Алексей Иванов - Броневая рапсодия Страница 10

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Готовы на подвиг,

Готовы на муки,

Готовы на радость победных огней,

На голод, на холод могильных камней,

Готовы на все

Ради завтрашних дней!

Зеленый «зрачок» радиоприемника загорелся. Комната Лизюкова наполнилась бравурным маршем. Вот музыка стала постепенно стихать, раздался ликующий голос диктора, говорившего на немецком языке:

— Солдаты! За семнадцать дней вы прошли Бельгию и Францию, храбро штурмовали бесчисленные укрепления, с ходу форсировали реку Маас, прорвали неприступную «линию Мажино»! Я призывал сражаться, и вы никогда не колебались. Будем готовиться к новым походам. Да здравствует великая Германия и наш фюрер Адольф Гитлер!

Короткую паузу заключила женщина:

— Мы передавали обращение генерала Гудериана к однополчанам.

Александр Ильич выключил радиоприемник. Придвинул к себе стопку чистых листов бумаги, приготовленных накануне для текста предстоящего выступления перед командирами, политработниками. Секретарь партийного комитета полка, входящего в состав бригады, сразу после успешного завершения недавних тактических учений с боевой стрельбой обратился к комбригу с поручением:

— Коммунисты интересуются положением в Европе, особенно во Франции. Просят вас сделать доклад…

Не первое предложение такого рода для Лизюкова за последнее время. Его уже неоднократно приглашали в другие части, соединения, в военные училища, а также на заводы, фабрики, в институты, учреждения. Во многих коллективах хотели подробнее знать о том, как складывается международная обстановка, почему некоторые страны в Европе стали жертвами фашистской агрессии. Таких «почему» было тогда немало. Очень непросто становилось на них отвечать.

Тяжелым, холодным камнем давило на сознание то, что сейчас происходило во Франции. Несмотря на мужественное сопротивление отдельных французских соединении и частей, в течение нескольких недель одна из европейских держав превратилась в порабощенную страну. Правительство, бросив армию, предав свой народ, бежало из столицы. Париж объявлен «открытым», то есть необороняемым, городом. Размеры разразившейся национальной катастрофы казались для здравого рассудка фантастическими; наступил материальный, моральный, экономический и политический крах. Десять миллионов человек, четвертая часть населения Франции, бродили по дорогам в поисках пристанища…

Может быть, среди них и те, с кем сравнительно недавно встречался, беседовал Лизюков, побывавший в этой стране в составе советской военной делегации спустя год после заключения между СССР и Францией двухстороннего договора о взаимной помощи, точнее помощи, обусловленной различными оговорками, малоприемлемыми для Страны Советов. Тем не менее это был важный международный документ, сближавший в той сложной обстановке две страны.

Где теперь подвижный, обходительный полковник Моршаль? Словно наяву, вставали в памяти те весенние дни…

Первомайский парад в Москве. Яркие солнечные блики на шероховатой броне танка с надписью на башне «Киров». Кругом свежая зелень, цветы. Дудко в который раз запускает и глушит мощный двигатель. Все в порядке, но механик-водитель очень волнуется. Вместе с комбригом ему предстоит испытание. Не на учениях, полигоне, танкодроме, в привычных условиях, а перед столицей Родины, можно сказать, перед всей страной. Кроме того, еще иностранцы смотрят на удивительное зрелище. Стало быть, выступать придется перед всем миром.

Замысел Александра Ильича, одобренный старшими начальниками, заключался в том, чтобы преподнести москвичам и гостям столицы первомайский подарок: показать, на что способны советские танки в маневренности и скорости.

Затих четкий шаг стрелковых батальонов. Скрылись за спуском от собора Василия Блаженного к Замоскворечью тускло поблескивающие ряды касок. Опустела Красная площадь.

— Пора, Федя. Вперед! — приказал комбриг.

Стальная крепость рванулась с места. Гулко загрохотала по брусчатке. Словно по ниточке прочертила линию своего одиночного маршрута мимо удивленно замерших трибун, мимо величественного Мавзолея В. И. Ленина. В считанные секунды она прошла через площадь и исчезла, оставив за собой легкий синеватый дымок.

Присутствовавший на том параде писатель А. Кривицкий позднее напишет: «Это было потрясающе! Площадь загремела аплодисментами. Группа иностранных военных атташе задвигалась, заволновалась. В открытой башне этого танка стоял Лизюков».

После праздника Александра Ильича вызвали в штаб и коротко уведомили:

— Вы включены в состав советской военной делегации, отправляющейся во Францию.

— Когда выезжать?

— Сообщим дополнительно…

У него на рабочем столе в кабинете лежала только-только начатая рукопись статьи для журнала «Техника и вооружение». Редакция, читатели высоко оценили предыдущие выступления командира бригады: «Танкетки, их устройство и боевое назначение», «Танки и средства борьбы с ними», «Танки и их развитие». В последнем автор говорил о роли и значении бронетанковых войск в современных условиях, спорил с теми, кто по старинке не желал видеть в них возрастающих, но пока еще скрытых возможностей для решительной победы над сильным, технически оснащенным противником.

Возражая своим оппонентам, Лизюков подчеркивал в статье «Танки и их развитие»: «Во всех случаях боя танки могут действовать или в составе пехоты и конницы, пли в составе мотомехчастей, или выполнять самостоятельные задачи, которыми обеспечивается общая цель боя».

Редакция просила в очередной статье развить данную мысль, показать, какие последствия вытекают из этого для личного состава, и прежде всего для командиров подразделений, частей. Приняв предложение, Александр Ильич с увлечением взялся за дело. В библиотеке ему подобрали немало статей, брошюр, книг. Среди них были издания зарубежных авторов: Г. Гудериана «Внимание— танки!»; де Голля «За профессиональную армию». Хотелось поскорее заняться анализом собранных материалов, поразмышлять над опытом недавних тактических учений: отдельная тяжелая танковая бригада имени Кирова на них отличилась.

И вот неожиданная задача. Теперь придется потерпеть. Поездка ответственная…

Полковник Моршаль — само обаяние. Приветливая улыбка не исчезает с его красивого, холеного лица. Владелец бюро по обслуживанию военных делегаций в Вердене искушен в своем деле, знает, кого как принимать, как поступить и что сказать в любой ситуации. С пылкой, почти юношеской влюбленностью он говорит о Франции, о ее сердце— Париже:

— Месье, мы стоим на мосту через Сену. Вон там открывается вид на площадь Конкорд, где во время нашей Великой революции стояла гильотина, прозванная народом национальным лезвием. Здесь открывается панорама Бурбонского дворца, в котором расположено Национальное собрание… Пожалуйста, тверже ставьте ноги на эти камни. Они взяты из Бастилии. Пусть каждый наступает на символы мрачной тюрьмы и чувствует, как он свободен!

Слушая витиеватую речь, Лизюков с радостным удивлением оглядывал достопримечательности города: собор Парижской богоматери, окутанный синеватой дымкой Версаль, Триумфальную арку, знамена, колышущиеся под сводами Дворца инвалидов.

У могилы Неизвестного солдата Моршаль задержал группу красных командиров подольше.

— Вот, — патетически произнес полковник, — перед вами алтарь нашего патриотизма. Здесь погребены останки воина, сражавшегося и погибшего под Верденом!

Кто-то негромко заметил:

— Вашего земляка, месье.

— Да, господа, верденцы гордятся этим!

Полковник был убежден в том, что весь мир должен любить не только Верден, но и Францию, что человечество никогда не допустит, чтобы над ее просторами разразилась военная гроза. Он не замечал тех, кто уже тогда толкал страну к недалекой катастрофе, хотя они и не думали прятаться. С одним из таких людей довелось встретиться советской военной делегации. Неопрятный тип с выправкой старого служаки представился корреспондентом журнала «Же сюи парту», близкого по своему направлению к местной фашистской организации «Круа де фе» («Боевые кресты»).

— Наше издание является пронемецким, — пояснил журналист. — Мы стоим за сотрудничество с Германией.

У нас с ней один общий враг — большевизм. Я с нетерпением жду, когда начнется война против Советов. Только такая война имеет для нас смысл!

Яснее не скажешь. Хотя тип говорил по-французски, глаза его горели стрекопытовской ненавистью к своему народу, к приезжим.

— Не обращайте внимания, господа, — старался сгладить этот антисоветский выпад Моршаль. — У кагуляров (фашистов. — А. И.) все наоборот.

— Конечно, из любви к отечеству, — добавил Александр Ильич.