Георгий Свиридов - Черное солнце Афганистана Страница 12

— Только тронь, я сразу папке скажу!

— Гадина-говядина!

— А мамка сказала, чтоб я тебе пирожок принесла. Для пробы попробовать.

Это меняло дело. Санька сразу подобрел.

— Давай сюда!

— А ты меня не тронешь?

— Сказал нет, значит не трону.

Пирожок был теплым, румяно-поджаристым, с хрустящей корочкой. Слопал за один прием.

— Еще притащи.

— Мамка сказала, что потерпится.

— Тогда вали от меня!

Санька открыл учебник по физике. Предмет ему нравился, в науке этой много разных вещей, полезных для жизни. Но законы запоминались с трудом. Впрочем, если несколько раз прочитать их, да внимательно разобраться в примерах, то и запомнить те законы можно. Ничего сложного. Стихи же учу по быстрому, пару раз прочел, и все! Запомнил. А как вызовут к доске, то почему-то из памяти разом все отшибается.

А Колька Портнов тот шпарит назубок, без осечки-запинки. Когда он умудряется выучивать? И Любка Рогушкина тоже. Всегда оценку лучшую получит.

С Любкой у него вообще отношения давние и сложные. Так уж у них вышло. С самого начала, с первого класса. Санька, если честно признаться, на девчонок никакого внимания не обращал. Хватало по самое горло того, что, была Наташка, младшая сестренка, за которой приходилось ухаживать чуть не с самых пеленок, то развлекая, то за ней убирая.

В первом классе Любка появилась в класс в новеньком шелковом фартуке. И стала нос задирать. Вот я какая! Беленькая и чистенькая. Не притрагивайтесь ко мне.

На перемене девчонки ее окружили в проходе между партами, восторгались и открыто завидовали, что у них нет такого фартука. Санька морального унижения не выдержал. Решил за весь класс расплатиться с Любкой.

В те года ученики в обязательном порядке приносили в школу свои чернильницы. И ручки были с железным пером. Макаешь перо в чернильницу и выводишь в тетрадке буквы или слова.

Беляк взял свою чернильницу, потряс. Чернил на донышке. На передней парте чуть больше. А на задней много, чернильница почти полная. Санька молча, словно выполняет важное дело, на глазах всего класса взял эту чернильницу, подошел к девчонкам, к фасонистой Любке и, приподняв за край ее белоснежный шелковый фартук, вылил в него все чернила. А потом не спеша поставил чернильницу и с видом человека, исполнившего долг, уселся на свое место.

— А-а-а! — завопила Любка.

Следующий урок был сорван. Учительница Прасковья Петровна, пожилая, хрупкая, только всплеснула руками. За всю ее многолетнюю практику такого не случалось. Были у нее несносные шалуны, были забияки, а тут спокойное и уверенное действие. «Непредсказуемое поведение!» — решила она.

Разразился большой скандал. Санька превратился в знаменитость. Такого еще никто и никогда не вытворял. Мальчишки и девчонки из других классов приходили посмотреть на него.

— Это тот, который?

— Ага!

— Ну, дает!

Дома тоже выдали. По полной программе и еще с довеском. Отцу и матери пришлось извиняться перед родителями Любы и раскошелиться за испорченный фартук.

Санька все стерпел и перенес. В гордом одиночестве. Никто его не понимал. Не со зла же он так натворил? Просто его молодая душа не воспринимала ни бахвальства, ни малейшего морального унижения. Но обо всем этом Санька сказать не мог, а взрослые не понимали того душевного состояния, которое и подтолкнуло его на «подвиг».

Что же касается Любки, то с того самого дня она ничего Саньке не прощала и не прикрывала его шалости, как другие девчонки. Начались их далеко непростые взаимоотношения. Прасковья Петровна специально усадила их за одну парту, как она считала, для «перевоспитания упрямства». Любка, конечно, тайно мстила. То локтем толкнет, то на перемене пихнет в спину, а то на уроке под партой двинет ногой и сразу вопит, опережая действия Саньки:

— Прасковья Петровна, а Беляк опять толкается!

Наказание следовало немедленно.

— Беляк, к доске!

А выход к доске редко заканчивался положительной оценкой…

Но и Санька не оставался в долгу. Не счесть тех ужей, ежей, лягушек и мышей, которых он вылавливал. По их количеству можно определить список сорванных уроков. Приносил в школу и на перемене тайком засовывал в ранец Рогушкиной.

— А-а-а! — вопила Любка, сунув руку в свой ранец за учебником или тетрадкой.

В классе начиналась чехарда. Перепуганная мышь металась между партами, девчонки визжали, мальчишки бросались ловить юркое животное. Саньку Беляка отправляли за родителями. Дома он получал очередную взбучку.

В пятом классе на последней перемене Любка вместе с Лехой Мосалевым очень обидно подшутили над Санькой и бросились наутек по коридору к лестнице. Санька за ними. У двери стояло ведро с грязной водой и тряпкой для мытья полов, которые загодя принесла уборщица. Санька, видя, что обидчиков не догонит, выхватил из ведра мокрую тряпку и запустил ее в убегающих.

Люба увернулась, и тряпка полетела со второго этажа вниз.

А в этот самый момент директор школы, в накрахмаленной белой рубахе и при галстуке, важно и чинно поднимался по лестнице. Мокрая половая тряпка шмякнулась ему на лысину, обрызгав лицо и рубаху…

Снова был громкий скандал.

Разбирательство в кабинете директора, вызов родителей, а дома разборка «по полной программе»…

А в конце мая, в последний школьный день, на уроке географии Санька снова учудил. За распахнутыми окнами буйствовало наступающее лето. Солнце припекало. Многие ученики боролись со сном. Тишину нарушал монотонный голос Анны Ивановны, которая рассказывала и одновременно что-то писала на доске. До конца урока было еще далеко.

— Сань, как солнце припекает, — тихо сказала Любка.

— Ага, — согласился Санька и вдруг ни с того ни с сего выпалил шепотом: — Хошь, я сейчас сигану в окно?

— Да ты что?

— Думаешь слабо?

— Конечно, слабо!

Беляк перемигнулся с дружками и головой качнул в сторону окна, как бы говоря, может попробуем? Глаза у многих загорелись.

Санька тихо встал на парту, далее — на подоконник и выпрыгнул вниз со второго этажа. Следом за ним, в открытое окно попрыгали восемь мальчишек, его дружков.

Анна Ивановна обернулась на шум, мел выпал у нее из руки. За всю многолетнюю педагогическую практику никогда еще такого не случалось.

— Что тут происходит? Прекратить безобразие!

— А-а-а! — донесся снизу крик Сашки Попытаева.

Одному ему не повезло — неудачно приземлился и сломал ногу.

— А-а-а! — орал он от боли и отчаяния, поднимая на ноги всю школу.

Снова очередная разборка в кабинете директора, вызов родителей, порка дома…

Естественно, Санька Беляк не числился в списках передовиков учебы и отличников, не служил примером для подражания, а больше фигурировал в категории «отпетых» и «неуправляемых» по поведению, однако и в числе отстающих не значился. Он прочно закрепился в среднем звене твердых троечников. Звезд с неба не хватал, но двойки всегда исправлял, а рядом с тройками мелькали четверки и, как алмазинки, сверкали редкие приятные пятерки.

Но время шло, дети взрослели и становились старше, входили в трудный подростковый возраст, когда наступала пора самоутверждения и осознание своей личности. Книги «про любовь» переходили из рук в руки, а кинофильмы на эту тему смотрелись по нескольку раз. Девчонки стали дружить с парнями, у каждой был свой мальчик. А Любка ни с кем из парней не дружила, быстро и легко «отшивала» от себя поклонников. И с Беляком никаких дружеских отношений не заводила, однако не отставляла его в покое, всегда появлялась там, где был он. Подзадоривала, подкалывала, а язычок у нее был острый. В ее присутствии Санька чувствовал себя неуютно, постоянно был в напряжении, готовый ответить, порой даже грубостью или защититься резкостью. Но когда Любка не появлялась в их компании, он почему-то грустил, ему чего-то не хватало, хотя об этом никогда никому не говорил, даже не хотел признаваться самому себе.

А зимой, когда выбежали гурьбой после последнего урока, она вдруг неожиданно оказалась рядом.

— Сань, тебя можно попросить об одном одолжении?

— Смотря о чем, — насторожился он.

— Проводи меня, — тихо попросила Люба.

— Как это проводить? — удивился Санька.

— Просто. До самого дома.

— Сейчас?

— Ну, да!

— Так девчонок провожают завсегда вечером.

— А ты проводи меня сейчас.

— Это почему же?

— Потому, что я боюсь!

— Кого?

— Мальчишек с нашей улицы, — призналась Люба. — Они меня снежками забрасывают.

— Тебя? — удивился Санька, зная напористый и отчаянный ее характер.

— Ага! Прохода не дают. Проводи меня, — и Люба добавила «волшебное слово», которое заучивали с детства. — Я прошу тебя, пожалуйста!

Санька не мог отказать. Он был храбрым рыцарем с добрым сердцем.