Георгий Косарев - Сердце прощает Страница 13

— Здравья желаем! — вкрадчиво произнес староста, снимая шапку.

— Спасибо, коль от сердца, — ответила Наталья и тут же поснимала сгвоздей, набитых на стене возле двери, обиходную домашнюю утварь.

— Ехали к Фоме, а попали к куме, — наигранно весело проговорил Степани, подхватив Старостин полушубок, повесил его на высвободившийся гвоздь.

— Милости просим, проходите! — с улыбкой пригласила Наталья, но налице ее можно было прочесть тревогу и недоумение: чего, мол, явились к нейэти бесы?

— Нам бы посудинку, — попросил староста, — ну, там пару стакашков,что ли, — пояснил он и, вынув из внутреннего кармана распахнутого пиджакалитровую бутыль самогона, поставил ее на стол. Потом бесцеремонно уселсяна лавку, бросил любопытствующий взгляд на Цыганюка, с лукавой ухмылкойпосмотрел в лицо хозяйке. Наталья, приняв равнодушный вид, подала дваграненых стакана. Степан взял один из них и, словно отогревая озябшиеруки, стал катать его в ладонях.

— Надо бы и закусить, — сказал он, — у нас ведь самогонка, а не чай,ее, окаянную, без закусона и не проглотишь.

— А у меня, милок, не харчевня, закусок про запас не держу, —ответила Наталья.

— Ладно, — сказал ей Яков. — Тащи огурцов и свинины, другого проситьне будем.

В голосе старосты Наталья уловила не просьбу, а прямой приказ.«Откажи ему, — подумала она, — добра не будет». Насупив брови, она ничегоне ответила и тотчас вышла в сени.

Когда Наталья скрылась за дверью, Яков вновь бросил заинтересованныйвзгляд на Цыганюка, спросил:

— Ну, как, парень, дела? Сыт, здоров, прижился?

Цыганюк поднял на него глаза.

— Я же не собака, жить где-то надо.

— И то правильно, — сказал староста, — человек — это не скотина! Назиму и ее загоняют в хлев... Но это я так, промежду прочим интересуюсь.Хотя мне по моей должности и полагается знать, как живут людишки вовверенном мне селе.

Цыганюк промолчал, а староста, словно желая замять неприятноевпечатление от своих последних слов, предложил:

— Кончай работу, подсаживайся к столу.

— Надо валенок залатать, зима на дворе.

— А куда тебе ходить-то? — усмехнулся Степан Шумов. — Бабенка тебяпригрела хорошая, кровь с молоком, приютился у ее юбки и знай сиди.

— Что я, без рук, без ног, что ли? — огрызнулся Цыганюк. — Надо мне ив мир выходить.

— И это правильно, — подтвердил староста. — Какая бы она ни былахорошая, а жить на бабьих харчах один срам. Надо и самому работать,присматривать что-нибудь подходящее.

— С подходящим-то тяжеленько в такое время... Война идет, — поспешилпоправиться Цыганюк.

— Для кого идет, а для тебя кончилась, и неплохо. Вон какую подцепилсебе цацу! Хоть она и вдова, а, поди, лучше любой девки, — ухмыльнулсястароста и, положив на край стола расшитый атласный кисет, принялсявертеть самокрутку. — Да, чего и говорить, подвезло, подвезло тебе,парень. Это не просто баба, а конфетка.

Появившаяся в дверях Наталья улыбнулась, игриво-укоризненно бросила:

— Снаружи-то мы все, как конфетки, только изнутри ядовиты. Да иоткуда тебе, Яков Ефимович, знать, какая я?

— Знаю, — решительно заявил староста. — Мне шестой десяток, в людяхразбираюсь.

— Одно слово, в выборе кумы я не ошибся, — по привычке съехидничалСтепан. — Дворянка она, Яков Ефимович, и все тут, чего и говорить, сразувидно — голубой крови.

— Тьфу, болтун! — с ужимкой произнесла Наталья и поставила на столмиску соленых огурцов, потом выложила из матерчатого свертка небольшой,домашнего копчения, свиной окорок.

Степан, запустив руку в широкий карман брюк, достал нож и принялсярезать свинину на ровные продолговатые кусочки. Он резал и приговаривал:

— Добрый был хряк, породистый и, видать, будет скусный, съедобный.

«Спьяну-то тебе и крыса будет съедобна», — неприязненно подумалаНаталья и вышла в чуланчик за хлебом.

Староста тем временем откупорил бутыль с мутноватым самогоном и втретий раз обратился к Цыганюку:

— Хватит, хватит работать, тащи себе стакан и давай к столу.

Цыганюк отставил в сторону валенок.

— Спасибо, я непьющий.

Наталья положила хлеб на стол и, ласково уставившись на своегопостояльца, посоветовала ему:

— Садись, Мирон, развлекись чуток, от дум избавься...

Сама того не подозревая, Наталья попала в самую точку. Как толькопереступили порог Яков Буробин со своим помощником, сердце Цыганюкапочувствовало неладное. Он уже много слышал о старосте и не представлялсебе, как он, Цыганюк, вчерашний красноармеец, вдруг сядет с немецкимстаростой за один стол и будет говорить обо всем, что накопилось в душе...Было над чем задуматься Цыганюку.

— Коли вы уж так настаиваете, могу и присесть, — сказал он ипридвинул свой круглый чурбан к столу.

— Вот так-то оно лучше! — удовлетворенно заметил староста, наливаясамогон в поставленный Натальей третий стакан. — Ну что же, выпьем за твоездоровье, Наталья, за твой гостеприимный дом!

Яков и Степан мигом опорожнили стаканы и, морщась, стали хрустетьогурцами.

— Злая, собака, аж жгет, как перец, первач настоящий. Вот ведь вродеи деревенской выпечки, а городской не уступит ни в коем разе, — балагурилСтепан.

Цыганюк все еще колебался. Лицо его было бледным, взгляд неспокойный.

— Что это ты ломаешься, как красная девица! — сказал ему Яков. — Пей,не раздумывай.

— Пей, брательник, пей, тоска пройдет! — нараспев проговорилСтепан. — По себе знаю — пройдет... В кабаке родился, в вине крестился.

— Теперь хочешь не хочешь, а выпить надо, — сказала Наталья и приселарядом с Цыганюком. Тот взял стакан и, ни на кого не глядя, молча выпилбьющую в нос сивушным перегаром жидкость.

— Ну как? — осведомился староста. — Прошла?

— Как видите.

— Ничего, это только поначалу затруднительно, — сказал Яков иобратился к Наталье: — Может, и ты с нами выпьешь?

— Ой, что вы! — отмахнулась Наталья, но тут же, словно что-то взвесивв уме, придвинула к себе пустой стакан Цыганюка. — Разве только чуть-чуть,просто попробовать.

— Ну, как это попробовать! — возразил Степан. — Надо выпить пополной, наш век не так уж и долгий.

Староста, однако, налил Наталье полстакана. Она спокойно выпиласамогон, обтерла влажные раскрасневшиеся губы рукавом и с аппетитомпринялась есть податливую с мороза свинину.

— Горько, правда? — подмигнул ей Степан.

— Уж как не горько, — с усмешкой ответила Наталья.

— А когда обнесут тебя чаркой, и того бывает горше...

Через несколько минут Яков разлил остаток самогона. Но и без того всеуже были под хмелем, который гулял, бродил по телу, путал в голове мысли.Яков щурил глаза, расправлял на обе стороны обвисшие от влаги усы, вытиралрукой мясистый нос с раздвоенным кончиком и все чаще похотливо взглядывална Наталью.

А Наталья жалась к Цыганюку, который продолжал молчать и лишь изредкапосматривал на старосту, будто старался разгадать его намерения.

— Ну, как, жизня-то твоя, полегче стала? — вполголоса справился Якову Натальи, когда взгляды их встретились.

— Это почему же? — притворно удивилась Наталья.

— А разве худ у тебя помощник? Парень, видать, с головой, по глазамвижу. К делу пристроится — в люди выйдет...

Наталья торопливо сказала:

— Конечно, то дрова поколет, то воды принесет или сено задаст корове.Теперь все-таки не одна, а двоим-то как-никак веселее.

— Федька, прежний муженек-то, будто сейчас перед моими глазамистоит, — пуская синий табачный дым, многозначительно произнес Яков. —Здоровый был, в плечах косая сажень, и подумать только, ни за что сгорел.Говорили, кулак, против Советской власти агитацию вел, подрывал ее, а чтотам было подрывать, она и так едва на ногах держалась. Стоило немцам еетряхнуть — она и концы отдала, развалилась. И выходит, с виду-то она вроденормальная, а изнутри с гнильцой, как дерево, пораженное червоточиной...Бот был бы сейчас Федька жив, ох, и пригодился бы мне здорово!

— Не надо, Яков Ефимович, об этом, — попросила Наталья.

— А твой отец чем занимался? — спросил староста Цыганюка.

— Хлебопашествовал.

— Середняк, бедняк?

— Середняк, по-моему. Да у нас в Заволжье земли у всех вдоволь.Сейчас-то, конечно, колхоз. Правда, перед коллективизацией батька чуть незагремел. По хлебу довели твердое задание. Потом разобрались — отменили.

— Доберутся немцы и до Заволжья.

— Не доберутся, — решительно возразил Цыганюк. — Это далеко, кишка уних лопнет.

Староста, словно протрезвев, удивленно и недобро уставился назахмелевшего Цыганюка. Казалось, сейчас он встанет и кликнет полицаев. НоЯков не закричал, не повысил голоса, а лишь с ехидцей произнес:

— Твоими бы устами да мед пить, служивый. Ежели бы было так, — надотьбы золотом тебя одарить. Но, друг ты мой хороший, не будет, как тыдумаешь. Сам посуди: меньше чем за полгода тяпнули немцы четвертую частьРоссии и почти половину ее населения. Еще один такой заход, и даже японцамс турками ничего не останется. Это тоже надо понимать. Верно?