Григорий Киселев - Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны Страница 12

Вдруг его внимание привлёк пожилой боец, неуклюже спрыгнувший на землю и, не понимая, что дальше делать, стоял, испугано оглядываясь. Ёкнуло сердце. Что-то неуловимое, но очень знакомое показалось ему в этом красноармейце. «Неужели? – подумал он. – Этого не может быть». Его мозг задавал вопросы, а ноги уже несли к этому бойцу.

– Папа! – закричал он. – Папа, это ты?

На крик обернулось несколько человек и среди них тот, к которому он бежал. Да ошибки не было, это был его отец, Сергей Митрофанович Сорокин. Они обнялись, по щекам обоих потекли слёзы.

– Папа, как же ты? Ведь твой год ещё не мобилизуют?

– Вот так, сынок, мобилизуют, – ответил отец, вытирая слёзы сына.

– Сорокин, в чём дело? – спросил, подойдя, командир роты.

– Да вот, товарищ капитан, сына встретил.

– Сына? Ну, значит повезло. Разрешаю уйти с последним взводом, это пятнадцать минут времени, других вариантов нет, – и повернувшись к лётчику, закончил. – Извини, лейтенант, больше ничем помочь не могу.

Командир роты отошёл, на ходу дал команду своему ординарцу немедленно собрать командиров взводов и, опустив голову, зашагал к головному вагону.

Отец и сын стояли друг напротив друга, пожилой резервист и молодой, полный сил и энергии лётчик. Они о чем-то спрашивали друг друга, что-то отвечали, но всё это говорилось невпопад. Главное было то, что они видели друг друга.

В такие минуты время летит особенно быстро. Закончил построение последний взвод, готовый двинуться в путь.

– Пора идти, сынок, а то ведь не догоню, – проговорил, засуетившись, отец.

– Подожди, – сказал Саша. Он ловким движением сбросил с себя меховой реглан, снял свитер и, оставшись в одной гимнастёрке, скомандовал: – Снимай шинель, пододень свитер.

– Да, что ты, Саша, а ты?..

– Я, папа, нормально. Одевайся быстрее, а то действительно не догонишь.

– Сорокин, догоняй, – крикнул старшина роты, уходивший с последним взводом.

Отец с сыном крепко обнялись. Саша через солдатскую шинель отца почувствовал, как вздрагивают его худые, костлявые плечи.

– Успокойся, папа, не надо, – проговорил он, с трудом сдерживая слёзы.

Александр взял руки отца в свои и подул на его пальцы, чтобы своим дыханием хоть немного согреть. Вид этих не гнущихся, посиневших от холода пальцев, которые давно не видели рукавиц, кольнул его в сердце. Он достал из кармана кожаные меховые перчатки, сунул их за пазуху отцу и сказал:

– Всё, беги, сообщи свою полевую почту, я буду писать тебе.

– Спасибо, сынок, – обернувшись на бегу, прокричал отец. – Обязательно напишу…

– Саша, что случилось? Ты спишь?

Кто-то яростно тормошил его за плечо. Александр открыл глаза и, не понимая, что с ним и где находится. Испуганный вид Петра Гамова, вернул его к действительности.

– Что с тобой? Ты плачешь? – вопрошал Пётр.

Саша приходил в себя. Он с удивлением обнаружил, что и лицо его, и подушка, на которой он спал, – мокрые от слёз.

– Ничего, Петя, – смутился он. – Похоже, это я во сне. Представляешь, последняя встреча с отцом на какой-то станции. Его после формирования отправили на фронт, и мы случайно встретились.

– Это здорово! Хоть во сне отца увидел.

– Но во сне всё было, как на самом деле. Та встреча ведь была в действительности, и мне посчастливилось пережить её ещё раз, – он потянулся рукой в изголовье, достал полотенце, вытер им лицо. – Представляешь, а ведь при встрече с отцом таких слёз не было.

– Это нормально, тогда ты был в полном сознании, были какие-то тормоза, а в забытьи тормозов нет, и ты свои эмоции не сдерживал.

Они помолчали.

– Может чайку попьём, смотри, чайник пыхтит, как самовар, – нарушил молчание Пётр.

– У меня где-то сухари были, – поддержал его Сорокин.

– А у меня заварка есть, и сахарок найдётся…

Пётр сыпанул в чайник две хороших щепотки чая, который вместе с сахаром достал из вещмешка и, присев за сколоченный из досок стол, разлил по кружкам ароматную жидкость.

– Давай, присаживайся, – сказал он, подвигаясь на лавке. – И что с отцом? Жив, нет? – продолжая разговор, спросил Пётр.

– Да, жив, воюет в пехоте. Вот только крайнее письмо от него получил ещё в части, перед отъездом в Иваново. Поэтому, как сейчас – не знаю.

– Ну, Бог даст – всё хорошо будет, – Пётр осторожно, чтобы не обжечься, отхлебнул из кружки и стал размачивать сухарь. – Слушай, Сань, помнишь, при первой встрече, если не ошибаюсь, ты говорил, что тебя в Иваново направили прямо с фронта?

А потом мы как-то не пересекались. Расскажи, как там воюется?

– Да, нормально. Я уже как-то пообвыкся к фронтовой жизни. Мирных полётов у меня почти и не было. Сразу после училища попал на Финскую, и на этой войне – с первого дня.

– Смотри-ка, ведь ты на четыре года младше меня, а уже участник двух войн. Я в это время всё курсантов вывозил.

– Ну, Петя, ты готовил кадры, не менее почётно, чем воевать. Ведь это дело доверяют лучшим. Я видел твои посадки в Иваново – любовался. Даже неспециалист скажет, что так сажать самолёт может только настоящий пилот.

– Да, ладно, Саша, не придумывай. Летаю, как все, но, конечно, стараюсь, – польщённый похвалой, Гамов зарделся и продолжал, – а правда, говорят, что ты участвовал в бомбардировках Берлина? Расскажи.

Саша не любил рассказывать о себе. В этот же раз всё было настолько необычно и душевно, что он не мог отказать. Он рассказал Гамову, как год назад, в августе сорок первого, для усиления полка торпедоносцев морской авиации Балтийского флота, совершавших налеты на Берлин, из состава дальней бомбардировочной авиации было выделено две эскадрильи. Группу в пять самолетов возглавлял майор Щелкунов и группу в семь самолетов – капитан Тихонов. Усиление принял командир полка торпедоносцев подполковник Преображенский.

– Мы думали, как прилетим на Эзель, где тогда базировался полк, так сразу получаем боевое задание и на Берлин. Но не тут-то было. Командир полка поручил своим флагманским специалистам, так у моряков называются штурман полка, начальник связи полка и все главные специалисты – ввести в строй вновь прибывших, научить их всему, что постигли сами в дальних ночных полетах. Флагманский штурман капитан Хохлов собрал около себя нас, всех вновь прибывших штурманов.

– Для начала давайте познакомимся с теми, кто прибыл к нам для усиления.

Он стал называть фамилии прибывших, названные вставали и докладывали о том, что окончили, где летали, что бомбили. Несмотря на молодость (самому старшему было двадцать четыре года), все имели опыт боевой работы.

Ребята на профессиональные вопросы отвечали грамотно, со знанием дела. Меня тоже поднял, я доложил по форме, дополнительных вопросов не возникло, я сел. И тут Хохлов удивил нас всех:

– Ну, вот и познакомились. Хотя, подождите, прежде чем непосредственно приступить к подготовке к полетам по выполнению задания государственной важности, хочу задать вопрос. Я слышал, что к нам прибыл штурман по фамилии Пушкин, но на самом деле такой фамилии в списках нет, не могу понять, как это могло произойти?.. Где же Пушкин?

Ребята, естественно, засмеялись и все как один повернулись ко мне. Пришлось подняться:

– Младший лейтенант Сорокин.

– Это я уже слышал, вы докладывали – сказал флагштурман, – а причём здесь Пушкин?

От этого вопроса я смутился еще больше.

– Все просто, товарищ капитан, мои имя и отчество: Александр Сергеевич, как у Пушкина, поэтому с училища у меня такой псевдоним…

Флаг-штурман долго всматривался в меня, потом сказал:

– Ну, что же, теперь ясно. Вы и внешне чем-то похожи. А если вы, товарищ Сорокин, будете так же хорошо бомбить врага, как Пушкин писал поэмы, то назвали вас Александром Сергеевичем не зря. Садитесь. Начнем работать.

Вот так училищное прозвище пришло за мной и на Балтику.

В конце занятий руководитель сказал:

– Очень рекомендую каждому самостоятельно, пешим посамолётному, пройтись по всему маршруту. При появлении вопросов обращайтесь без стеснения. И последнее. Прошу обратить внимание на экипировку. В полет идти в зимнем меховом обмундировании, включая унты. Всё. Свободны.

И здесь, как всегда нашёлся остряк-самоучка, Женька Самохвалов:

– Товарищ капитан, вы ничего не перепутали, ведь на дворе – начало августа?

– Август для романтиков на Рижском взморье, а для нас на высоте семь тысяч метров – суровая зима. И давайте выполнять получаемые указания без комментариев, это будет залогом успешного выполнения боевой задачи. Всё! Вопрос не обсуждается…

Наконец-то настал день, когда нас допустили к полёту на Берлин. На этот раз вылет на задание был спланирован смешанной группой. Нас, армейских летчиков, отправили в полёт вместе с морскими, имеющими опыт полётов на Берлин.

Взлёт был тяжёлым. Моторы, натужно ревели, выдавая всю мощь, на которую способны. Старт, разбег, до конца взлетки остаётся всего несколько десятков метров, а колеса все еще на грунте. Три подвешенные авиабомбы весом по двести пятьдесят килограммов каждая тянут вниз, не давая самолёту оторваться от земли. Несмотря на то, что мы все атеисты, при этом взлёте каждый про себя повторял: