Николай Ященко - С отцами вместе Страница 11

Был еще случай… Как-то посетил поселок высокий жандармский чин из Читы. Провожая его, местные купцы вынесли к поезду несколько огромных корзин грибов и ягод. Важный гость замахал руками. «Куда мне столько? Не надо, господа!» Матрос, стоявший в толпе зевак, крикнул: «Кушайте, ваше благородие, у нас этого барахла хватит!»

Матрос уже много лет был кладбищенским сторожем. Церковный совет долго не соглашался принимать его, но все-таки принял, потому что на эту должность никто не хотел идти.

Глава девятая

На кладбище

Лодка обогнула кладбищенский косогор и причалила к низкому берегу, поросшему молодым тальником. Хохряков бросил острогу на дно лодки, присел на лавочку прикурить.

— Гляди, старина, какая луна гуляет… Белая, чистая, будто сейчас из бани вышла…

Поблизости зашуршала прибрежная галька. Можно было угадать, что идут двое. Вот они подошли и «коза» осветила их. Один — сухопарый мужчина в брезентовом плаще, стоптанных сапогах и железнодорожной фуражке. Он сразу уставился на огонь в одну точку, не взглянув на приехавших в лодке. Должно быть, какая-то мысль не давала ему покоя. Второй был высокий и статный, вся его мощная фигура дышала огромной физической силой. У него была широкая борода, густые, сросшиеся брови и большой нос, весь он походил на героя из страшной сказки. Несмотря на осеннюю, еще теплую пору, на нем были подшитые валенки, полушубок с дырой на боку и шапка-ушанка, у которой загнутые, незавязанные уши торчали рогами.

— Как улов? — спросил носатый старик, ставя на землю незажженный фонарь.

— На уху хватит! — ответил Хохряков.

Он бросил в воду окурок, взял с носу лодки сверток и, став на борт, спрыгнул на берег.

— Вот тоже рыбак, — старик кивнул на человека в плаще. — Возьмите его в компанию!

Хохряков подал обоим руку.

— Садись в лодку! — сказал он сухопарому. — А я тут с Матросом останусь…

Храпчук шестом оттолкнулся от берега.

— Жди меня, Никифор, на песчаном мысе!

Лодка шла к противоположному берегу. Работая шестом, Храпчук заговорил с пассажиром.

— Выходит, неудачно ты порыбачил. Расставил сети, хотел белой рыбы поймать, да не вышло!

— Выходит так, — нехотя отозвался человек в плаще.

— Я бы на твоем месте так же поступил, руки чешутся, но, говорят, рано. И поодиночке ни к чему, сообща надо…

Пассажир молчал, погрузив руку в холодную воду. По маленькому и худому лицу было видно, что тревожные думы одолевали его. Храпчук спросил:

— Стало быть, ты целый день в алтаре сидел, один на один с богом разговаривал?

— Стало быть, так! — глухо ответил сухопарый.

— Вот что уважаемый!.. Сейчас пойдешь прямо до Гореловского хутора, а там по дороге — в вершину пади. Юрту Цыдыпа Гармаева ты знаешь, ему все известно, он спрячет. Когда в кедровник уходить — сообщим. Шибко-то людям не показывайся…

Лодка ткнулась носом в мягкий песок. Человек в плаще поднялся.

— Ну, прощайте!

— Ты, Капустин, о семье не беспокойся, мы ее на той неделе в Осиновку переправим. Счастливо тебе!..

Хохряков и Матрос прошли немного среди кустов вдоль берега, потом свернули на косогор и стали подниматься по неглубокому оврагу. Ступая по песку и опавшим листьям, Хохряков спросил:

— Место-то хорошее приготовил? Сам понимаешь, какую святыню временно хороним…

— Могила дорогая. Я под одного купца подкопался!

Матрос остановился, засветил фонарь и снова пошел впереди. Около железной оградки, окруженной молодыми тополями, они остановились. Старик открыл дверку.

— Здесь!

Посредине оградки возвышался холм с высеченным из камня крестом. В гранитную глыбу была вделана чугунная надгробная плита. «На Петровском заводе отливали», — подумал Хохряков. Он взял у Матроса фонарь, нагнулся над плитой, сдул с нее пожухлые листья тополя.

«Под сим крестом покоится раб божий купец Аристарх Федорович Кочкин (1854–1916). Он много жил, да мало нажил. Прими его, господи.

Матрос снял с одного бока могилы несколько кусков дерна, разгреб руками землю, и перед ним открылось небольшое отверстие. Спрятав в подкопе поданный Хохряковым сверток, старик быстро заровнял землю и положил на место куски дерна.

— Утречком я еще тут приглажу! Пошли, Никифор!

У оградки на тропе они закурили.

— А купчине-то этому можно доверить? — спросил, смеясь, Хохряков.

— Вполне! Видишь, как я за ним ухаживаю: оградка покрашена, кругом чистота и порядок.

Где-то в темноте, недалеко от церкви, послышались голоса. Матрос сдвинул шапку на одно ухо, а другим прислушался. Ничего не говоря, он потянул Хохрякова с тропы в кусты, посветил фонарем, молча указал на недокопанную могилу. Хохряков прыгнул в нее, а старик поспешно выбрался на тропинку. Голоса становились слышнее, и скоро Матрос встретился с тремя мужчинами, одетыми в военную форму, и молодой женщиной. Лицо ее показалось знакомым…

Пронька заворочался в канаве, отбросил вонючую паклю, приподнял голову. Стука дрезины не было слышно.

— Ползи за мной, — прошептал он.

Кузя, вздрагивая от страха, на четвереньках пробирался за товарищем. Руки и колени натыкались то на камни, то на железные костыли… Пронька высунул голову из канавы, прислушался. Никого не было. Пустая дрезина стояла напротив лестницы, по которой можно подняться на бугор. А там дорожка поведет к церкви и к избушке сторожа… Значит, те, кто приехал, ушли. Пронька осмелел и вылез наполовину. Кругом тихо-тихо. Под луной маслянисто поблескивают рельсы. Пронька встал на ноги, поднимая за руку Кузю.

Он побежал к дрезине, обернулся, поманил рукой трусившего товарища.

— Стой тут, на карауле, — шепнул Пронька, а сам, озираясь, начал подниматься вверх.

Кузя следил за ним, затаив дыхание. Было слышно, как под босыми ногами скрипела лестница. На верхней ступеньке Пронька вдруг присел. То, что он увидел на кладбище, испугало его. На тропинке стояли люди. Кто-то из них махнул фонарем, и мальчик на миг различил фигуры военных. Пронька скатился по лестнице, едва не сбив Кузю. Ничего не говоря, он с разбегу толкнул дрезину, она качнулась, но с места не сдвинулась. Сообразив, в чем дело, Пронька кинулся к передним колесам и сбросил подложенные под них небольшие камни.

— Давай! — уже громко скомандовал он, снова наваливаясь на дрезину.

Кузя понял затею друга и тоже старался изо всех сил, лишь бы скорее удрать с этого проклятого кладбища! Еще усилие, и разведчики побежали по путям, подталкивая дрезину.

— Хватит! — выдохнул запыхавшийся Пронька и, свернув с бровки полотна, запрыгал вниз. По высокому откосу следом за ним бежал, часто спотыкаясь, Кузя.

А тем временем дрезина легко катилась под уклон на станцию и колеса ее часто выстукивали: «Так и надо, так и надо…»

— Это ты сторож, по прозвищу Матрос? — спросил поручик, сдвигая по-женски тонкие брови.

— Мы! — ответил старик, приподняв шапку-ушанку.

— Что тут делаешь?

— Да вот… охраняем навеки усопших!

— Зачем же их охранять? Они и так никуда не убегут!

— Это верно! Покойники — народ тихий, зато живые — совсем наоборот. Не догляди — железную оградку с могилы одним махом унесут, в хозяйстве, говорят, все сгодится. Или взять рыбаков. Эти, особливо из молодых, норовят деревянные кресты утащить. Целую же ночь костры палят…

Поручик махнул рукой, чтобы сторож замолчал.

— Веди в свою хижину!

Проходя маленькие сени сторожки, офицер открыл дверь в кладовую.

— Посвети-ка, Матрос!

Старик прошел с фонарем в кладовку.

— Тут у меня гробы готовые… на любой рост! Сам делаю!

— Поменьше разговаривай! — одернул его поручик.

В избушке он приказал солдатам обыскать подполье, а сам сбросил на пол заслонку и посмотрел в русскую печь.

— Посвети-ка!

— Чего ищете, голубчики?

Старику никто не ответил. Офицер подошел к столу, брезгливо отодвинул грязную миску с рыбьими скелетами, сел на скрипучий табурет и спросил Матроса:

— К тебе никто не приходил вчера ночью или сегодня днем?

Старик опустился на кровать, снял шапку.

— Сюда, милый, никто сам не приходит, сюда всех приносят. А это уже не своя походка!

— Не болтай! Отвечай толком! — вспылил поручик.

— Мы, ваше благородие, гостей за столом принимаем, а не в подполье и не в печке… А прятаться, если надо, лучше всего в могиле, там никто искать не будет!

— Придержи язык, старый хрыч!

— Да уж теперь старый! Не то, что эта молодка! — Матрос кивнул на девицу, стоявшую у порога. — Не отворачивайся, ягодка переспелая, я тебя по бородавке на правой щеке узнал.

Офицер направился к выходу.

— Довольно! Покажи храм.

Старик привел всех к церкви. Поручик поднялся на широкое крыльцо, потрогал большой замок на обитых жестью дверях.

— Там никого нет?

— Есть! — Матрос помедлил и добавил: — Есть Иисус Христос, да и тот распятый, не опасный!