Майкл Пауэлл - Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939 Страница 14

– Сэр? – сказал он тоном, подразумевавшим, что на моряков всегда можно положиться.

– Сыграйте отбой! Походная вахта!

В тот же миг тонкий звук горна понесся от корабля к кораблю.

Дымка быстро рассеивалась. Капитан Белл записал в своем дневнике: «Этот день в Южной Атлантике быш воистину превосходным. Теплое солнце, на небе ни облачка, легкий ветерок, спокойное море и кристально чистый воздух».

Вахтенным офицером был лейтенант-коммандер Смит. Белл сказал:

– Я иду вниз умыться и побриться. Будьте начеку. – Он направился в сторону кормы, но по пути остановился и добавил: – И следите за действиями коммодора.

Смит усмехнулся и кивнул. Он всегда был начеку – хороший компетентный офицер.

А на мостике флагманского корабля Харвуд продолжал смотреть на восток, словно стремился неким колдовством вызвать врага из морской пучины. Вудхаус, собравшийся пойти вниз, остановился рядом с ним и проговорил:

– Перефразируя Шекспира, можно сказать: идут декабрьские иды.

– Да, Цезарь, – ответствовал Харвуд, – но не ушли.

На «Ахиллесе» Кобурн с упреком взглянул на Парри и сказал:

– Шесть десять, сэр.

Парри посмотрел на часы, потянулся, снял фуражку, потер глаза, смачно зевнул и пробормотал:

– Я буду в своей каюте.

Все три капитана не могли не проявлять беспокойство. Парри положил свой бинокль на штурманский стол и сказал, по твердому мнению Кобурна, без всякой нужды:

– Будьте повнимательнее.

– Конечно, сэр, – ответил Кобурн.

Прежде чем покинуть мостик, Парри добавил:

– И не спускайте глаз с флагманского корабля.

Между прочим, Харвуд все еще находился на мостике, хотя все ему вслух и мысленно желали убраться в свою каюту. Дранки Левин был вахтенным офицером и умирал от желания поболтать с наблюдателем Керни, который топтался неподалеку. Дежурным офицером был торпедист Пеннефазер. Старшим вахты левого борта был способный и остроглазый Свонстон. Когда Харвуд, погруженный в свои мысли, начинал мерить шагами мостик, его взгляд иногда останавливался на ком-то из них. Каждый, кому повезло ощутить на себе тяжелый взгляд коммодора, начинал немедленно припоминать все свои грехи. В какой-то момент этим несчастным оказался юный посыльный, которого Харвуд, скорее всего, никогда раньше и не замечал.

– Где ваш ремень? – требовательно вопросил коммодор и последовал дальше.

Сделав несколько шагов, он обернулся к застывшему на месте мальчишке, который только начал приходить в себя, и добавил:

– Кстати, постригитесь.

Харвуд обошел нактоуз, остановился рядом с Левиным и придирчиво осмотрел инструмент. Затем он сделал еще один круг по мостику, миновал покрытый картами стол и уселся на стул с таким видом, словно собирался оставаться на нем всю оставшуюся жизнь. Медли все время держался на заднем плане, но в конце концов решился сунуть голову в пасть льва и спросил:

– Принести вам бумаги на подпись после завтрака сюда, сэр?

Ему удалось остаться безнаказанным. Лев только рыкнул, и Медли исчез внизу. К всеобщему облегчению, Харвуд издал еще один рык:

– Торпс![19]

– Сэр? – последовал немедленный ответ.

Харвуд уже уходил с мостика и бросил через плечо:

– Дайте мне знать, если что-то заметите, – а проходя мимо впередсмотрящих, добавил: – И глядите тут в оба!

– Конечно, сэр, – ответил Свонстон и затем тоном «младшего пророка» сообщил другим впередсмотрящим: – Вы все слышали!

Торпс облегченно вздохнул и прошел в переднюю часть мостика. Левин и Керни немедленно приступили к беседе. Все было как обычно. Создавалось впечатление, что моряков ожидает обычный, ничем не отличающийся от прочих день.

Свонстон все же ощущал беспокойство. Очевидно, тревога Харвуда передалась и «младшему пророку». Он прошелся взад-вперед, извлек из чехла большую подзорную трубу и установил на подставку, снова сделал несколько шагов туда-сюда, потом подошел к Левину, обсуждавшему с Керни детали торпедной атаки, и доложил чрезвычайно значительным тоном, который должен был означать, что он, Свонстон, является единственным человеком на корабле, который держит глаза открытыми:

– Впередсмотрящие на местах, сэр.

– Очень хорошо, – безразлично сказал Левин и продолжил обсуждение интересующих его технических вопросов.

Недовольный тем, что никто не отметил его повышенного внимания, Свонстон взял бинокль и принялся осматривать горизонт. Но добродетель не всегда вознаграждается немедленно. Горизонт был пустынным, а видимость – превосходной. Он медленно двигал бинокль, сканируя горизонт сначала с севера на юг, потом в обратном направлении. Все было чисто. Свонстон опустил бинокль, задумчиво почесал подбородок и снова поднес бинокль к глазам. На этот раз он решил проверить северо-западное направление. И не поверил своим глазам. Над горизонтом поднимался дымок.

Расставшись с «Альтмарком» 29 ноября, «Граф Шпее» пошел на север. Рандеву происходило далеко на юге, в удалении от судоходных путей, поэтому в течение нескольких дней на пути немецкого рейдера не встретилось ни одного судна. У Дава и его товарищей по несчастью было время устроиться. Все радовались переменам к лучшему – после «Альтмарка» условия на «Графе Шпее» казались идеальными. Судя по всему, капитан Даль с «Альтмарка» был мелким тираном, причем не только по отношению к пленным, но и по отношению к своим же собственным офицерам и команде. Никто не мог сказать о нем ни одного доброго слова. И отношение к людям на «Графе Шпее» было несравненно лучше. Да, все они были пленными, находились вместе и в весьма стесненных условиях. А каких еще условий можно ожидать на военном корабле? Но зато к ним относились по-человечески. Каждый день являлся офицер, выслушивал жалобы и принимал меры, если это представлялось возможным. Еда была качественной, ее хватало, и, что было очень важно для англичан, они могли пить чай, сколько желали. Чайник кипел постоянно. Отверстия от винтов в двери так и не закрыли, и приходилось только удивляться, как много давали эти маленькие глазки, позволяющие увидеть солнце, синее море и болтающий и загорающий орудийный расчет, людям, находившимся в стальной тюрьме.

Сигнал тревоги впервые прозвучал во второй половине дня 2 декабря – сразу после обеда. Как обычно, по корабельному радио транслировали граммофонные записи – в основном немецкие танцевальные мелодии, кипел чайник. Пленные спали, играли в карты, вели записи в своих дневниках или читали. Некоторые фанатики физической формы занимались физическими упражнениями. Сигнал тревоги заставил всех вскочить и ринуться к глазкам в двери. Капитан Дав и старший помощник с «Хантсмена» успели первыми, и, поскольку оба были мужчинами солидной комплекции, сдвинуть их с места было невозможно.

Они видели, как орудийный расчет занял свои места, и очень скоро другое 5,9-дюймовое орудие произвело одиночный выстрел, без сомнения, предупреждение преследуемому торговому судну. Моряки, уже прошедшие через все это, напряженно прислушивались. Они ожидали, что теперь услышат, как двигатели снижают обороты, и прозвучит приказ абордажной партии занять свои места и спустить катер. Но в этот раз события развивались по другому сценарию, и в сердцах людей зародились искорки надежды. Заговорили чужие орудия, «Граф Шпее» изменил курс и произвел несколько ответных выстрелов. Сразу возникло множество самых невероятных теорий насчет того, что происходит на воле. Самые отчаянные оптимисты высказали предположение, что «Граф Шпее» встретил эсминец, но более опытные люди знали, что орудия, которые они слышали в отдалении, стреляли снарядами весом не более трех-четырех фунтов. Преследование продолжалось, волнение и радость, надежда и отчаяние, огорчение и злость сменяли друг друга в среде пленных. Одна только мысль о том, что кто-то из их товарищей оказывает упорное сопротивление, сводила с ума. Люди метались по каюте, чертыхались, потрясали кулаками, выкрикивали угрозу, и даже самые сдержанные призывали на голову врагов ужасные проклятия. Как раз в это время Дав, не отходивший от своего поста у дверного глазка, доложил, что орудийный расчет, за которым он наблюдал, явно забавляется и вообще ведет себя чрезвычайно нахально.

В конце концов, перед закатом стрельба прекратилась. Скорость снизилась до средней, а потом корабль и вовсе остановился.

– Они потопили его, – с ужасом промолвил кто-то, и поднялся ужасный шум. Это была смесь стонов отчаяния и криков злости. Прозвучали приказы, которых давно ждали.

Миновало еще полчаса. Страсти накалились до предела, когда старпом «Хантсмена», так же как и Дав не отходивший от двери, предупредил:

– Внимание, идет старина Зунк.

Под этим именем всем пленным был известен корабельный полицейский. Он был в общем неплохой человек. К тому же являлся их главной связью с окружающим миром, и обычно его можно было втянуть в разговор. Его любимой темой был триумфальный круиз «Графа Шпее»: суда, которые он уже потопил и потопит в будущем. Он появился в дверях, сияя довольной улыбкой. Поскольку он не слишком твердо знал форму прошедшего времени своего любимого глагола, то и получил прозвище Зунк.[20] Не обращая внимания на встретившие его сердитые взгляды, он громко сообщил: