Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона Страница 19

– А что американские империалисты? – не сообразил Кибальчик. – Вроде союзники.

– Так это сегодня союзники, – понизил голос Гуськов, и было непонятно, то ли он шутит, то ли и впрямь на голову слаб. – А завтра мы как шарахнем по ним ядреной бомбой, которую скоро соберем, и весь рабочий класс Соединенных Штатов восторженно возликует, открывая гавани своих портов для наших кораблей… Ну, не завтра это, понятно, произойдет, и даже не послезавтра.

– А если наша бомба и впрямь окажется ядреной, то даже и не через неделю, – закончил Максим под гогот сослуживцев.

Артиллерийская подготовка на Тельтовканале началась двадцать четвертого апреля в шесть двадцать утра – едва начало светать. Огонь на этом узком участке был немыслимо плотным. Тяжелые снаряды и авиабомбы сносили все постройки на северном берегу. Занимались пожарища, рушились дома, под ними сотнями гибли немецкие солдаты и мирные жители. Обломки зданий заваливали замаскированные танки, орудия, самоходки. Позиции немецких войск приняли такой шквал огня, что там не должно было остаться живых. Над южной оконечностью Берлина зависло плотное облако гари и кирпичной пыли, в нем нечем было дышать.

За четверть часа артиллерийской подготовки на северном берегу не уцелело ни одного здания – возвышались лишь дымящиеся руины со слепыми глазницами окон.

В шесть сорок в бой вступили стрелковые подразделения 1-го Украинского фронта – им было приказано к семи утра закрепиться на северном берегу. Люди бежали к воде, подтаскивали лодки, наспех сколоченные плоты, сбитые гвоздями ящики от снарядов – весьма сомнительное плавсредство. Но переправа не представлялась солдатам чем-то обременительным и тяжелым – чай, не Днепр, до середины которого даже птица не долетит.

На участке штрафбата капитана Кузина по фронту возвышалось величественное здание с колоннами – оно и стало ориентиром. После обстрела колонны превратились в «античные», а весь второй этаж здания охватило пламя, но сам дом уцелел.

Сопротивление было разрозненным, бестолковым – основные огневые средства артиллерия подавила. Но даже тем, кто выжил, не было покоя – пока войска не закрепились на северном берегу, артиллерия продолжала вести огонь.

– Подумаешь, пустяк! – задорно кричал Борька, распластавшись на дне лодки. – Несколько взмахов весла, и там! Мужики, вы чего гребете, как сонные мухи? – он поднял голову, привстал.

Прогремел взрыв. Брызги окатили солдат. Лодка закачалась, Борька не удержался, вывалился с воплем, через мгновение вынырнул, отфыркиваясь. К нему протянулись – вытащить.

– Упал в воду, но почему-то не утонул, – прокомментировал Бугаенко, и бойцы заржали – хотя им было не очень весело.

Гребцы налегали на весла, торопясь проскочить обстреливаемую зону. Полку сопротивляющихся прибыло – огонь из развалин уплотнялся, стреляло несколько пушек. Взрывы расцветали между плывущими. В плотик справа попал снаряд – вряд ли там остался кто-то живой. Перевернулась соседняя лодка – матерясь и отфыркиваясь, солдаты поплыли вперед. Кто-то завопил: «Я не умею пла…» – его накрыло фонтанирующими брызгами.

– Вперед, вперед, чего вы возитесь, как мертвые! – истерично вопил молодой лейтенант Черемушкин – еще вчера застенчивый и скромный, а сегодня – просто бес в погонах. – Поднажмите, бойцы, последние метры остались – ну, прошу же, мать вашу!

У кого-то не хватало терпения, люди прыгали в воду и бежали к берегу вброд. Подбегали к невысокому обрыву, залегали, радовались, оказавшись в «мертвой» зоне. За двадцать минут немного побитый батальон переправился на северный берег и залег, прижатый огнем. Из развалин здания с колоннами строчил пулемет, в окнах первого этажа метались автоматные вспышки.

Артиллеристы на южном берегу прицелились в северный. Гулкий взрыв прозвучал в глубине полуразрушенного здания, рухнули перекрытия, обвалилась часть этажа, взметнулся столб пыли – и похоронил пулеметчика вместе с пулеметом. Было слышно, как тревожно перекликаются в здании немцы. Артиллеристы замолчали, как бы намекая: мы свое нелегкое дело сделали; вам, пехоте, остался пустяк: воспользоваться нашими трудами.

– Подъем! – заорал раскрасневшийся Черемушкин. – В атаку!

Внезапно Коренич понял, что и сегодня его не убьют. «Ох, подведет меня когда-нибудь эта уверенность…» – подумал он вскользь – и встал.

Максим вскарабкался на косогор, побежал вперед, строча из ППШ. Батальон поднялся дружно: первая рота слева, вторая – справа. Бойцы кинулись на приступ, оглашая побережье голосистым «ура» – сегодня можно, в Берлин идут, не в какой-нибудь Мухосранск.

Штрафники бежали по изрытой снарядами земле, по ошметкам бетонной набережной, мимо разбитых вражеских орудий и трупов в немецкой форме, мимо безнадежно покалеченной самоходной установки «Фердинанд», тоскливо задравшей покореженный ствол в небо. Даже фанатикам было ясно, что набережную не удержать. А большинству немецких солдат все же нравилась жизнь.

В проеме двери ближайшего здания кто-то отчаянно замахал белым платком.

– Сдаемся! – завопили с гортанным акцентом.

«Научились, как надо правильно говорить», – злорадно подумал Максим. Показалась фигура с поднятыми руками, за ней еще одна, третья. Несколько гражданских с повязками фольксштурма в мешковатых болоньевых плащах…

Пленных разоружали, пинками отправляли в тыл. Солдаты рвались дальше, но их остановил грозный рык капитана Кузина:

– Всем назад, занимаем оборону! Увлеклись, бойцы? Думаете, теперь весь Берлин падет к вашим ногам, помахивая белыми батистовыми платочками?

Бойцы совсем забыли про танки, ожидающие переправы, про то, что город укреплен и что он вообще-то мощная цитадель врага.

К семи утра первые стрелковые батальоны закрепились на северном берегу. Немцы пытались сбросить их в канал – но ничего у них не получилось. Чувствовалось, что фашисты обескуражены таким развитием событий. В качестве защиты от контратак солдаты использовали все, что находили под рукой – обломки бетонных конструкций, кирпичи, станины разбитых орудий, тела врагов. Стучали пулеметы, не давая немцам расслабиться ни на секунду. Несколько часов, пока саперы наводили понтонные переправы, стрелковые батальоны держали оборону, клещами вцепившись во вражескую землю. К полудню переправы были готовы, и первыми в Берлин ворвались танкисты 6-й гвардейской танковой бригады генерал-майора Митрофанова.

– Аж не верится, мужики! – кричал окопавшимся штрафникам разбитной танкист в шлемофоне, проезжая мимо на танке. – Ущипните меня! Это правда Берлин или я еще не проснулся?

– Спи, моя радость, – хохотали штрафники. – Не забудь проснуться, когда Гитлера брать пойдете!

Рота строилась в походно-боевую колонну. Многие были убиты при форсировании реки, но батальон пока держался. В отделении Коренича потерь не было, и взводный Рыкалов и комроты Черемушкин как-то странно косились на Максима.

Неподалеку притормозил громоздкий ИС, с брони скатился офицер с погонами майора и принялся что-то выразительно втолковывать капитану Кузину, тыча пальцем в развернутую на коленке карту. Временами палец устремлялся в заваленный обломками проем между разрушенными строениями, через который с ревом и копотью переползали боевые машины. Порывы ветра доносили отдельные слова: «Людвигштрассе», «прямая магистраль до Кронплац», «скоро подтянется артиллерия», «достопримечательности не разглядывать»… Штрафному батальону в «настойчиво-деликатной» форме предлагалось наступать по неведомой Людвигштрассе в северном направлении – вместе с одним из танковых батальонов корпуса Митрофанова. Кузин подчинился и не особенно переживал по этому поводу – если Людвигштрассе тянется на север, то рано или поздно наступающие части должны воссоединиться с «родной» 8-й гвардейской армией 1-го Белорусского фронта.

Ад во чреве городских кварталов был уготован не только осажденному гарнизону, но и наступающей Красной армии. Огромный, просто нереально огромный город. И каждый квартал, каждый дом – опорный оборонительный пункт… Советская артиллерия продолжала утюжить Берлин, но снаряды уже рвались ближе к центру – в той стороне над городом зависло плотное облако дыма.

Танковый батальон майора Чаковского при поддержке штрафников медленно продвигался по широкой, прямой как стрела Людвигштрассе, вгрызаясь в городские кварталы. Улица простреливалась насквозь.

Наступающим пришлось надолго задержаться у первой же баррикады. Дорогу перегородил снятый с рельсов трамвай. Вокруг него громоздились мешки с песком, за ними мелькали немецкие каски. Ураганный огонь заставил наступающих попятиться. Пехотинцы разбегались по подъездам, прятались за фигурными выступами в фасаде домов, за деревьями, которых на Людвигштрассе было множество. Кто-то из «находчивых» сдвинул крышку канализационного люка и нырнул вниз.