Богдан Сушинский - Жестокое милосердие Страница 17

— И в разведку тоже.

— Один?

— Вместе с Корбачем и нашей прекрасной полькой Анной, в которую ты уже успел влюбиться.

Услышав это, Сигизмунд потупил взгляд и едва заметно покраснел.

— Как вы догадались, что влюбился?

— Извини, однако ни командирского, ни партизанского опыта для этого не понадобилось. Банальная мужская интуиция.

— Но ведь вы, наверное, тоже влюблены в нее? — угрюмо предположил предводитель полонийских орлов.

Беркут немного поколебался, улыбнулся какому-то своему воспоминанию и произнес:

— Вот видишь, и с мужской интуицией у тебя тоже пока еще не все в порядке. — А когда Сигизмунд внутренне возликовал, вновь по-командирски нахмурил брови: — Только ты не о том думаешь сейчас, солдат! И это плохо.

— Разве мысли о любимой женщине?…

— Ты мне еще стихи Адама Мицкевича начни читать! Только что ты получил первое боевое задание, а мысли твои заняты черт знает чем!

— А вот теперь, — вновь ехидно возрадовался Арзамасцев, услышав этот вердикт лейтенанта, — мы начнем «делать из тебя настоящего солдата»!

16

В эти предвечерние часы замок Фриденталь напоминал крепость, ворота которой вбирали в себя остатки гарнизона, возвращающиеся после удачно сделанной вылазки.

— Общебалканский диверсионный взвод, взвод русских монархистов, взвод Русской Освободительной Армии, — по каким-то лишь ему известным признакам определял барон фон Штубер подразделения этого «гарнизона». — Отдельный черногорско-македонский взвод, скандинавская рота «Викинг», украинский гетманский взвод «Атаман», белорусский взвод «Белый Орел», рота прибалтийских волонтеров…

Ни одной шутки, ни одного звука в строю, никакого проблеска улыбки. Суровые взгляды, посеревшие от пыли худощавые лица, подтянутые спортивные фигуры, жилистые, впивающиеся в оружейную сталь руки…

Даже беглого взгляда Курбатову было достаточно, чтобы уяснить для себя, что люди эти возвращаются с лесного полигона, на котором проходили основы полевой выучки. И что, не обремененные ни излишним весом, ни крутизной мышц, тела их таили в себе взрывной заряд зрелой мужской силы, надежный запас трудолюбия и непоколебимую веру в избранную цель.

— Новички диверсионного дела в эту обитель риска и азарта, как правило, не попадают, — прокомментировал Штубер, провожая взглядом арьергардный взвод, лишь недавно сформированный из афроазиатов, названия которого он не знал.

— Это нетрудно предположить.

— За каждым из них — солидный разведывательно-диверсионный послужной список, каждого предварительно пропустили через одну-две диверсионные школы, каждый освятил себя кровью врагов и прошел свой путь до ворот Фриденталя, обучаясь убивать и самому смотреть в глаза смерти.

— Значит, это и есть диверсионная элита Евразии? — сказал Курбатов, возвращаясь вместе со Штубером к машине, чтобы въехать на огромную, охваченную высокой крепостной стеной территорию «диверсионного замка» Третьего рейха. — Приятно осознавать, что и тебе выпадает право стать причастным к ней.

— Вынужден вас огорчить, полковник. Курсанты, которые только что прошли перед вами, действительно лучшие из лучших в Европе, а может быть, и в мире, но… Вам известно, по какому принципу устроены «Охранные отряды партии», то есть СС? — провел барон большим пальцем по предплечью своего мундира.

— Во всяком случае, мне кажется, что известно.

— Для внешнего мира каждый, кто прошел посвящение в члены СС, уже принадлежит к тайному Черному Ордену, к элите рейха. На самом же деле не все так просто. Основная масса эсэсовцев составляет ваффен-СС, то есть войска СС, а значит, они являются «зелеными», или «полевыми» СС. Затем идут «черные СС», которые составляют офицерский корпус СД, гестапо, Главное управление имперской безопасности[4], штаб рейхсфюрера СС. Однако настоящую элиту Черного Ордена составляют «высшие посвященные», к которым принадлежит высшее руководство СС и различных его структур, идеологи СС и адепты исследовательского института «Аненербе».

Машина остановилась у подьезда величественного, возведенного в рыцарском духе особняка, составлявшего историческую основу замка и располагавшегося в центре старинного парка, каждое дерево которого давно стало частью «фридентальской легенды».

Узнав, что Штубер прибыл в Управление имперской безопасности с казачьим полковником Курбатовым, первый диверсант рейха Отто Скорцени приказал выделить ему машину; «исключительно от щедрот своих», отвел ему и «диверсанту-маньчжуру» час на экскурсию по Берлину, после чего приказал немедленно добираться до Фриденталя.

— И запомните, барон, — громыхал он в телефонную трубку своим камнедробильным басом, — что каждый час, проведенный вами вне замка Фриденталя, — это время, утерянное для вас и для рейха. Поэтому я не позволю транжирить его, бездельничая по берлинским пивным.

— Мы просто-таки преисполнены ответственностью перед рейхом, — иронично заверил его Штубер.

— И почему вы привезли только этого Маньчжура? — сразу же определил он новую диверсионную кличку Курбатова.

— Я уже объяснял ситуацию в специальной радиограмме.

— Да плевать мне на ваши радиограммы, гауптштурмфюрер! Где ваш хваленый Беркут? Нет, я серьезно спрашиваю: где он до сих пор, черт возьми, шляется?! И главное, почему он до сих пор не во Фридентале?

— Очень сложный вопрос, штурмбаннфюрер.

— Это уже не вопрос, а обвинение, не имеющее никакого оправдания. Мой адъютант Родль умудрился составить на этого чертова Беркута такое досье, что, листая его, я, с одной стороны, восхищаюсь его похождениями, а с другой, начинаю понимать: вас, лично вас, Штубер, давно следует повесить вместе с этим лейтенантом. После чего половина нашего отдела диверсий спокойно может делать себе харакири.

— В последний раз я случайно столкнулся с Беркутом в Польше. Он был в мундире обер-лейтенанта и, судя по всему, пробирался к себе в Украину, после побега из эшелона военнопленных.

— Да, он умудрился совершить побег, и уже разгуливает по Польше в мундире офицера Генштаба вермахта? — как всегда, оставался Скорцени верен своей склонности к преувеличениям.

— Умудрился, что уже установлено совершенно точно.

— Прекрасная комбинация. Тому, по чьей воле этот русский диверсант оказался в банальном вагоне для военнопленных, конечно же, следует свернуть голову, — еще напористее пророкотал первый диверсант рейха, и недовольно покряхтев, Штубер осторожно повертел шеей, словно уже пытался вырваться из рук своего шефа. — Но сам факт интересен. Передайте, что мы засчитаем ему этот побег в качестве одного из элементов выживания диверсанта. И вообще, не пора ли нам ввести особый предмет — «побег из-под ареста», в ходе которого могли бы готовить наших выпускников к побегам из эшелонов, из классических тюрем и полицейских участков, и даже из-под расстрела? Напрасно вы так скептически ухмыляетесь, барон фон Штубер, — перед нами целая тюремно-диверсионная наука, пока что никем не обобщенная и не проанализированная.

— Никакого скепсиса, — заверил его Штубер. — Наоборот, проникаюсь важностью вашего замысла, Скорцени.

— Если вы считаете, что окончание войны освобождает нас от необходимости готовить диверсионную элиту мира, то вы ошибаетесь!

— Давно вижу вас, штурмбаннфюрер СС, во главе международной Фридентальской Диверсионной академии.

— Надо же! — мгновенно отреагировал Скорцени. — Даже вас, барон фон Штубер, время от времени посещают гениальные мысли. Фридентальская Диверсионная академия, — задумчиво повторил он. — А что, дьявол меня расстреляй, в этом замысле действительно что-то есть, Штубер!

Проходя мимо Курбатова, приземистый крепыш в рыжеватом мундире без знаков различия по-волчьи, всем туловищем, развернулся к нему и смерил взглядом, полным ненависти и презрения.

Было мгновение, когда Маньчжуру вдруг показалось, что тот вот-вот бросится на него, выхватит пистолет или метнет припрятанный где-нибудь в рукаве нож.

— Что это за волчара-уголовник? — вполголоса поинтересовался Курбатов, глядя вслед «коршуну Фриденталя».

— Албанец, причем из высокородных.

— В камере убийц он, возможно, и сошел бы за «высокородного», но здесь, в рыцарском замке…

— Тем не менее только что перед вами продефилировал один из возможных претендентов на престол. Просто следует знать, что взгляд — высокомерный, величественный, презрительный, убийственно испепеляющий, или, наоборот, наивно обезоруживающий, — тоже принадлежит к арсеналу «коршунов». Это целая наука, которой обучают в стенах замка с особым пристрастием.

— Постараюсь усвоить это. Однако вы не завершили посвящение меня в тайны «фридентальского двора», в его секретную элиту.