Антон Якименко - Прикрой, атакую! В атаке — «Меч» Страница 16

Иду по ступенькам. Открываю скрипучую дверь. Вхожу в чистую горенку. На столе — свежая скатерть, вода. На спинке стула рушник. Такое впечатление, будто моя хозяйка дожидается гостя. И так каждый вечер. А вот и она, Мария Ивановна.

Вечер добрый, тетя Маша!

Пожилая, седая, невысокого роста. Сухие, в морщинах руки. Глаза добрые-добрые.

— Сейчас я, Антон.

Знаю, что-то сейчас принесет с огорода, из сада: фрукты, огурчики. А может, где молока раздобыла. Всегда она так. Знает, что кормят нас хорошо, но если откажешься, начнет сокрушаться: «Или не угодила, Антон?..»

— Спасибо. Мне ничего не надо. Водички попью и лягу. Рано вставать.

Остановилась. Тревожно смотрит в глаза. Стараюсь глядеть мимо нее. Не знаю, куда повесить пилотку, сунуть планшет. Шагаю к столу, наливаю в стакан воды и чувствую — затылком, спиной — ждет… Попробуй обмани материнское сердце.

— Кто не вернулся, Антон?

Усталость, нервное напряжение тяжелым грузом ложится на плечи. Сажусь. Память, будто пленку кинокартины, начинает прокручивать день, как бы с начала, с первого вылета, концентрируясь там, где нервы в комок. Тишина. Меня охватывает чувство беды. И вдруг: «Горит! Горит самолет!» «Кого потеряли?» — «Коровушкин, кого потеряли?» — «Командира». — «Товарищ командир! Звено Бондаренко село». — «Звено Бондаренко»… Василий слегка пожимает плечами: «Может, еще придет»… И вот это, последнее: «Кто не вернулся, Антон?»

Ждет. Замерла. Лишь пальцы теребят бархотку полушалка. Отвечаю:

— Бондаренко. Через два дома от вашего жил. Смуглый такой, красивый.

Лицо исказила гримаса боли. Дернулись губы:

— Знаю, у Евдокии жил. Невысокого роста, скромный, застенчивый, стеснительный…

Повернувшись, тихо побрела из избы, согнув усталые плечи. Будь она проклята, эта война, и те, кто принес ее на нашу землю. Отольются им материнские слезы. Ох, отольются!

А спать все-таки надо, готовиться к бою надо. В три зазвонит будильник, возвестит начало третьего дня специальной авиагруппы.

Штурмовой налет

В Монголии говорят: «Если на вершине горы встретишь восход солнца, то придет к тебе большая удача». Мы встречаем его вшестером: я, Завражин, Коротков, Черкашин, Шакуров и Чирьев. Правда, мы не стоим на вершине горы, мы летим. И хотя не знаем еще, как осуществится наш замысел, удачен ли будет полет, но наблюдать такую картину уже удача.

Зрелище и в самом деле удивительное. Внизу еще ночь, а вверху начинается день. И контраст настолько велик, что в сравнении с небом земля кажется черной. Такое впечатление, будто летишь над бездонной пропастью. Солнце только еще начинает свое восхождение, но небо уже расцветилось. Над горизонтом оно темно-багровое, выше — красное, еще выше — розовое. И на розовом фоне, будто рубины, пламенеют редкие облачка.

Летел бы и любовался. Но сейчас не до этого: мы идем на боевое задание. Разворачиваемся и, оставив всю красоту за спиной, направляемся к линии фронта. Молча идем. Командный пункт тоже молчит. Так договорились еще на земле. Нам предстоит нанести штурмовой удар по аэродрому Варваровка, сорвать вылет вражеских бомбардировщиков.

Безусловно, их вылет готовится втайне, но мы уже знаем о нем. Вот уже несколько дней, как они в одно и то же время взлетают, в одном и том же месте собираются в группу, встречаются с истребителями сопровождения и следуют к линии фронта. Вполне вероятно, сделают так и сегодня, и завтра, и послезавтра… Какой же смысл поджидать их у линии фронта? Не лучше ли упредить, сорвать вылет? Конечно, лучше. Гарантия, что бомбы не будут падать на наши войска, безусловно.

Посоветовавшись с летчиками, я позвонил старшему командиру, объяснил суть замысла.

— Значит, взлетать будете до рассвета, — подумав, сказал генерал и спросил: — А если после взлета у кого-то забарахлит мотор, что будет делать летчик? Дожидаться рассвета? Прожекторов-то нет.

Об этом я уже подумал, и вопрос генерала меня не смутил.

— Во-первых, мы возьмем лучшие самолеты, — успокоил я командира. — Во-вторых, мы выложим посадочный знак из фонарей «летучая мышь». А чтобы не демаскировать точку, стартовой наряд зажжет их только при явной необходимости. Об этом позаботится Зотов, в момент нашего вылета он будет на старте.

Генерал согласился, и вот мы в воздухе. Как там мои ведомые? Оглянувшись, вижу: каждая пара на месте. Но самолеты настолько четко, контрастно видны на фоне восхода, что замысел ударить внезапно может сорваться. Надо срочно терять высоту и держаться поближе к земле, используя для маскировки приземную темноту.

Идем со снижением, на повышенной скорости. Пересекаем линию фронта. Ее заметно и ночью, и днем — всегда что-то горит. Вижу горящие танки, Чьи? Трудно сказать, может, наши, а может, немецкие. Передний край все время в движении — то на восток отодвинется, то на запад. Сегодня ночью наши потеснили немцев на юго-запад. В этом заслуга и авиачасти. Мы не даем фашистам бить по нашим войскам с воздуха, а наши войска, набравшись сил, бьют врага на земле.

Справа, несколько выше нас, появилась пара Ме-109 и прошла на восток. Это охотники или разведчики. Нас не заметили. А шли бы мы несколько выше, встречи не избежать. Начинает светать и внизу. Видны населенные пункты, дороги, даже машины на них.

Сейчас мы идем на северо-запад, потом развернемся на юго-запад, затем на восток, чтобы выйти на Варваровку с тыла. Таков мой замысел. Надо только успеть до подхода вражеских истребителей, которые придут для встречи с бомбардировщиками. Иначе они нам помешают. Плохо, если встретимся с ними где-нибудь на пути к аэродрому.

Гляжу на часы — вроде успеем. Но надо торопиться: немцы скоро начнут взлетать. Идем на полных оборотах моторов. Торопимся. На горизонте поднимается облако пыли. Неужели взлетают? Это усложнит нашу задачу. Группу придется делить на две подгруппы. Одна будет бить взлетевших, другая — взлетающих. А когда подойдут истребители — на три. Вот что значит минута времени. Да где там минута — десять секунд! Приди на десять секунд пораньше, и все — успех обеспечен. А может, еще успеем, может, они еще не взлетают, а только газуют моторы, проверяют, как и положено перед взлетом.

Успели! Зря беспокоился, переживал. В воздухе никого. На летном поле спокойно. Похоже, что нас еще не видят. А может, и видят, но принимают за своих. Несколько бомбардировщиков вышли на линию взлета, другие подруливают, отдельные самолеты пылят еще на стоянке. Хорошо, если в эту минуту начнет взлетать головное звено. Свалив ведущего, такую пробку можно устроить, такой пожар сделать, что небу станет жарко.

Нам определенно везет: взвихрив серую пыль, звено начинает разбег. Командую:

— Атака в лоб! Завражин, бей правого ведомого! Шакуров, прикрыть атаку!

Беру в прицел флагманский «Юнкерс». Самолет приближается, растет. Пора! Нажимаю на кнопку. Справа, обгоняя мой самолет, тянется огненный шнур с самолета Завражина. Над целью проносимся вихрем. Едва успеваю заметить, как флагман резко мотнулся вправо. Мелькает догадка: наверное попал в пневматик. Тоже неплохо, на одном колесе не взлетишь. Командую:

— Повторяем заход!

Пронесшись над группой стоящих на старте машин, резко боевым разворотом выходим под углом к полосе, переводим машины в пикирование. Немного правее взлетно-посадочной вижу очаг пожара — результат первой атаки. Экипажи, оставив свои машины, разбегаются в разные стороны. Похоже, что вылет у них сорвался. Прицеливаюсь, открываю огонь. Опять бью по ведущей машине.

На этом штурмовку можно закончить, но для большей гарантии не лишним будет и третий заход. Опять выполняю боевой разворот, снова пикирую. Слышу голос Шакурова:

— «Мессера»! Приближаются с запада! Поздно пришли, к шапочному разбору. Завершив третью атаку, уходим в сторону, к линии фронта. В бой вступать не резон — боеприпасов осталось только на крайний случай, для обороны. Оторвавшись от Ме-109, переходим в набор. Набираем высоту две тысячи метров. Вызываю на связь командный пункт, сообщаю: идем домой, горючее на исходе.

Справа появилось звено «мессеров». Они направляются к паре прикрытия, идущей справа и выше нашей четверки. Нас пока что не видят. Передаю, чтобы пара перешла на левую сторону строя.

— Понял, — отвечает Шакуров, — перехожу. Сейчас подведу их под ваше звено.

Шакуров сразу понял мой замысел. Вообще он летчик соображающий, толковый. Убеждался в этом не раз. Спокойный, неторопливый, Шакуров прекрасно ориентируется, обладает хорошей зрительной памятью. Я уже думал о том, что со временем это будет отличный разведчик. И верно, время покажет, что Шакуров станет зорким и хитрым разведчиком, сильным воздушным бойцом. И одним из немногих пилотов, чей самолет не зацепит ни одна фашистская пуля. А сам он одержит немало побед.

Бой начался. Шакуров закрутился с фашистами. Я со своим звеном набрал высоту и захожу в заднюю полусферу группы Ме— 109. Командую: «Атака!» В ту же минуту один из фашистов, улучив момент, бросил свой самолет на машину Шакурова. Я немедленно подал команду: