Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона Страница 20

– Вторая рота, в атаку! – проорал растерявшийся в городских условиях Кузин.

Толпа метнулась к баррикаде – и развалилась, рассыпалась, полегла под подавляющим огнем. «Глупость несусветная, – подумал Максим. – Это танки должны прокладывать путь пехоте, а не наоборот!»

Уцелевшие разбегались, прятались в укрытиях, матерясь во весь голос. С возмущенным рычанием подошла «тридцатьчетверка» – стрелок высаживал снаряд за снарядом, и все они улетали поверх немецких касок, – и застыла в нескольких метрах от баррикады, когда на «передке» рванула граната, выпущенная из фаустпатрона. Лежа за вычурным архитектурным «излишеством», Максим оценивал обстановку. Лобовой атакой пробиться через баррикаду невозможно – стреляли не только из-за баррикады, но и из окон зданий. Подбитая «тридцатьчетверка» загораживала обзор, мешала стрелять. Второе отделение взвода Коренича попыталось проникнуть в здание и расстрелять баррикаду сверху – но им это не удалось. В подъезд вбежало семеро солдат, а вывалилось обратно только двое, окровавленные, контуженные.

В окне напротив мелькнул силуэт, простучала пулеметная очередь, и боец, скорчившийся за спиной у Максима, охнув, вывалился на тротуар. Дрожа от злости, Коренич поймал в прицел окно, откуда велся огонь, зафиксировал каску, короткое рыло пулемета, снятого с треноги. Максим велел себе успокоиться, дышать равномерно, не нервничать… Он нажал на спуск и с упоением увидел, как подстреленный пулеметчик переваливается через подоконник и, цепляясь за карнизы и выступы, падает вниз. Удар о мостовую – и даже пальба не заглушила хруст костей. «Каким-то мелким оказался пулеметчик… – подавляя тошноту, Максим смотрел на искореженное праведным гневом лицо мальчишки, слипшиеся под каской светлые волосы. – Так и не успела подрасти достойная арийская смена…»

Подошел второй танк – тот самый, на котором ехал разбитной танкист, не верящий, что он уже в Берлине. Нацелился в баррикаду, выстрелил – снаряд разворотил мешки, пробил брешь в баррикаде. Обороняющиеся поступили умно: не стали пытаться остановить танк, а просто пропустили его. А когда стальная машина перевалила на другую сторону и стала разворачиваться, громыхнул фаустпатрон, и кабину чуть не сорвало с танка. Машина подпрыгнула, задымилась. Распахнулся люк, и первым выметнулся на броню тот самый удалец-танкист с черными как смоль бровями. Он выстрелил из пистолета в повернувшихся к нему фашистов, потом лицо его окрасилось кровью, приобрело недоуменное выражение… Цепляясь ногтями за броню, танкист сполз на гусеницу. Максим в отчаянии молча скрежетал зубами: «Сколько их еще таких будет – молодых, недоуменных…»

После Берлина командующие поймут, как воевать на улицах, застроенных многоэтажными домами. Нужно ставить орудия вдоль домов и палить туда, куда пойдет пехота. Слава богу, у комбата хватило ума не множить потери, поднимая людей во вторую бессмысленную атаку. Скорчившись в укрытиях, штрафники стреляли по окнам и подъездам, по мешкам с песком. Вскоре пристрелялись: не давали немцам вольничать; достали пулеметчика, расположившегося в глубине трамвайного салона. Опыт приходил постепенно, забирая жизни.

Но приказа продвигаться вперед никто не отменял. Прибежал порученец из штаба бригады, принялся разоряться: почему наступающие топчутся на месте, почему улица еще не отбита?

Нашим солдатам очень пригодилась одна из гаубиц, переправленных через реку. Артиллеристы с ходу поняли задачу. Прячась за щитком, 152-миллиметровую гаубицу выкатили на середину проезжей части, вогнали снаряд…

Взрывом снесло половину баррикады. Хлынул песок, окрашенный кровью. Изувеченные тела разбросало по дороге. Оставшиеся защитники открыли бешеный огонь, но почти никого не задели. Обороняли баррикаду фанатики – здравомыслящая публика давно бы сообразила, чем все это закончится. Они добились своего – прогремел второй выстрел, развалилось заграждение, поднялся на дыбы искореженный трамвай… и все уцелевшие штрафники бросились в штыковую атаку! Фигуры в распахнутых ватниках, в защитных гимнастерках, поливая улицу свинцом, перепрыгивали через разбросанные мешки, с дикими криками рвались вперед – и Максим бежал вместе со всеми, переполняемый эмоциями, песчинка в толпе…

…а отстраненный наблюдатель в его сознании смотрел на бой, как на кинофильм. Несколько мрачных готических кварталов – вне времени, вне пространства, за гранью реальности, где-то между «там» и «здесь»…

Танки шли по центральной аллее, давя скамейки и молодые деревца. Солдаты двигались по тротуарам, прижимаясь к стенам домов, заливали свинцом подозрительные окна. Недоглядели – огненная дуга из подвального окна прочертила воздух, поразила броню. Танк застыл посреди дороги, окутывая округу чадным дымом. Броню кабины буквально порвало. Разозленные солдаты бросились к оконцу, забросали его гранатами. И дальше превентивно забрасывали окна всех подвалов гранатами.

– Там кто-то есть! – прокричал Драгунский, прижимаясь к стене и показывая на утопленную дверь в подвальное помещение.

Он выдернул чеку из «лимонки», зажав рычаг, чтобы не долбануло раньше времени, спустился к двери, рванул ее на себя, метнулся в сторону, уходя от возможной пули, и швырнул гранату. Рухнул на корточки, зажав уши.

Взрывом дверь сорвало с петель. Драгунский ринулся внутрь… и через мгновение вывалился обратно, бледный, блюющий.

– Ты что? – ахнул Максим, прыгая в подвал.

И его чуть не стошнило. Кто же знал, что в подвале прячутся от бомбежки местные жители!

Максим стоял потрясенный, разучившийся дышать и тупо смотрел на мертвые тела. Берлинцев расшвыряло взрывной волной, нашпиговало осколками. Лежали густо – женщины в неброских шерстяных пальто и курточках, в платочках, в каких-то дурацких тряпочных шляпках. Несколько пожилых мужчин, явно не годных для прохождения службы даже в качестве пушечного мяса. Больше всего потрясла маленькая девочка, отброшенная взрывом к стене – с жидкими косичками, в каких-то несуразных стоптанных башмаках и рваных розовых гольфах. Рядом с ней сидела, прислонившись к стене, молодая немка в бархатном берете, часто сглатывала, зажимала разорванный живот и смотрела на Максима мутнеющими глазами – так смотрела, что у Коренича слипшиеся волосы зашевелились под каской. Он попятился, чувствуя, как мурашки побежали по коже.

– Не смотри, это не я… – он сам не понял, как вырвалось.

Убитый наповал этим взглядом, Максим развернулся, вывалился из подвала, больно ударившись плечом о зазубренный косяк.

– Да что с вами такое? – подскочил Борька Соломатин – возбужденный боем, уверенный, что ничто его не проймет. – Дьявола узрели? А ну, подвинься, Максим…

– Не заходи туда, – он оттолкнул Борьку. – Заняться больше нечем? Брысь, говорю, любопытный! Иди лучше делом займись!

– Ну, хорошо, не буду заходить… – Борька озадаченно потер расцарапанную переносицу и, кажется, начал что-то соображать.

Несколько раз за этот день немцы пытались остановить советских солдат, идущих по Людвигштрассе. Подрывали их гранатами из фаустпатронов, обстреливали с последних этажей и крыш зданий. Наши командиры отправляли мобильные группы – найти и уничтожить снайперов. Дважды дорогу перегораживали баррикады, но артиллеристы уже знали, как действовать: подтаскивали пушки и превращали узлы сопротивления в мокрое место.

Внезапно прямо среди бойцов начали взрываться снаряды. Двое солдат упали, остальные успели спрятаться кто где. Танки попятились, захлопывая люки: командиры экипажей предпочли убраться под защиту брони. Обстрел был массированным, но, к счастью, скоротечным. Ухнули два взрыва в глубине помпезного каменного здания, у фасада которого скорчились штрафники. Перегородки строения были тоньше внешних стен. Они затрещали и обрушились с оглушающим грохотом; сложились лестницы, вылетели стекла. Из выбитых окон вырвались клубы едкой цементно-кирпичной пыли.

– Мужики, это не немцы! – крикнул Ситников, прикрывающийся чугунной крышкой канализационного люка. – Это свои нас обрабатывают!

Солдаты возмущенно зароптали: мало того, что немцы пакостят – так теперь еще нужно прятаться от своих, зачищающих «квадраты». Командир танкового батальона надрывно заматерился в рацию. Быстро выяснилось, что артиллерия 1-го Украинского фронта ни при чем: тамошние артиллеристы прекрасно знают, где наступают войска, и давно уже обстреливают центр города.

– Это соседи стреляют – с 1-го Белорусского! – взревел танкист.

– Вот же суки!!! – дружно отозвались солдаты. – Они там совсем охренели?!

Делать было нечего: пришлось пережидать.

Артобстрел не затянулся. Теперь снаряды взрывались на западе, в соседних кварталах, «подбадривая» наступающих. Можно себе представить, какое удовольствие получили немцы, наблюдая, как русские стреляют по своим!

Разозленные солдаты двигались дальше, преодолевая растущее сопротивление. Чем дальше к центру города пробивались войска, тем ожесточеннее оборонялись немцы. Пылали подбитые танки. Командир бронетанкового батальона охрип, требуя подкреплений у командования. Штаб отвечал: «Свободных людей нет, выкручивайтесь». В минуты передышки танкисты крепили на броню люки от колодцев и панцирные матрасы с пружинами, принесенные пехотинцами из жилых зданий. Периодически прибегали посыльные с юга – и кричали, что штаб требует пробиваться энергичнее, яростнее!.. Их посылали в задницу и прилегающие территории. Одного из порученцев чуть не пристрелил сгоряча рассвирепевший майор Чаковский, командовавший танковым батальоном – у него минутой ранее погиб заместитель.