Андрей Иванов - Харбинские мотыльки Страница 9

Часовню срыли.

Глава третья

Лева пригласил Бориса повеселиться; сорил деньгами, водил по кабакам, намекал, что ночью их ждут в борделе и все будет бесплатно — только свои, только молчок, зубы на замок — подмигивал и был страшно возбужден. Борис взволновался; первая щепотка кокаина его завела, внутри натянулись струнки, но Лева не добавлял, только шампанское, шампанское…

— Побережем силы на ночь, — говорил он. — Ночью будет веселье. Кокаин стоит попридержать. Если сейчас нюхнешь лишку, может сбить с панталыку и ничего не выйдет. — Говорил как опытный, дрожал, веки у него были воспалены, губы пересохли. — Нас ждут.

— Кто?

— Увидишь. Надо держаться. Не переусердствовать.

Борис догадывался, кого тот имел в виду, невольно озирался. Ему передалось возбуждение. Он неестественно посмеивался, качая головой, поправлял манжеты и снова оглядывался. Лева говорил намеками; Борис не понимал; был заинтригован; его приятель вел себя странно после возвращения из Германии. Судя по всему в путешествии он тесно сошелся с Солодовым и Тополевым, по его словам выходило, что он теперь их компаньон.

— Более того, — наклонился Лева над столиком, и Борис инстинктивно приблизился, глядя в переносицу друга, — кто они без меня? Что они могут сами? Если выражаться языком официальным, они тут никто, пустой звук. Я для них важная фигура, так как у меня подлинное эстонское подданство, в отличие от их поддельных. — Тут он ухмыльнулся.

В нем появились новые замашки, жесты и присказки, от него веяло трущобами, о которых Борис в книжках читал. Лева сказал, что в Германии у них на каждом шагу были приключения. Он над всеми посмеивался, был высокомерен и слегка грубоват с официантами.

— Одна дорога туда чего стоила! Так пили… Баркас эстонца легкий, швыряло нещадно. Пили, пили, но не помогло — блевали! Один эстонец только и выдюжил — ну, он ходок, десятый раз в Германию шел. Марки там ничего не стоят, приходилось по Берлину с заплечным мешком полным денег ходить и еще набитым до отказа чемоданом!

Теперь они возили спирт с одним эстонцем; каждый второй день выходили в море.

— …старый вояка, служил при царе батюшке на корабле. Нужен хороший мотор. Нужен катер, иначе не тягаться нам с конкурентами. Если б ты видел, сколько их там в залив каждый день ходит, а скольких ловят!..

Борис не понимал, о чем речь. Лева очень быстро и много говорил. Мысли влетали, вспыхивали, лопались, разлетались. От кокаина и выпитого шампанского дрожь пробирала, слова в голове дребезжали, как монетки в копилке, переливались и вспыхивали, как бензин. Лева не мог усидеть на месте, вскакивал, как куколка, которую за нитку дернули, и торопил Бориса уйти в другое кафе.

— Здесь как-то грязно, — говорил он, оглядываясь с подозрением.

Борис за ним бежал вприпрыжку, не чувствуя земли под ногами.

— И все-таки, Лева, объясни, зачем тебе все это? Почему бы не бросить всю эту суету и не уехать в Париж или Монако, где можно с шиком прожечь свои деньги? Не стыдно ли их тут проигрывать в рулетку и карты? Что за женщины в этом борделе, стыдно! А какие они могут быть в Монако! Подумай!

Лева отмахнулся и сказал, что сейчас уезжать глупо.

— Почему?

— Несвоевременно! — важно ответил Лева. — Потому что деньги теперь ничего не стоят. Не успеешь доехать до Монте-Карло, как они упадут в цене в десять раз и нечего проигрывать будет. А на черной бирже бегать выменивать, скупать фунты — это морока. Потому лучше пустить в дело. Как говорит Тополев, зачем бежать с золотого прииска, если на нем так отлично моется?

— Где же прииск тут?

— А ты не видишь? — изумился Лева. — На одном мыле можно жить припеваючи! В России у большевиков ни мыла, ни спичек, не говоря о сапогах, посуде и прочей ерунде! Тропы торены, люди каждый день ходят, а если таможенников купить, можно на все махнуть рукой и… Вон сколько желающих подзаработать. Собрал отряд под Нарвой, другой в Печорах, третий тут, под Финскими островками, и гоняй их туда-обратно. Тополев собирает отряд под Нарвой. Но это между нами, его монархисты финансируют, а он свою игру играет, он такой…

— Это я понял, что он игрок, но ты-то… ты-то…

— Тихо. Я тоже игрок, Борис, тоже! Спирт есть, надо его сбывать, пока в Финляндии сухой закон. В России нет ничего, а мыло, спирт, спички — это не молоко, не прокиснет. Имеет смысл не марки копить, а спички, мыло, носки, шерсть и гвозди закупать! Марки прогорят, а на мыло и спирт спрос всегда будет. Сейчас оборот с немецкого спирта сделаем, и свой заводик на хуторе у эстонца построим, будем сами варить!

— Что варить? Мыло?

— Спирт!!! — шикнул на него Лева. — У эстонца земли — за день не обойти! Сколько картошки посадить можно! А батраков вон — севе-ро-западникам свистни, как в сказке сбегутся. Эстонцу шестой десяток идет, устал по морю гонять с «торпедами». Солодов тоже устал, с его контузией, две войны за плечами, сколько можно! Пусть другие, говорит, поработают теперь. Он прав! И эстонец прав. Голодных много, люди всегда найдутся, готовые рисковать, тем более безработные — вот и работенка. Море большое, говорит эстонец, места всем хватит. Мудрый мужик. Кто-то спирт варит, а кто-то его возит. Пока сухой закон в Финляндии и Швеции, нужно возить. Вот те и прииск! А когда заработает машина, прибыль пойдет, можно будет и в Монте-Карло, и в Париж ездить. И как ездить: монархисты делегатом отправят и все оплатят тебе. Этим Тополев занимается. Одна голова за всех думает. Главное, производство спирта наладить. Этим я пока занимаюсь…

Борис с восторгом посмотрел на Леву. Тот кивнул.

— Да, да, я знаю людей, закупка инвентаря и оборудования, все это на мне теперь, отдельное строить будем здание — маленький цех — в этом я толк знаю, даром что ли сын инженера?! А там… все на меня записано, мое это дело, а они… — Лева оглянулся и, понизив голос, сказал: — Никто, вот кто они такие. Что бы там ни было, я не окажусь в накладе. Думаешь, просто так Тополев с монархистами связался? Он выход на крупные капиталы ищет. А во что вкладывать, коли документов нет? То-то и оно! Говорит, пока мы здесь в грязи возимся, где-то миллиарды оборачиваются, и он прав! Оборачиваются, ей-ей! Без нас пока что, без нас, но это не значит, что нужно отчаяться и сидеть сложа руки. Сложа руки сидеть никак нельзя, понимаешь? Копейка рубль бережет. Свой спирт — это все-таки кое-что. Пока сухой закон в Швеции и Финляндии, можно жить и на этом.

В Екатеринентале их ждал Тополев, ходил и постукивал тростью по скамейке, на которой сидел Солодов, вытягивая ногу с мучительной гримасой:

— Вот, — сказал он с досадой, — ноет. Ничего не поделать. К заморозкам.

— Где вы так долго? — строго спросил Тополев. — Нас давно ждут.

— Говорили в девять… — промычал Лева.

— Правильно: в девять. А сейчас уже четверть десятого! Вставайте, поручик, сейчас вам разомнут косточки, идемте!

Они направились в глубь парка. Сумерки плотно повисли на ветвях. Печальные фонари рассеянно улыбались им вслед. Тропинка привела к воротам большого мрачного здания, которое выглядело так, словно только что прошел дождь и оно все еще не просохло. Ворота намертво вклинились в землю, проржавели и обросли мхом и вьюном; ограда местами завалилась. Окна были плотно зашторены. Над тяжелой дверью с окошечком горела лампа. Тополев постучал несколько раз. Видимо, условный стук, подумал Борис. Лева ухмылялся, подмигивал. Солодов кряхтел и искал обо что-нибудь опереться.

Резко приоткрылось окошечко и столь же резко закрылось, тяжелый засов взвизгнул дважды.

— Вас заждались, — сказал высокий эстонец, лет сорока, с зачесанными волосами и крысиным профилем.

Тополев брезгливо дернул губой, показал портфель и добавил слово «обстоятельства». Эстонец приложил палец к губам. Тополев сказал, чтоб все вели себя как можно тише. Эстонец повел по длинному узкому коридору. Одет он был, как бухгалтер: рубаха, жилетка, нарукавники. Впустил в небольшую комнатку без окон, зажег свечу и сказал:

— Ждите пока тут, — и ушел.

Остались в полной тишине и полумраке. Стол, несколько стульев, графин, стакан, застеленная кушетка и свеча.

— Что за черт… — начал было Солодов, но Тополев не дал ему закончить:

— Молчите, поручик, — сказал он шепотом. — Некогда, — распахнул портфель, достал камеру, коробочку с пленкой, поставил перед Борисом на стол. — Смотрите, маэстро, вот вам камера, вот вам пленка, необходимо сделать несколько снимков, здесь и прямо сейчас. Медлить нельзя ни минуты. Приступайте!

Борис хотел задать вопрос, но Тополев махнул резко рукой и сказал:

— Без разговоров! Нельзя терять ни минуты! Быстро!

Ребров взял камеру, осмотрел ее. Немецкая, но не Leica. Таких он не видал. Персональные пленочные аппараты Тидельманна он знал на ощупь, этот его озадачил. У него была странная насадка. Взяв в руки, ощутив тяжесть и мощь, Борис испытал благоговейный трепет. Поднял глаза на Тополева, но спрашивать, откуда этакое чудо и что оно здесь делает, не стал. Поставил аккуратно на стол.