Иван Кривоногов - Родина зовет Страница 17

Съев кашу и убрав все инструменты, так, чтобы немцы не могли их найти, остальное время ночи мы отдыхали.

Лагерные «артели» работали вовсю. Каждый старался что-нибудь принести в лагерь - овес, картошку, свеклу, капустные листки. Все это делилось поровну.

Спустя три месяца шеф затребовал из центрального лагеря еще военнопленных. И как велика была моя радость, когда, возвращаясь в лагерь, я встретил самого дорогого мне человека - Володю Молоткова. Мы обнимались, жали друг другу руки, трясли за плечи.

Володя был страшно худой и слабый. Его нужно было поддержать, да и других товарищей тоже. Володю мы сразу же зачислили в свою группу, и наша «артель» стала усиленно трудиться над организацией дополнительного питания.

Однако проносить овес в лагерь с каждым днем становилось все труднее и труднее. В воротах обыскивали, отбирали и били, лишали лагерного пайка. Но мы изворачивались, придумывали новые способы, как обмануть немцев.

Однажды Володе на работе удалось припрятать несколько картошин. При обыске в воротах лагеря их нашли. Попались в этот день двое. Бил сам Громобой. Он их избил до потери сознания, затем приказал оттащить в бассейн, выкупать и снова бил. Изрядно устав, Громобой подошел к Володе и приказал открыть рот. Увидев, что у Володи все зубы еще целы, он крикнул Грише-переводчику, чтобы тот немедленно принес ему клещи или плоскогубцы. Гриша понимал, что хочет сделать унтер-офицер. Он убежал искать клещи и долго не возвращался. Вернулся он без клещей, сказал, что не нашел их. Громобой ударил его несколько раз, а потом снова набросился на искалеченных людей. Отступил он только тогда, когда выбился из сил, но, выходя из лагеря, все еще кричал, что он завтра вырвет провинившимся по два здоровых зуба. Володю и другого товарища мы внесли в барак и положили на нары. Они были страшно избиты, руки их не поднимались, [80] ноги не двигались. После побоев Володя не мог встать с постели недели две.

В одну из ночей пришла моя очередь варить кашу. Я уже засыпал муку в кастрюлю с кипящей водой и ждал, когда каша доварится. Артельщики с ложками наготове сидели на скамейке возле печки, ожидая позднего ужина. Другие «артели» также варили суп или кашу в своих котелках. В бараке света не было - мы кашеварили на ощупь, только в нужные моменты освещали лучиной котелок или кастрюлю, чтобы посмотреть, как варится каша. Дежурный должен был дать сигнал, если близко подойдут немцы. Задремав, он не услышал, как тихо открылась дверь, вошли двое солдат, схватили его, зажали рот, чтобы не кричал. Солдаты некоторое время наблюдали за нашей работой. Вдруг кто-то из товарищей крикнул: «Немцы!» Но было уже поздно. Не успели мы опомниться, как с криками они набросились на нас и начали избивать палками и прикладами, швырять в нас котелки и кастрюли с горячей кашей, супом, картошкой, табуретки, скамейки, столы, опрокинули и печку, рассыпав по полу угли. Люди заметались по комнате, натыкаясь друг на друга, забиваясь в углы, залезая под нары. Светя электрическими фонариками, солдаты перевернули все матрацы, разыскивая наши припасы. Я стоял возле печки, когда солдаты начали избиение, и на меня первого обрушились удары палок. Я бросился бежать, но споткнулся и упал. Солдат несколько раз ткнул меня прикладом в спину. Подняться я уже не мог и пополз под топчан, чтобы спастись от ударов. В это время другой солдат бросил чей-то котелок с кашей в кучу пленных. Котелок попал в голову Василию Истомину, отскочил, перевернулся, и горячая каша вылилась мне на спину, шею и голову. Я закружился волчком от нестерпимой боли, потом потерял сознание.

Когда очнулся, немцы уже ушли. Товарищи вылезали из-под топчанов, спускались с верхних нар. Мы начали перевязывать друг друга, смачивать водой ожоги. У Василия Истомина была разбита голова, меня обожгло, других товарищей тоже покалечило. Попало и тем, кто не варил, а спал - тут били всех подряд, не разбирая. [81]

Долго я мучился с ожогами после этого ночного налета, надолго остался он у меня в памяти. Но все равно, как бы трудно ни было, мы упорно искали средства, чтобы восстановить силы себе и товарищам. Это была упрямая борьба за каждого человека. В лагере ни один человек из пятидесяти не умер от истощения или болезней.

Мы не брезгали ничем. Однажды шеф застрелил за что-то свою собаку, здоровенного кобеля, и в шутку предложил нам съесть. Мы, конечно, согласились и тут же ободрали с нее шкуру. Шеф расщедрился и приказал нам выдать корзину картошки. Таким образом, мы сварили котел мясного супа и наелись досыта. После этого шеф тайком от немцев иногда давал нам дополнительно к лагерной норме еще корзину картофеля на общий котел. Но это случалось крайне редко.

Чем дольше мы находились в этом маленьком лагере, тем больше у нас росла и крепла связь и дружба с французами. В этом разбитом селе остались всего лишь две французских семьи. Им жилось немногим лучше, чем нам. Немцы заставляли их работать, а нередко угощали и палками. Французы понимали нас и помогали нам, как могли.

Один из французов, молодой парень Эмиль Бриль хранил радиоприемник. Вечерами он тайно слушал радио и все известия потом передавал нам. От него мы узнали подробности зимнего наступления Советской Армии. Эти сообщения распространялись по лагерю, будоража людей. В такое время нельзя было сидеть сложа руки и ничего не предпринимать, чтобы вырваться из плена.

Весной мы снова стали думать о побеге.

Эмиль рассказал мне о французских партизанах, борющихся против гитлеровцев где-то в горах Эльзаса. У меня зародился план побега. Момент казался очень удачным. Мы подкормились и окрепли. Каждый из нас теперь был способен пройти большое расстояние и даже взять в руки оружие. Охрана в лагере - всего несколько солдат и унтер-офицер. Их можно перебить. Но где взять оружие? - встал передо мной первый вопрос. Как обеспечить себя питанием? И наконец - куда бежать? Идти через всю Германию, через Польшу, через нашу территорию, оккупированную немцами, [82] - это значит почти наверняка погибнуть. Бежать надо в горы, к французским партизанам. Не все ли равно, где бить фашистов, лишь бы бить.

Своими соображениями я поделился с товарищами. У нас было время обдумать все варианты плана.

По воскресным дням пленные не работали. Только мы с Павлом Наруцким оставались около лошадей. Их отводили за село в специальные загоны пастись, нам разрешали брать с собой еще двоих-троих пленных. С нами обычно уходили Володя Молотков, Василий Истомин и Василий Лобенко. Мы по целым дням сидели на пригорке, греясь на солнце. Конвоиры пристраивались неподалеку. Временами они уходили в село выпить пива. Мы могли свободно все обсудить.

В первом этаже того дома, где размещались пленные, был карцер и в нем дверь, выходившая прямо к колючей изгороди. Через эту дверь мы и решили выбраться из лагеря. Перелезть через проволоку не представляло большого труда, надо было только убить часовых, ходивших вдоль изгороди.

Лучше всего побег осуществить в темную ненастную ночь. До рассвета можно пройти несколько десятков километров, день отсидеться где-нибудь в укромном месте или в лесу. А ночью опять идти. Идти на юго-восток по направлению к горам Эльзаса, где скрываются партизаны.

Мы решили вовлечь в свою группу еще несколько товарищей. Скоро около нас уже было более десяти человек, готовых в удобный момент бежать. Нам предстояло достать какое-нибудь оружие и запасти немного продуктов питания.

Ребята нашли старый французский штык, валявшийся в разрушенном сарае. Его припрятали. Я договорился с кузнецом Шилиным, и он сделал из него хороший кинжал. Зайцева попросил сшить для кинжала чехол. Он выполнил мою просьбу и, догадавшись, что мы собираемся делать, сказал:

- Предупреди меня. Я вместе с вами.

Я был рад, что еще один товарищ, да еще знающий военное дело, лейтенант, готов действовать вместе с нами.

Так росла наша группа, пополнялась верными и надежными товарищами. [83]

И, казалось бы, недалек тот день, когда мы приступим к осуществлению своего плана. Но случилось то, чего мы больше всего опасались. В лагерь был прислан полицай. Носил он одежду военнопленного, но жил в отдельной комнате вместе с поваром Мишей и переводчиком. На работу не ходил, оставался все время в лагере. Иногда он привязывал пленных к столбу проволокой и бил их резиновым жгутом или палкой.

Немцы ему ни в чем не перечили.

Некоторые товарищи видели его еще в центральном лагере. Он отбирал у больных пайки хлеба и добивал слабых. Здесь, в лагере, он связался с одной немкой, работавшей в курятнике. Целыми днями просиживал у нее, и не раз мы слыхали через французов, что муж этой немки жаловался шефу и унтер-офицеру на него. Но полицай по-прежнему делал свое дело, не обращая ни на кого внимания.

Однажды Михаил-повар утром после раздачи чая передал через Василия Истомина, чтобы я зашел на кухню. Михаил был нашим хорошим советчиком. Мы посвятили его во все приготовления к побегу. Я поспешил на кухню. Михаил прикрыл дверь и тихо сообщил мне следующее: