Виктор Манойлин - Базирование Военно-морского флота СССР Страница 17

В Севастополе с первых же дней моей работы речь пошла о деньгах. Командир взвода и солдаты стремились, чтобы наряды были закрыты более 100%, чтобы расценки на работы применялись самые высокие.

Главный вывод, который я сделал для себя во время этой практики, сводился к тому, что теперь во имя только одних идей солдаты строительных батальонов хорошо работать не будут. Никакие лозунги, никакие соцобязательства и соцсоревнования, никакие доски почета, а также выговоры и гауптвахты не будут давать желаемого результата до тех пор, пока не будет создана система материального (денежного) стимулирования солдатского труда.

Несмотря на упомянутые выше крайне неблагоприятные условия оплаты труда и задержку по срокам с увольнением в запас, солдаты работали вполне удовлетворительно. Отчетливо было видно желание как можно быстрее покончить с разрухой, восстановить красавец-город и побыстрей вернуться домой, чтобы и там навести порядок.

В Севастополе рабочий день был с 8 до 19 часов, обеденный перерыв из-за летней жары удлиненный, с 12 до 15 часов. Выходной день один. В субботу — полный рабочий день. Если план «трещал», то работали в воскресенье или ежедневно на час больше. Никаких отгулов за переработанное время.

По пятницам обязательные ежедневные планерки у начальника УНР, на которых присутствовал весь инженерно-технический персонал от начальника УНР до мастеров. Практически все мастера были курсанты. Планерка начиналась в 21 час и заканчивалась в 23 часа.

Основная тема — выполнение плана, основная ругань — план не идет, основная причина — задержка с поставкой материалов.

Типичный сюжет. Начальник УНР: «Иванов, почему на Бартеньевке не начаты малярные работы?». Иванов: «Не завезли краску». Начальник УНРа: «Женщины, заткните уши. Я буду спрашивать у Либермана, почему краска не завезена?»

Автобазу удалось построить в установленные сроки. Я получил документ под названием «Лицевой счет участника восстановления Севастополя».

Практику в Калининграде я проходил, работая мастером на восстановлении одного из цехов крупного немецкого завода.

Рядом с заводом восстанавливались и жилые дома, в которых раньше жили немцы — рабочие этого завода. Я впервые увидел маленькие одно — и двухэтажные квартирки с высотой до потолка 2,4 метра, с крохотной кухонькой и душевой. Первое впечатление было такое: вот капиталисты, хоть и гады, а для рабочих делают квартиры отдельные, с санузлами, а не так как у нас — барак с уборной на улице. Второе впечатление — все нормы нарушают, высота маленькая, ванной нет, кухня — не развернуться — издеваются над людьми. Когда при Хрущеве началось массовое жилищное строительство, я вспомнил эти немецкие дома, «хрущевки» были их точной копией.

Качининград выглядел тогда очень своеобразно. Все дома, которые не подлежали восстановлению, были разрушены до основания и представляли собой груду кирпича, т. е. нигде не было видно отдельно стоящих стен, готовых обрушиться на прохожих. Все улицы, в том числе и тротуары, были очищены от завалов, поэтому улицы выглядели как ущелья, стенами которых были груды кирпича от разрушенных домов. Были районы, которых не коснулось разрушение, были парки, которые хорошо сохранились. Улицы были в отличном состоянии, добротная брусчатка, добротный асфальт.

По улицам ходили трамваи, город большой, маршруты длинные. Трамвай идет, идет по безмолвной и безлюдной пустыне, потом вдруг, как оазис в пустыне, дома, люди, магазины, затем опять пустыня.

Центр города и вокзал к этому времени уже были приведены в относительный порядок, по крайней мере, людей там всегда было много.

В Калининграде много строительных батальонов занимались только одним делом — заготовкой кирпича от разборки разрушенных домов. Этот старый немецкий кирпич железнодорожными составами направлялся для восстановительных работ в Ленинград, Новгород, Псков и другие города.

В центре города находился Королевский дворец, главная башня, кровля и стены которого были сплошь в пробоинах от артиллерийских снарядов и авиационных бомб. Все внутри выгорело. Весь искореженный войной дворец не утратил своего величия. Подходить близко не хотелось, вдруг рухнет, уж очень все выглядело опасно.

В городе была эпидемия кладоискательства. Много говорили о находках в разрушенных зданиях и под завалами.

В Калининграде, в том числе и под Королевским дворцом, было много подземелий, которые манили к себе искателей сокровищ и приключений.

Большинство подземелий были заполнены водой, попытки откачивать ее обычно давали нулевой результат.

Могила Канта у разрушенного кафедрального собора содержалась прилично.

Нашей практикой в Калининграде руководил полковник Савицкий Г. С., преподаватель кафедры баз флота. Курсанты проходили практику на многочисленных объектах, разбросанных друг от друга на десятки километров, но руководитель не оставлял нас без надзора, внимания, совета. Его заботами нас прилично разместили, поставили на довольствие, а самое главное — платили деньги за работу в должности мастеров. В конце практики Савицкий приехал к нам подвести с руководством строительства итоги практики и вручить нам отпускные документы. Нас, практикантов, было четверо, в том числе я. Все три мои товарища были старше меня, все три — фронтовики. Мы собирались отметить окончание практики товарищеским обедом, для чего в комнате нашего общежития были сделаны все необходимые приготовления.

После подведения итогов практики мы пригласили нашего руководителя в общежитие, там он увидел накрытый стол с бутылкой, а мы попросили отобедать с нами. Вот тут полковник дат нам великолепный урок, как должен вести себя офицер-воспитатель. Он сказал спасибо и сел с нами за стол. Мы чувствовали себя крайне неловко и были как на иголках. Полковник чувствовал себя спокойно, втянул нас в разговор, мы освоились, и получился интересный неторопливый разговор о жизни, о службе, о нашей учебе. Водки была одна бутылка, т. е. наркомовская норма 100 грамм на человека, поэтому обед пьянкой при всем желании нельзя было назвать. Провожая преподавателя, мы попытались промямлить, что никому не скажем про состоявшийся обед, но он сразу прервал эту тему и сказал, что в этом не сомневается и наши заверения излишни. Дальше он сам развил эту тему: «Вы пятикурсники, как говорят, без пяти минут офицеры. Трое из вас были на фронте, где и солдатам и офицерам наркомовские 100 грамм наливали из одной фляги. Вы отлично работали на практике, а своим поведением заслужили уважение ваших начальников и старших товарищей. По сути, вы уже офицеры, осталось только ждать производства. Я и обедал с вами, и сто грамм выпил как офицер с офицерами».

В 1951 году в моей жизни произошли три важных события. Во-первых, я женился. Жена моя, Валентина Николаевна, ленинградка, тогда студентка-медик, потом врач-терапевт. Вот уже больше пятидесяти лет мы всегда вместе. Во-вторых, я стал сталинским стипендиатом, а это тысяча рублей без всяких вычетов. Когда я стал лейтенантом и то на руки меньше получал. В-третьих, закончил пятый курс и стал проходить преддипломную практику в Военморпроекте-26 в городе Ленинграде.

Тема диплома мной была выбрана по гидротехнике, поэтому и практику я проходил в должности инженера-проектировщика в гидротехнической группе.

За время обучения в училище я выполнил великое множество курсовых работ, которые в большинстве своем были связаны с черчением и конструированием.

Сам процесс работы на чертежной доске всегда меня полностью захватывал и доставлял удовольствие. Я не знаю, что чувствует поэт или композитор, создавая свои произведения, но думаю, что эти чувства одного плана с чувством инженера за чертежной доской, а именно чувство творчества.

Я не мог делать чертежи халтурно. Шрифт, компоновка чертежа, сама суть инженерного решения — все это захватывало меня, поэтому курсовые работы были для меня не в тягость, а в радость.

У многих моих сокурсников работа на чертежной доске вызывала тоску и раздражение. Это не помешало им стать толковыми инженерами и сделать хорошую карьеру.

В проектной организации меня приняли как нормальную рабочую силу, тут же загрузили плановой работой, тут же пошел строгий спрос за качество и сроки. Оказалось, что чертежи курсовой работы и рабочие чертежи проектной организации это далеко не одно и то же. Научился и стал давать план. Работа за доской в проектной организации хорошо подготовила меня к написанию диплома.

Время работы над дипломным проектом — одно из самых светлых и приятных воспоминаний моей жизни. Во-первых, нам присвоили старшинские звания и выдали фуражки с офицерскими кокардами, во-вторых, всех посадили в громадный светлый зал с хорошими чертежными принадлежностями и другими удобствами для работы. Распорядок дня был довольно свободным, регламентировался только подъем, отбой, завтрак, обед, ужин. Самое главное — вот он, последний рывок, после чего нас ждет интересная, увлекательная, совершенно другая жизнь, мы будем офицерами, перестанем ходить в строю и забудем, что такое увольнения. Мы все время будем жить только в увольнении.