Константин Седых - Даурия Страница 87

– А пушка у вас ничего, подходящая. Мне из таких стрелять не доводилось, – сказал Федот Ускову, когда коротко изложил цель своего приезда в Адриановку.

– А ты разве артиллерист?

– Ага.

– Так чего же ты молчишь? Мы тебя к себе возьмем, хочешь? Парень ты надлежащий.

И Усков потащил его к командиру отряда. В тот же день на станцию прибыл командующий Даурским фронтом Сергей Лазо. Матросы выстроились на перроне. Лазо сказал морякам короткую речь:

– Вы – ударная наша часть. Не сегодня завтра вам предстоит столкнуться с офицерскими батальонами особого маньчжурского отряда. Так покажите же им, как умеют бить врагов народа дальневосточные моряки.

Говорил Лазо негромко, слегка картавя. Был он молод и юношески строен, округлое лицо с едва пробивающимися черными усиками сразу запоминалось. Федот, узнав из его слов, что моряки ударная часть, решил про себя, что сошелся с ними весьма кстати. Он громче всех кричал «ура», когда Лазо окончил речь.

Лазо сразу бросилось в глаза и удивило, что среди моряков оказался один казак. Он безошибочно определил это по широченным штанам с лампасами, в которых был Федот.

Лазо подозвал к себе командира отряда, бравого моряка в коричневой кожанке, и спросил его, откуда у них взялся в отряде казак. Командир объяснил. Тогда командующий подошел к Федоту. Федот, завидев его, вытянулся, кинул руки по швам. Лазо, разглядывая Федота проницательными глазами, спросил:

– Вот ты поступил, казак, в отряд моряков, а матросскую заповедь знаешь?

– Какую?

– Чеши врага в хвост и гриву и никогда не показывай ему кормы.

– Да у меня у самого такая заповедь жизни, товарищ Лазо, – ответил Федот. Он выхватил из кармана свои Георгиевские кресты и показал их Лазо.

– Этих вот штук и при царе даром не давали.

Увидев кресты, Лазо рассмеялся:

– Ну, тогда все в порядке… А какой ты станицы?

– Орловской, товарищ Лазо! – щелкнул Федот каблуками, подтягиваясь в струнку.

Лазо, дотронувшись рукой до козырька фуражки, отошел от него, не переставая посмеиваться. А Федот был на седьмом небе оттого, что ему удалось поговорить с командующим фронтом.

XIX

Весна 1918 года была первой и самой трудной весной преображенной России. Созданная Лениным Красная Армия билась с немецкими оккупантами на Украине и в Белоруссии, железным заслоном прикрывала пути на Москву и Петроград. Рабочие крупнейших промышленных центров страны героически боролись с разрухой и голодом, уничтожали змеиные гнезда меньшевистско-эсеровских террористов и заговорщиков. И когда стало ясно, что ни армиям кайзера, ни силам внутренней контрреволюции не сломить беззаветного мужества русского народа, пришли им на помощь страны Антанты. Войной и блокадой решили они покончить с Советской властью, оторвать от России не одну из ее богатейших окраин.

В марте высадили английский десант в Мурманске. В апреле экспедиционные отряды Японии, Америки, Англии и Франции заняли Владивосток. На Северном Кавказе на смену Каледину и Корнилову пришли генерал Деникин и атаман Краснов, которым одинаково щедро помогали воевавшие друг с другом англичане и немцы. А пятого апреля атаман Семенов, получив от Японии крупную поддержку людьми и оружием, начал новый поход на Советское Забайкалье.

В синеватой предутренней мгле в Даурскую степь поползли гадюками броневые поезда, на песчаных отрогах Тавын-Тологоя – пятиголовой сопки на маньчжурской границе – смутно замаячили редкие цепи пехоты, развертывалась в лавы монгольская конница атамана. Над разъездом № 86 медленно таяли в небе дымки шрапнельных разрывов. Малочисленная красногвардейская застава читинских рабочих приняла неравный бой и погибла вся до одного человека. Последний красногвардеец взорвал гранатой себя и свой пулемет.

На солнцевсходе из Маньчжурии повалили один за другим длинные эшелоны особого маньчжурского отряда, сколоченного из всевозможного сброда. Маленькие замасленные паровозы, одолевая подъем, дышали шумно и тяжко, как загнанные в скачке кони. В распахнутых настежь теплушках, изрядно хлебнувшие перед походом в китайских харчевнях, горланили песни казаки; в обнимку с винтовками спали китайцы, румыны и сербы, курили из серебряных трубок американский табак монголы, гортанно переговаривались наряженные в русскую форму солдаты японской императорской армии.

Восемь километров от Маньчжурии до первого железнодорожного разъезда на русской земле Семенов скакал на белом коне, украденном его сподвижниками в Хайларском цирке. Конвойная сотня с желтым развернутым знаменем и свита из вновь испеченных полковников и генералов сопровождали его. Рядом с начальником штаба генералом Бакшеевым на белоногой породистой кобылице в жокейском скрипучем седле ехал японский штабс-капитан. Конвойцы весело потешались над его мешковатой посадкой, над тонкими, как ниточки, усиками.

Проехав черту границы, Семенов круто осадил коня. Торжественным жестом снял с чубатой головы барсучью папаху. Мясистое с толстыми щеками лицо его стало красным от прихлынувшей крови. Низко кланяясь на три стороны и картинно выпячивая широкую грудь, он зычно сказал:

– Здравствуй, земля родная!

Показывая высоко вскинутой рукой вперед, повернулся к свите:

– Господа генералы и офицеры! Господин капитан, представитель дружественной великой Японии! Я счастлив приветствовать вас на первом клочке родной земли, освобожденном от большевистских войск. Поклянемся же здесь нерушимой клятвой воинов, что не выпустим сабель из рук, пока не уничтожим красных насильников и бандитов. Господа! Отныне наш грозный клич один: вперед и вперед!

Пропитыми, хриплыми голосами свита закричала «ура». Вежливый широкозубый японец наклонился к Бакшееву, улыбнулся непроницаемой улыбкой:

– Хоросо, осень хоросо!..

В первой половине апреля Семенов праздновал победу за победой. Почти не встречая сопротивления, занял он Мациевскую, Даурию, Борзю и Оловянную. Незначительные, плохо вооруженные отряды рабочих Читы и Черновских копей поспешно откатывались на запад, к Карымской.

В древних степных караулах гудели ликующие колокола. Богатое караульское казачество встречало атамана церковным трезвоном, жертвовало ему табуны лошадей, стада овец и коров. В пограничных степных станицах: Манкечурской, Абагайтуевской, Чиндант-Гродековской, Второй Чиндантской, Дурулгуевской и Цаган-Олуйской Семенов сформировал из добровольцев три кавалерийских полка.

Восьмого апреля в Чите стала известна историческая телеграмма Ленина Владивостокскому Совету, на которой рукою Сталина было написано:

«Срочно, вне очереди.

Иркутск. Центросибирь, для Владивостокского совдепа».

В телеграмме было сказано:

«Мы считаем положение весьма серьезным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно все без изъятия, союзники. Поэтому надо начинать готовиться без малейшего промедления и готовиться серьезно, готовиться изо всех сил. Больше всего внимания надо уделять правильному отходу, отступлению, увозу запасов и железнодорожных материалов…»

Чита забила тревогу.

Одиннадцатого апреля областной исполком призвал трудящихся области к оружию. В Чите и по всей Забайкальской железной дороге было объявлено осадное положение. В тот же день был создан военно-революционный штаб в составе Дмитрия Шилова, Ивана Бутина и Николая Матвеева. Исполком временно передал штабу всю полноту революционной власти на всей территории Забайкалья. Лучшие агитаторы большевистской организации выехали на места поднимать народ.

И тогда на всех железнодорожных станциях, на золотых приисках, в станицах и селах Восточного Забайкалья тысячи рабочих, крестьян и казаков встали на защиту Советской власти. Конные группы казачьей бедноты и преданных революции фронтовиков стоверстными переходами бросились навстречу золотопогонникам.

Копунский отряд, под командой учителя Прокопа Атавина, выбил белых из Шаракана и Мурлино. Красногвардейцы Павла Журавлева и Матафонова отстояли Александровский Завод. Аргунский казачий полк, под командой бывшего есаула Метелицы, лихим налетом беспокоил противника в степи за Ононом. В станице Ключевской отчаянные аргунцы смелой кавалерийской атакой начисто вырубили шестисотенную группу противника – чахар и баргутов.

В конце апреля прибыли на фронт Зоргольский и Газимурский отряды. Они слились с копунскими партизанами в знаменитую кавалерийскую бригаду «Коп-Зор-Газ». Бригада намертво закрыла семеновцам подступ к богатым станицам Верхней и Средней Аргуни.

Но на главном направлении ударные части атамана упорно продвигались вперед вдоль линии железной дороги. Красногвардейцы Сергея Лазо долго не имели артиллерии и были бессильны перед вражескими бронепоездами. Скоро семеновцы оказались всего в пятидесяти километрах от железнодорожной магистрали Москва – Владивосток.