Николай Гомолко - Лесная крепость Страница 15

В другой раз партизаны подорвали минами железнодорожное полотно, и путь Митковичи — Калиновичи надолго вышел из строя.

Вадим воевал храбро, далее отчаянно, не жалея себя. Душевная рана, нанесенная ему Оксаной, оказалась глубокой, кровоточила. Он только сейчас понял, как любил ее и верил ей, как глубоко вошла она ему в душу. Одно было непонятно: откуда же у нее это отвратительное, страшное, этот животный инстинкт приспособленчества?..

Часто ночью в партизанском шалаше вспоминал он все, что было между ними: первую встречу во дворе школы, на соревнованиях, и нескончаемые споры на лугу, что у омута… Он помнил даже все щербинки на ее крыльце, где они часто сидели, возвращаясь из кино. Вадим перебирал в памяти каждую ее фразу, припоминал выражение лица, жесты, характерную усмешку… Вспоминались капризные, бездумно-задиристые и самонадеянные слова ее и поступки. Тогда это казалось мимолетным, случайным…

И — на тебе! — минул один год войны — и Оксана совсем другая, словно ее подменили. Захотела спокойной жизни и даже бравирует новым своим положением. Немецкая переводчица! Конечно, фашисты видят ее старательность и не преминут ею воспользоваться. Даже возили в Берлин. Надо же!.. Значит, не сомневаются в ее преданности.

Он мысленно представлял, как Оксана ходит среди немцев, говорит с ними, улыбается им… Какая нелепость! Оксана, его Оксана — и предательство! Собственная беспомощность доводила его до бешенства. Он гнал и не мог прогнать Оксану из своих мыслей. Она будто стояла перед глазами — но та, прежняя, не такая, какой он видел ее в последнюю встречу на митковичской площади. Он видел ее в ситцевом сарафанчике, ласковую, милую… Его Оксану…

Как же вразумить ее? Как отнять ее у врагов? Он стискивал голову руками и ничего не мог придумать. Может, еще раз встретиться? Но это, пожалуй, трудно, особенно теперь — прорваться в Митковичи днем без аусвайса[2] невозможно.

Враги как огня боятся партизан, а сейчас особенно бдительны. Написать ей письмо? Может, даже пригрозить? Вадим Николаевич прикидывал и так и этак, строил самые невероятные планы.

Ночами, когда он лежал в партизанском шалаше на подстилке из елового лапника, эти планы представлялись ему выполнимыми. Но вот наступал день, и все, что придумывалось ночью, казалось глупым и несуразным. Никаких писем он Оксане, разумеется, не писал, встреч с ней не искал.

Но случилось непредвиденное.

Очередное задание выйти на «железку» он самовольно, на свой страх и риск, перестроил: изменил план и маршрут похода. Часть бойцов послал на перегон между станциями Белёво и Старушки, а сам с лучшим своим другом Иваном, нагрузившись толом, решил добраться к ночи до Митковичей.

Немецкая комендатура занимала в местечке одноэтажный оштукатуренный особняк. Там и работала Оксана. Вадим решил, что наилучшим образом он докажет ей свою правоту и силу, если взорвет ненавистное здание. Пусть доверчивая Оксана знает, какое шаткое и ненадежное положение у ее покровителей.

План решено было осуществить ночью. Комендатура охранялась часовыми с улицы, с парадного входа. Вадим уже однажды был тут и тщательно изучил все подходы к дому. Пробирались дворами и огородами. За высоким дощатым забором между деревьями угадывалось приземистое кирпичное здание. Перемахнули через изгородь, мягко спрыгнули на землю. Ступали осторожно и тихо, ни одна веточка под ногами не хрустнула. Наконец, вот они, стены комендатуры. Взрывчатку заложили под угол дома, надежно приладили бикфордов шнур, подожгли, а сами — назад, в темноту, на потайные тропы.

И внезапно зловеще и гулко раздался взрыв на всю округу.

Диверсия удалась. Но на железной дороге ребят из группы Вадима постигла досадная неудача. Они даже не добрались до рельсов — наскочили на немецкий патруль. Чудом не погибли, а двое получили ранения. Вернулись бойцы в отряд уже под утро — усталые, злые. Начальство пыталось выяснить, почему провалилась операция, но бойцы, не желая подводить своего командира, не сказали о своем участии во взрыве комендатуры.

Когда в отряде узнали о нем, партизаны удивлялись: кто же тот смельчак, что отважился на такой дерзкий шаг? Даже с подпольщиками связались, но те ничего конкретного не могли ответить. Решили, что этот безымянный герой действует в одиночку и ни с кем не связан.

Ну и струхнули немцы после взрыва! Перевернули всю округу, но храбрец как в воду канул.

Комендатуру немцы перевели в другое здание, что на самом краю Пролетарской, раньше там был детский сад. Весь двор обнесли тройным рядом колючей проволоки, построили бункеры с широкими амбразурами, на вышки поставили охранников.

Вадим живо, с удовлетворением представлял себе, как на следующее утро после взрыва пришла Оксана на работу. Вот небось испугалась, когда увидела одни развалины! Интересно, о чем она подумала в это время, что говорила? Неужели взрыв не потряс ее, не посеял в душе сомнения? Не заставил трезво и правильно оценить обстановку?..

Интересно, где она теперь, в эту ночь, в эту минуту, когда он не смыкая глаз лежит и думает о ней?.. Может, и она не спит. Может, и ей не так уж сладко жить на свете? Попала в самое логово фашистов, видит и понимает их звериное нутро, их жестокость и цинизм, но все еще держится около них, работает с ними… И снова каждое утро спешит на работу. Туда, за колючую проволоку, к фашистам. «Ох, Оксана, Оксана…» Вадим прикрывает глаза и силится заснуть.

— Вадим Николаевич! Вставайте, — слышится тревожный голос.

Ах, как хочется спать, хоть бы досмотреть удивительный сон, узнать, чем же он кончился?.. Летели кони, храпели испуганно и несли вперед седока, похожего на ребенка. Но оказалось, то был не ребенок, а Оксана. Но одета как-то необычно — в шапке, в фуфайке… Он хотел что-то крикнуть, остановить горячих коней. И тут этот голос… Ах, зачем он зовет, отрывая от любимой, а она громко хохочет ему в лицо и кидает цветы. А кони летят, летят…

Вадим Николаевич очнулся и почувствовал, как Алесь тихонько треплет его за рукав. Он открыл глаза, приподнял голову.

— Еще ведь совсем рано, зачем ты меня разбудил?

Но Алесь настойчив.

— Вставайте, вставайте! Посмотрите, что-то на озере плывет… Какое-то бревно.

Теперь Вадим Николаевич окончательно просыпается, и они выбираются наружу.

На робком утреннем свету слабо поблескивают капли росы на траве. Они выходят на самый берег озера, останавливаются за ольховым кустом. Алесь протягивает руку:

— Вон, видите…

Вадим Николаевич всматривается в озерные просторы.

— Не обходил берег?

— А как же, — оживляется Алесь. — Ничегошеньки Я надеялся, что лодку увижу. Нет…

— Пожалуй, это бревно случайное, — решает учитель. — Зря ты…

— А если поближе посмотреть? Можно? — Алесь умоляюще заглядывает в лицо Вадиму Николаевичу.

— Вода холодная. Не побоишься?

— Вот еще! — Алесь стал торопливо раздеваться.

— Только осторожно плыви, чтобы было тихо.

— Знаю. — Алесь бросил одежду на траву и, зябко поеживаясь от холода, вошел в воду. Бесшумно работая руками, быстро поплыл широкими саженками. Довольно близко от него размеренно покачивалось на волнах бревно.

Учитель посмотрел на восток, определяя, скоро ли выглянет солнце. Небо было чистым, высоким, где-то в самой его глубине уже загорелись первые лучи утренней зари. Ветер усилился, волны забились о берег.

Алесь уже возвращался назад. Его голова то поднималась, то опускалась вместе с волнами. А прямо перед ним двигался неизвестный предмет. Обломок разбитой лодки? Эх, остался бы жив тот смельчак! Авось и придумали бы что-нибудь все вместе…

Алесь уже близко. Волны напоследок ласково шлепают его по спине. Вот и песок под ногами. Алесь выбирается из воды, встряхивается, бросает на берег трофей — весло.

Вадим Николаевич внимательно разглядывает находку. Весло крепкое, с коротким древком.

— Не ошиблись мы с тобой, Алесь, — тихо сказал учитель. — Выходит, погиб человек. И лодка затонула.

— Пробивался через туман на север, — натягивая рубашку на мокрое тело, вслух рассуждал Алесь. — Значит, к партизанам.

— Ясно, к партизанам. Погиб и тайну с собой унес.

Глава одиннадцатая

Оксана мельком взглянула в зеркало. Поправила выбившуюся волнистую прядь. Усмехнулась — недурна дивчина. Что ж, она может быть собой довольна: держится строго, острая на язык, офицеры с ней почтительны и даже пытаются ухаживать.

Работы в комендатуре немало. И с каждым днем все прибавляется. Это из-за партизан. Боятся их немцы, панически боятся. Пленных зверски истязают, таскают па допросы, стараются вытянуть сведения о численности отрядов, о предстоящих операциях…

Особенно изощряется ее шеф, комендант гарнизона Вильгельм Циммер. Он даже перед ней демонстрирует свое усердие, будто хочет доказать, как он верно служит Гитлеру и фатерланду. Каждый допрос пленных — настоящая мука для нее, тяжело ей видеть, что делается вокруг. Все труднее сдерживаться.