Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона Страница 21

Разозленные солдаты двигались дальше, преодолевая растущее сопротивление. Чем дальше к центру города пробивались войска, тем ожесточеннее оборонялись немцы. Пылали подбитые танки. Командир бронетанкового батальона охрип, требуя подкреплений у командования. Штаб отвечал: «Свободных людей нет, выкручивайтесь». В минуты передышки танкисты крепили на броню люки от колодцев и панцирные матрасы с пружинами, принесенные пехотинцами из жилых зданий. Периодически прибегали посыльные с юга – и кричали, что штаб требует пробиваться энергичнее, яростнее!.. Их посылали в задницу и прилегающие территории. Одного из порученцев чуть не пристрелил сгоряча рассвирепевший майор Чаковский, командовавший танковым батальоном – у него минутой ранее погиб заместитель.

Но приказ оставался приказом. Затягивать с уличными «развлечениями» не стоило. Командование велело пехотинцам усесться на броню танков и поливать свинцом любое подозрительное окно. А танкам – двигаться как можно быстрее.

Это была плохая идея. Бойцы, облепившие броню, мешали башне поворачиваться. Когда из подворотни метнулась фигура гранатометчика, его не успели снять – эта медлительность стоила трех солдат и танка. В городе надо было воевать как-то иначе; но как – пока еще никто не знал. Солдаты учились на собственных ошибках, оплаченных кровью. Например, танкисты догадались вести машины не по центру улицы, где они были идеальными мишенями, а по тротуарам. И пока одни стреляли по домам на правой стороне улицы, другие уничтожали противника на левой ее части. Пехота шла за танками, прижимаясь к стенам. Выходя к узлу сопротивления, наступление замирало. И тяжелые гаубичные орудия, следующие за штурмовыми группами, пробивали дорогу пехоте.

К семи часам вечера штрафбат утратил человек сорок – они погибли. Человек пятнадцать ранило – их оставляли в укрытиях на улицах; позже пройдут санитары, помогут. Погиб лейтенант Лодырев – обезумевший солдат в мундире эсэсовца высадил в него весь рожок; в плен этого паршивца, разумеется, брать не стали. В строю осталось около сотни бойцов, и выжившие пошучивали, что батальон в ходе «естественной убыли населения» ненавязчиво превращается в роту, рота скоро станет взводом, взвод – отделением… и так до последнего.

Бойцов надолго остановил внушительный каменный дом на углу, изогнутый на две улицы одновременно. Он ощетинился огнем; фрицы оборонялись яростно и эффективно. Оставлять в тылу эту семиэтажную махину, возвышающуюся над местностью, было как-то неосмотрительно. С верхних этажей этого серого, бесконечно красивого творения архитектуры простреливалась половина района.

Здесь уже шел бой – солдаты 312-го мотострелкового полка, просочившиеся с соседней улицы, безуспешно пытались разбить пулеметчиков, засевших в здании. На перекрестке царил хаос. Валялись вывороченные с корнем деревья, перевернутые автомобили – военные и гражданские, – обломки скамеек, бордюрных блоков и фонарных столбов; вокруг вповалку лежали убитые солдаты и в немецкой, и в советской форме.

Подошедшие танки майора Чаковского начали стрелять по окнам. Это было здорово, но почти не помогло. Дом был качественно укреплен. Подтянулись две гаубицы, стали палить по зданию, разрушая его внутри. Сопротивляющиеся сориентировались и начали стрелять по орудийным расчетам – и основательно их проредили. И очень кстати выяснилось, что у артиллеристов кончаются снаряды. А поскольку свежий боекомплект было совершенно негде взять, то…

Майор Чаковский скатился с брони, побежал, пригнувшись, к капитану Кузину, который покрикивал на солдат из-за круглой афишной тумбы. На тумбе красовался плакат со здравицей фюреру в честь его очередного дня рождения. Чуть ниже трепалась на ветру листовка, отпечатанная типографским способом. «Берлинцы, держитесь! – взывало из последних сил министерство пропаганды Третьего рейха. – Армия генерала Венка спешит вам на помощь! Потерпите еще несколько дней, и Берлин снова будет свободным!» Капитан Кузин, знавший несколько слов по-немецки, косился на листовку, шевелил губами, видимо, вникал в написанное.

– Приказ из штаба корпуса, капитан! – прохрипел севшим голосом майор. – Эту домину нужно взять и закрепиться на данном рубеже! Скоро ночь, солдаты устали, многих убило, многих ранило. Тылы отстали – мы зря потеряем людей. Мы просто не в состоянии дальше наступать! У моих танкистов осталось по два снаряда! Координируйте огонь – если уж стрелять, то по проверенной мишени! Командуйте своими людьми, капитан! Соседи из 312-го полка подполковника Громова вам помогут! А я отведу свою технику дальше за перекресток, там и закрепимся.

Штурмовать домину в лоб было, мягко говоря, провальной затеей: ну полягут тут все оставшиеся – и что дальше?

Подступы к дому устилали трупы солдат из 312-го полка. Штрафники под беспорядочным огнем перебегали перпендикулярную дорогу, пробивались к задней части дома. Во дворе у него когда-то был парк; теперь же осталась только изрытая, искалеченная снарядами земля. В центре двора стоял чудом уцелевший куст сирени – красовался белыми душистыми цветами, такими неуместными на войне…

– Дарагой, ну, нэ на ногу же! – возмутился осетин Казбеков, когда Борька Соломатин, спасаясь от пулеметной очереди, рухнул за дерево.

– Пардон, генацвале, – бухнул Борька, откатившись от чужой ноги.

– Какой я тэбэ генацвале? – возмутился Казбеков. – Я же нэ грузын, я осетин, понял, да, бестолковый?

– А есть какая-то разница? – свалился на ту же ногу Бугаенко. Казбеков охнул, принялся мучительно взывать к своим горным богам и духам.

– Канэчно же есть! Осэтия – это Осэтия, а Грузия – это Грузия. Вот товарищ Сталин, будэт вам известно, самый настоящий осэтин!..

«Нашел чем гордиться», – подумал Максим и сам испугался своей мысли.

Задняя часть помпезного дома была оформлена проще парадной, но стены здесь были такими же прочными, окна – небольшими и глубокими; их прикрывали мешки с песком. На этой стороне было три подъезда: слева, справа и посредине. Солдаты залегали, искали мишени в окнах. Капитан Кузин остался где-то сзади – дистанционно управлять «войсками». Последний, кроме него, живой офицер из постоянного штатного состава – лейтенант Черемушкин, – лежал вместе со всеми, деловито хмурился, вникая в обстановку, но пока не разражался бессмысленными приказами. Из дома временами гавкали пулеметы – фашисты напоминали о себе.

– Эсэсовцы, – компетентно заметил Ситников. – Только они такие упертые. Нормальные люди давно бы белый флаг выкинули.

На словах «нормальные люди» лейтенант Черемушкин как-то подозрительно покосился на штрафника и стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего.

– Имеются предложения, товарищ лейтенант? – поинтересовался Максим. – Только не требуйте с нас, ради бога, взять эту хрень лобовой атакой. Не возьмем. Мы согласны умереть за Родину, но чтобы вот так бездарно…

– Без фантазии, – поддержал его Бугаенко, высасывая кровь из расцарапанной руки.

Черемушкин вновь отмолчался, лишь зубы стиснул так, что побелело лицо.

– Может, забором огородим? – предложил Борька.

– Дьявол… – пробормотал, вздрогнув, Черемушкин, когда над головой простучала очередь. – Где Рыкалов, черт его побери?

– Отпросился, – вздохнул Гуськов.

– Убили Рыкалова, – отозвался маленький, кряжистый Шульжин.

Он был похож на лешего – грязный с ног до головы, и только глаза блестели на измазанном сажей лице. Часом ранее Шульжин вытаскивал из каминного дымохода отчаянно сопротивляющегося фольксштурмовца, и оба после этого стали вылитые черти.

– Ей-богу, убили, товарищ лейтенант, – повторил Шульжин. – Сам видел – не добежал он до угла, пулей в голову сбило… Черт! – боец приподнялся на локтях, проигнорировав свистнувшую над ухом пулю. – Снайпера вижу на третьем этаже – смотрите, пятое окно, если справа… Впрочем, хрен вы его увидите.

– Это почему мы не увидим? – удивился подполковник Слепокуров.

– Потому, потому что вы пехота… – пропел боец на мотив известной песенки, – Что с вас взять… – Он пренебрежительно усмехнулся, и это прозвучало очень забавно. – А я до приговора командовал снайперским взводом, если хотите, муху могу на лету сбить. Но не этой ужасной штукой, – покосился он на свой автомат. – Из этой штуки пули летят так, словно их руками разбрасывают. Сейчас бы карабин…

– Передайте этому хвастуну…

По рядам залегших запрыгал дальнобойный немецкий карабин «Маузер», подобранный кем-то из солдат.

– Отлично, – обрадовался и, кажется, немного смутился Шульжин.

Он убедился, что в коробчатой обойме остались два патрона, загнал один из них в ствол и начал целиться, прижавшись к земле.

Солдаты затаили дыхание. Даже немцы на время перестали стрелять – наверное, им тоже стало интересно, что получится у чумазого чертенка. Шульжин целился долго, нудно, и было похоже, что «снайпера» видит только он.