не когда хочешь, а когда надо, невзирая на настроение, сонливость, усталость — умеют не только лишь все.

Точно такая разница была между конным народом из Степи и большинством рыцарей из городской, оседлой цивилизации. Пока рыцарь учился рубить — фехтовать — интриговать — играть в шахматы, кочевник ездил и стрелял на обед зайцев, отгонял плеткой волков от стада. Учился кочевник два-три месяца, когда папка на коня посадил и немного посмотрел. Дальше кочевник нарабатывал стаж. Ему было не до шахмат, не до стихов, не до куртуазии. Рядовой кочевник — такой же бесправный, небогатый, как земледелец.

Только конный и умеющий отменно стрелять из лука.

Второй важный аспект — территория. У кочевников, точно как у земледельцев, была своя территория. Не лично своя, как полоска земли у селянина: у кочевника земля родовая. Но все ее границы были прекрасно известны, и в этих границах гонец хана или там бека прекрасно находил нужного человека за вполне разумное время.

Земля кочевников была велика по площади — но она всегда была хуже по качеству, чем у земледельцев, и годилась только под выпас скота. Для заклепочников уточню: например, Дикое Поле от Курска до Азовского моря имеет очень плодородные земли. Но цивилизация Степи древнее оседлых цивилизаций, она переходной тип от чисто охоты-собирательства палеолита к оседлым земледельцам бронзы. Так что Степь успела на хорошее место раньше и несколько тысяч лет от Днепра до Дона оседлых поселений вовсе не было: кочевники не пускали конкурентов. Лишь когда оседлые жители изобрели порох, пушки и Потемкина, то кочевники лососнули тунца с заглотом аж до Бахчисарая — но ведь тогда уже и Средневековье кончилось, а мы пока говорим о Средневековье.

Так вот, Средневековье эпоха мускульной силы. Одиночка ничто, нуль. Кочевник всегда был в группе и его конь привыкал бежать в группе. Лошади и без того стайные животные, так что приучить их следовать за вожаком не так сложно. Тут из зала подсказывают, что в современных видах конного спорта лошадей даже отучать от вожакопочитания надо.

Вот, задача послать отряд в атаку сильно упрощается. За вожаком большая часть коней пойдет куда угодно, главное — уговорить вожака.

Поэтому с дисциплиной в пределах малой группы у кочевников было все ничуть не хуже, чем у рыцарей.

Выше малой группы кочевники имели такую же иерархию, что и рыцари. И точно так же обязывались вышестоящему службой за землю. Просто это иначе называлось и обставлялось другими ритуалами, но суть была та же самая: ты живешь на моей земле. Или подчиняйся — или откочевывай.

Хорошо: куда откочевывать? Вся Степь уже занята. И кочевники замечательно выселялись на службу к вполне себе оседлым феодалам: князьям Киевским, позже в Москву или Великое Княжество Литовское. Мадьяры, которых средневековье боялось наряду с норманами, и внесло в молитву: "от ярости нормана, стрелы мадьяра сохрани нас, Господи!" — прекрасно встраивались в феодальную лестницу Венгерской марки, а позднее и королевства Венгрии. И ничего: завели себе города, как обычные оседлые люди. Благо, лет за пятьсот до венгров такую же штуку вполне удачно провернули болгары хана Аспаруха, осев на северных границах Византии.

Ну, а кому кочевать некуда, остается подчиняться хану и выставлять определенный контингент на войну. Впрочем, на войну кочевники всегда шли охотно: умереть они и так могли в любую зиму от царапины. Потому что в земле столбнячные бактерии, норки сусликов с чумой, клещи с энцефалитом — а до прививок еще как до квадрокоптеров с электропастухами. На войне же, кроме смерти, есть еще шанс награбить. Да и интереснее война, чем постоянное унылое кружение вокруг стада в ожидании волка или соседского конокрада.

Поэтому мобилизационное напряжение кочевого народа не десять процентов, как оседлого — а почти треть или даже четверть от общей численности, смотря по тому, насколько хороший был год, насколько тучны