Владимир Першанин - «Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага Страница 14

— Механик и радист наверняка погибли, а остальной экипаж в санбате.

— Командир машины остался. В полковой санчасти решил отлежаться. Ну что с машиной?

— На завод отправим. Шарахнуло крепко.

Поговорили с майором о том о сем, и Чистяков вернулся к себе. Полк менял дислокацию. Остановились в сосновом лесу, неподалеку от Кюстрина. Маскировали машины, заправляли их горючим.

Впрочем, работы было немного. До этого здесь стояла немецкая танковая часть, имелись капониры, защитные щели. Даже небольшие, крытые бревнами и землей погреба для боеприпасов и горючего.

Хотя шли двадцатые числа марта, погода была промозглая, теплом и не пахло. Накануне прошел дождь со снегом. Почти всю зиму ночевали в машинах, шалашах, случайных постройках. Это считалось нормальным явлением — тяготы войны. Однако люди простужались, а во время сильных холодов некоторые отморозили пальцы на руках и ногах.

Сейчас выделили для экипажей жилье. Первой и второй батарее достался флигель, в котором сохранилась даже часть окон и была исправна печь. Вася Манихин, страдавший больше всех от холода, тут же выбрал себе место у печки.

— Хоть отогреемся, — обнимал он обитую жестью круглую голландскую печь. — Надо за дровами идти. Эй, молодежь, собирайся.

Забили фанерой выбитые окна, а сушняк набрали поблизости. Несмотря на войну, сосновый лес был ухожен. Спиленные ветки и засохшие деревья были собраны в аккуратные штабеля.

Пройдя немного поглубже, наткнулись на немецкое кладбище. Десятка три крестов из отполированных брусков, таблички с именами, фамилиями, даты рождения и смерти. Обычно при отступлении немцы сравнивали кладбища с землей, а это оставили.

— Надеются, что вернутся, — сказал Василий Манихин. — А вот хрен им! Поворота не будет.

Валентин Линьков, самый грамотный из всех, читал имена и фамилии. Удивлялся:

— Молодняка сколько! Этому семнадцать лет, этим троим по восемнадцать. Глянь, а того Адольфом зовут. Тезка Гитлера.

— Где тезка? — встрепенулся один из самоходчиков.

Подойдя поближе, несколькими ударами свалил крест, рубанул топором по табличке.

— Адольф сраный… снести этот могильник к чертовой матери!

— Пусть себе лежат, — рассудительно заметил сержант Василий Манихин. — Когда война кончится, матери-отцы приедут. Давайте дрова собирать, нечего ерундой заниматься.

Впрочем, дрова особенно и не понадобились. В сарае обнаружили груду угольных брикетов бурого цвета, которые неплохо горели.

— Сейчас жить можно, — сидел возле гудящей печки Манихин.

Вместе с Николаем Марфиным и механиком Савушкиным они выпили трофейного рома и, покуривая, ждали ужина.

— Жалко, женского пола поблизости нет, — рассуждал Николай Марфин. — Пообщались бы.

— На немецком? — поддел его грамотей Линьков. — Ты же ничего, кроме «Гитлер капут!», не знаешь.

— Договорились бы, — щурился разомлевший от тепла наводчик.

Глущенко и Чистякову, как командирам, экипажи великодушно уступили отдельную комнатку, где имелись две настоящие кровати, стол и кресло.

В соседнем фольварке жили девушки — связистки из роты связи. Коля Марфин, как самый шустрый, поторопился нанести визит, но его бесцеремонно развернула женщина, старшина роты:

— Чего надо, усатый?

— Познакомиться пришел.

— Люди отдыхают, а тебе, видно, делать нечего.

— Нечего, — подтвердил сержант. — Не все же время воевать.

— Иди, иди к себе… успеешь познакомиться.

Но вначале личному составу полка предстояло познакомиться с общей оперативной обстановкой вокруг Берлина, и особенно с участком Зееловских высот.

Это была цепь высоких, зачастую довольно крутых холмов к западу от реки Одер. Пойма реки к концу марта представляла болотистую равнину. Кроме того, немецкие инженеры разрушили часть дамбы, что повысило уровень реки.

Во многих местах неглубокий слой воды, который хоть и с трудом, но можно было преодолеть, пересекался низинами и оврагами. Получались ловушки, в которые могли попасть люди и техника.

Но самое главное, Зееловские высоты представляли глубоко эшелонированную оборонительную полосу. Девятая армия вермахта, оборонявшая высоты, насчитывала 200 тысяч человек, 600 танков, 2600 орудий разного калибра. За поймой реки было возведено три линии обороны: бетонные доты, бункеры, траншеи, противотанковые заграждения.

О планах командования в полку могли только догадываться. Многие считали, что командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Жуков обойдет высоты, где затруднено продвижение бронетехники, и начнет окружение Берлина.

Однако в конце марта и начале апреля тяжелые самоходные установки совместно с танками и пехотой прошли обкатку на участке пересеченной местности, похожей по рельефу на Зееловские высоты. Здесь возвышались такие же холмы, часто довольно крутые. Склоны разрезали овраги, на дне которых струилась талая вода.

Широкие долины во время тренировок объявлялись «заминированными». Для учебных атак оставляли извилистые склоны и низины, где густо сплетался кустарник, а гусеницы вязли в топкой почве.

Порой машины зарывались в болотистую жижу. Двигатели ревели, перегревались. Застрявшие танки и самоходки брали на буксир, набрасывая на крюки тросы, и вытягивали на сухое место усилиями сразу двух машин или тягачей. Заляпанные грязью экипажи после возни в холодной воде сушили комбинезоны на горячих жалюзи моторов и материли на чем свет стоит эти учебные марши.

— Теперь ясно, куда нас бросят, — выразил мнение экипажа механик Савушкин. — Туго там придется.

— Гиблое место, — поддержал его Вася Манихин, выкручивая мокрые портянки. — И как всегда, нам больше всех достается.

— Чего ноете? — усмехнулся Чистяков. — Два месяца отдыхали. А сейчас потренируемся. По таким же горкам под огнем придется катить. Впрочем, каким путем двинем, никто не знает.

— Выходит, мы не тренируемся, а фрицев обманываем, — сказал наводчик Коля Марфин.

Остальные промолчали. Чего зря трепаться? Все равно до последнего часа направление удара будет храниться в секрете.

Достаточно мощные двигатели самоходок ИСУ-152 позволяли брать подъемы с углом возвышения тридцать пять градусов, преодолевать рвы шириной около трех метров и глубиной в рост человека.

Танки Т-34-85 уступали по ряду показателей «зверобоям». Максимальный угол подъема не превышал тридцати градусов, меньшей была глубина брода.

В то же время «тридцатьчетверки» развивали скорость гораздо выше, чем ИСУ-152.

Кроме того, тяжелые самоходки, имевшие штатный боезапас всего двадцать снарядов (у танков — шестьдесят), сопровождали грузовые «студебеккеры» и «порше», загруженные дополнительным запасом снарядов. От командиров требовалось четко налаженное взаимодействие техники и десантных взводов. Это замедляло продвижение «зверобоев».

— В траншеи вперед десанта не лезть! — повторял подполковник Пантелеев. — Вся немецкая пехота прошла обучение по борьбе с танками. Любое отделение имеет несколько фаустпатронов. Кстати, появились образцы с прицельной дальностью до ста метров. «Тридцатьчетверки» хотя бы пулеметами подозрительные места прочесывают, а вам вдвойне осторожнее надо быть.

— Ясно, — кивали командиры батарей.

Заместитель Пантелеева Григорий Фомин достал из прорезиненного чехла гранату необычного вида, похожую на обрезанный фаустпатрон, с таким же массивным набалдашником.

— Знакомая штука, — сказал Глущенко.

— Знакомая, — подтвердил Фомин. — Ручная кумулятивная граната. Это последний образец. Вес 950 граммов, удобная рукоятка, усиленный заряд. Во время броска раскрывается ленточный стабилизатор, и граната приземляется точно взрывателем на броню. Результат — прошибает пятнадцать сантиметров брони, дыра диаметром три сантиметра, а вспышка выжигает внутри машины все живое. Так что следите за гранатометчиками.

— Кстати, — добавил Пантелеев. — Из уважения к нашим «зверобоям» немцы создали специальные команды для борьбы с тяжелыми танками и самоходками. Рекомендовано не подставлять под наши снаряды «Тигры» и «Пантеры». Применять артиллерию, заманивать тяжелые русские машины в засады, использовать фугасные огнеметы.

— На хрен бы такое уважение! — пробурчал Григорий Воронин. — Видел я, как одним махом огнеметный баллон на ИСУ-122 обрушили. Ребята даже люки открыть не успели. Пять человек как в печке сгорели. Лопатами головешки выгребали.

— А у нас мало сгорали от снарядов? Особенно от 88-миллиметровых, — вздохнул Петр Тырсин.

— Ладно, закончим совещание хорошими новостями. Получен приказ присвоить командиру самоходно-артиллерийской установки Григорию Афанасьевичу Воронину очередное воинское звание «капитан». Поздравляю, Гриша!

Пантелеев вручил расплывшемуся в улыбке Воронину погоны с четырьмя звездочками.