Владимир Масян - Замкнутый круг Страница 17

— На што вам хвамилия?

— Ладно, говорите…

— Сегодня бандеры будут грабуваты маслосырзавод в Здолбици.

— Откуда у вас такие сведения?

— Прошу пана начальника довирять мени. — И женщина повесила трубку.

Похоже было на провокацию, но Ченцов все же вызвал Костерного. Тот вошел, закутанный в плащ-палатку, из-под которой стволом вниз торчал автомат.

— Там дождь? — Ченцов прислонил лицо к холодному стеклу окна. В подслеповатом свете фонаря разглядел сетку дождя. — Ночь как нельзя кстати.

И рассказал капитану о телефонном звонке.

— Пораскинем мозгами? — предложил подполковник, не замечая явно нескрываемого недовольства Костерного. — Кто мог располагать подобной информацией? Случайный человек? Вряд ли!

— Давайте я выеду туда, и во всем разберемся на месте, — предложил капитан. — Какая нам разница, кто сообщил?

— Разница большая. Если звонок не преднамеренная дезинформация, чтобы сбить нас с толку, то, значит, люди поверили нам, потянулись к нам…

— Рано еще. Слишком много бандеровцев в лесу.

— Ты не допускаешь нападения?

— Нападение как раз допускаю. Надо же им чего-нибудь жрать.

— Да, Иван. Ехать нужно в любом случае.

— Разрешите выполнять?

— Подождите. — Ченцов вынул из стола листок бумаги, протянул Костерному. — Читайте.

На листе было напечатано:

«Машинист Сидорчук. В бане устроил прачечную для бандитов. Стирают жена, дочь и сноха.

Мельник Глущук. Отбирает у селян часть семян в пользу бандеровцев. Коптит для них сало.

Пожарник Калюжный. Собирает для бандитов продукты питания, гонит самогон флягами. Имеет во дворе схрон.

Сторож церкви Мирончук. Содержит подпольную пекарню. Под видом церковного инвентаря возит в лес хлеб».

— А это вам постановление прокурора. — Ченцов подал Костерному вторую бумагу. — Теперь можете выполнять.

Капитан молча козырнул, развернулся на каблуках и вышел.

«Не нравится! — досадовал про себя подполковник. — Что поделаешь, мне тоже не нравится. Но выполнять обязаны».

Сидор был недоволен Грозой, но вида не подавал. Чувствовал, что и у боевкарей копилась злоба на помощника за неудачи последних операций. Но без Грозы он мог потерять сразу добрую половину отряда. Местные бандеровцы разбегутся, когда узнают, что их некому контролировать. Еще не пришел час расплаты, решил Сидор. К тому же и Гроза не так прост, чтобы не понимать, что можно ждать от главаря. Наверняка и он что-нибудь замышляет против Сидора.

Сегодня Степанида привезла из города хорошие новости. Пьяный капитан Смолин проболтался буфетчице, что солдаты Костерного устроили засаду на маслосырозаводе, но никто не напал на предприятие ни ночью, ни днем. На всякий случай чекисты решили подождать нападения еще пару дней. Солдаты остались в селе. Смолин даже снял патрули в Лидово и Копытлово, всех отправил на маслозавод.

Сидор пригласил к себе помощника по разведке Капелюха.

— В магазины Копытлово и Лидово поступил товар?

Угрюмый Капелюх утвердительно кивнул головой.

— Пошли туда хлопцев, хай возьмут взаймы у советов, а то засиделись.

— Ночью?

— Днем, а еще лучше утром.

— А патруль?

— Поменьше самогон жри, тогда знать будешь, что патруля завтра в Лидово не будет.

— Не будет так не будет. Кого слать? Грозу?

— Балябу с его дружками и Гнуса с машиной.

— Бензину немае.

— А цэ бачыв? — Сидор приставил к отечному носу Капелюха кулак. — Чтоб к утру был бензин. Иначе на себе товар попрешь.

— Слухаю! — Капелюх качнулся в сторону.

— Ходанича отправишь с хлопцами. Пусть привыкает. Но оружия пока не давать…

Грузовик затормозил у нового кирпичного здания. Петро Ходанич, сидевший у заднего борта, успел прочитать вывеску: «Сельмаг». «Только бы стрелять в людей не начали, — молил бога в мыслях Петро, зная, что за ним неотрывно наблюдает Прыщ. — Что мне тогда делать? Чем помочь?»

— Выходь! — скомандовал Баляба.

«Брошусь на старшего, а там будь что будет», — решил Ходанич и первым спрыгнул на землю, подошел к Балябе поближе.

Было раннее утро, но магазин уже работал. Перед крыльцом стояло несколько мужиков и с любопытством рассматривало вооруженных людей, выпрыгивающих из кузова грузовика.

— Гэть звидсы! — Баляба повел в их сторону стволом автомата.

Мужиков как ветром сдуло. Даже облезлый пес, лежавший у дверей магазина, ушел за угол дома.

Бандиты прошли в сельмаг. Продавщица, седовласая, лет пятидесяти женщина, повязанная голубой косынкой, поднялась им навстречу.

— Сидеть на месте! — приказал Прыщ.

— Що панам угодно? — пролепетала продавщица, невольно отходя в угол.

— Мы сами поглядим, чего нам понравится, — Прыщ поднял прилавок и шагнул в подсобное помещение. — Э, та здесь товару!

— Чоботы! Горилка! Костюмы! Ковбаса! — радостно вопили бандиты.

— Кончай базар! — рявкнул на всех Баляба. — Тягни все в кузов.

Ящики, мешки, кули поплыли мимо перепуганной продавщицы.

— Божечку ты мий! Хто ж за це заплатить?

— Заткнись, — пригрозил ей Баляба, — а то и тебя заберем.

Побелевшая женщина полезла под прилавок.

Петро таскал мешки вместе с другими бандеровцами. Гнев душил парня, но Прыщ неотступно следовал за Ходаничем, и даже думать о каком-то сопротивлении или побеге было бесполезно.

Когда товар загрузили, Петро лег на дно кузова. Прыщ сел рядом.

— Чего нюни распустил, — небрежно толкнул парня в бок. — Радуйся, теперь, как минимум, тебе пять лет обеспечено за групповое ограбление. Та двадцать пять за участие в сопротивлении.

— А нам супротивиться станешь, без всякого суда вздернем, — добавил Баляба и приказал Гнусу трогать.

На улице села по-прежнему никого не было. Но за каждым плетнем чувствовался напряженный взор. И стоило машине скрыться, как со всех сторон к магазину побежали люди.

У Садивона Пращака болела голова. И не потому, что он каждый вечер напивался вусмерть, а от вчерашнего разговора в сельсовете.

Саливон подошел к умывальнику, подставил голову под сосок, смочил ее застоявшейся вонючей водой. Потер виски, затылок. Головная боль не проходила. На дрожащих ногах вышел на улицу, подставил лицо легкому утреннему ветерку.

Вчера он имел неприятный разговор. Этот выскочка, секретарь их сельского совета комсомолец Косюк, вместе с учительницей Ефремовой в присутствии председателя райисполкома Скрипаля назвали Пращака пособником бандитов. И не просто назвали в пылу эмоций, а привели такие факты, что Саливону крыть было нечем. Припомнили и его дружбу с дьяконом, и пьяные оргии в домах зажиточных мужиков, скомпрометировавших себя в годы оккупации, и непонятную опеку тех семей, откуда мужья или сыновья ушли в банду.

— У него все равны, — кричал Косюк, — и вдовы, потерявшие мужей на фронте, и жены бандеровцев, хоронящие своих мужей после схваток с солдатами.

— Все дети сироты!

— Дети здесь ни при чем, — вставила учительница и опасливо посмотрела на предрайисполкома.

Скрипаль прохаживался по комнате. Протез на его правой ноге издавал жалобный скрип. Услышав про детей, Скрипаль остановился.

— Дети не виноваты, — пряча глаза, сказал он, — но и забывать, о том, что яблоко падает недалеко от яблони, не следует. Не может быть одной жалости и к нашим, и к ним.

— Выселить их к чертовой матери отсюда! — Косюк треснул кулаком по столу. — Мешают жизнь нам налаживать.

— А с тобой, — Скрипаль повернулся к Пращаку, — будем решать сурово. Половинчатую политику к народу не допустим. Готовься сдавать дела. Проведешь заем на селе и приезжай с отчетом. Выборы нового председателя проведем после сева.

Ели бы не Косюк, думал Саливон, то ничего бы и не произошло. Скрипаль приезжал ради проведения на селе займа на пятнадцать тысяч рублей. Сумма, конечно, огромная по нынешним временам. Но Пращак знал, у кого водились деньжата. Да и собранная сумма могла исчезнуть по дороге в город. Косюк помешал… Зря он его раньше не припугнул. А теперь — нельзя. Теперь сразу подозрение падет на него, на Пращака.

Больше всего Саливону было не понятно, почему комитетчики, раньше безоговорочно поддерживавшие председателя, вчера промолчали. Неужели почуяли крепость свежего ветра перемен. Если так, то скоро и в самом деле не сносить Пращаку головы.

Нет, он не был прямым пособником бандеровцев. Но он никогда и не делал попытки пресечь их влияние на сельчан, никогда не вмешивался в ход происходящих событий. Он хотел быть одинаково полезным и советской власти, и лесным братьям. Он, как дьякон, хотел молить о спасении души и тех, и других…

К сожалению, в жизни все произошло по-другому. И дьякон молил не за всех, и бандеровцы не прощали отступлений от веры, и советская власть не принимала половинчатости. Пришлось Саливону сделать выбор.