Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник) Страница 19

— Как это — республика?.. — Не могу поверить я. — Ведь кругом — немцы! А вы — штаб… флаги…

— Народная власть в Бренне! — снова вставляет ликующий Алойзы, которого мое недоверие приводит в дикий восторг. — Как ты не понимаешь?! — возмущается он и повторяет: — Народная власть в Бренне! Красная Армия придет, а Бренна уже свободна! Фашистов в ней нету!..

Невероятно, фантастично то, что они говорят! Здесь, в доме Янички, буквально над нами, живут немецкие солдаты.

В городе расквартирована большая воинская часть… А всего через какие-то семь километров от Устрони, в Бренне — народная власть! Партизанская республика! Мысли стремительно проносятся в моей голове — и тревожные и радостные.

Бренна, насколько мне известно по рассказам партизан, — очень большое село. Его главная улица тянется на пятнадцать километров.

По последним данным, Красная Армия находится на подступах к Бельско — ближайшему от Бренны крупному городу, расположенному от села в тридцати километрах. И эти тридцать километров прифронтовой полосы конечно же нашпигованы гитлеровцами…

Ой, да что это я вымеряю километры — и так ясно, что вокруг Бренны, вокруг всей Бренны полно немецких воинских частей, подразделений гестапо, полиции…

— Послушайте, ребята! — обращаюсь я к Василию и Алойзы. — Расскажите все снова. Так трудно поверить тому, о чем вы говорите. Давайте уж расскажите все, пожалуйста, снова и по порядку: что происходит в Бренне?

— А чего же непонятного? — все такой же радостный, улыбается Алойзы. — В Бренне над школой — наш государственный флаг, мы, партизаны, осуществляем в своем селе народную власть, чего же здесь непонятного?.. — Он выпрямился, почти касаясь головой невысокого потолка бункера, и негромко, торжественно запел, а партизаны подхватили так же тихо, так же торжественно: «Еще Польска не сгинела, поки мы жиемы!..»

— О, Матка Боска! — вздохнула радостно Яничка, — Неужели дожили до свободы? Неужели это правда?!

— Хватит испытывать мое терпение, — сказала я Василию, когда партизаны закончили петь. — Говори немедленно: что в Бренне? Что с майором?

— Майор чувствует себя нормально, только очень устал, — ответил серьезно Василий и пояснил: — Последние трое суток он почти ни на минутку не сомкнул глаз… А Бренну ты сейчас не узнала бы — там настоящий партизанский штаб! Столько народу прибывает в наш отряд!

Постепенно партизаны успокаиваются, рассаживаются и начинают рассказывать — все-все, с самого начала. И о том, что происходило в Бренне после облавы на Орловой горе, и о том, как группа, в которую входили трое моих товарищей во главе с командиром, нашла временное пристанище в бункерах других разрозненных групп, представляющих движение Сопротивления в Силезских Бескидах…

Оказывается, возвратившись в свои подразделения после неудавшейся облавы, и гестаповцы, и полицейские были вынуждены утром снова побывать на Орловой. Они, конечно, боялись идти в лес, в гору, да начальство заставило. И что же эти гады гестаповцы придумали?! Собрали трупы убитых, уложили их на повозки и повезли так, чтобы все село видело. И всем жителям говорили, что везут убитых партизан! Каково было людям удержаться, не выдать себя — ведь у многих родственники скрываются в горах! Гестаповцы и надеялись, что гурали бросятся к повозкам, чтобы опознать отца, брата, мужа. Но никто не поддался на провокацию! Выстояли!

— Какие же сволочи эти гестаповцы! — горячо возмущался Алойзы. — Им нужны новые и новые жертвы! Разве мало они наших людей загубили?! И правильно решил майор, когда ваша армия перешла в наступление: как только фронт придвинется к Бельско, арестовать всю немецкую администрацию Бренны и передать этих злодеев в руки народной власти. Пусть ответят за свои измывательства над нашим народом!

Я слушаю Алойзы и одновременно восстанавливаю в памяти сообщения о схватках партизан с гитлеровцами, которые через связных доходили до Янички, а та передавала мне. Да, говорили и о том, что после 12 января партизаны в Бренне действуют все решительнее и смелее. Целую колонну немецких солдат, направлявшуюся в сторону фронта, они обстреляли почти в центре села. Урон тогда врагу был нанесен значительный, партизаны захватили много оружия, патронов. А потом были ликвидированы две группы гитлеровцев — около двадцати человек, немало отдельных лазутчиков, стремившихся проникнуть в бункера, чтобы разведать силы партизан, их планы.

Ближе к 20 января уже было видно, что в Бренне немцы чувствуют себя все неуверенней. Фронт продвигался ближе и ближе к Бескидам.

— …Наверное, все-таки через кого-то гестапо стало известно о намеченной нами акции! — сказал с нескрываемой злостью Алойзы. — За день до назначенного срока эти сволочи отобрали у наших односельчан лошадей, повозки и спешно умчались из Бренны на запад! — Живое, выразительное лицо Алойзы преображается, и новые — такие недавние! — воспоминания освещают его радостным блеском глаз. Совсем другим тоном он продолжает: — Когда в нашем бункере стало известно о том, что немцы дали деру из Бренны, мы тут же выбрались все наверх и от радости устроили настоящий, «партизанский» салют! Из автоматов, карабинов, винтовок, пистолетов… Затем собрали свои пожитки и начали спускаться с горы вниз, в долину, к центру Бренны. А по дороге пели во весь голос! Все мы были увешаны оружием, по чувствовали себя так легко, будто на нас ничего нет. После шести лет гитлеровской оккупации впервые шли открыто по воле, шли уверенно, в надежде, что начинается новая жизнь, что народ наш должен взять власть в стране в свои руки!..

Сначала, понятно, все побежали по домам, повидаться с родными. И я тоже бросился к своему дому. Когда переступил порог, то слезы потекли у меня из глаз… Потом уже узнал: нет у меня ни отца, ни матери — замучили их изверги в лагерях смерти…

Никто не нарушил наступившей в бункере тишины. Алойзы после недолгого молчания заговорил вновь:

— Усидеть дома, конечно, из нас никто не мог. Жизнь звала к действию. Вскоре мы собрались возле школы. Подошли партизаны из других бункеров. И решили мы промаршировать по центральной улице Бренны. Жители тех домов, что стоят возле шоссе, выбежали нам навстречу, приветствовали нас, махали руками, шапками… многие плакали от радости, что видят нас живыми и здоровыми… Уцелевшими!..

А враги наши — те, которые доносили на пас полиции, выслеживали и предавали пас и наших родных, — враги наши попрятались в подвалах, сараях, на чердаках. А иные даже убежали в горы. Вот как изменились роли! Фольксдойчи и немцы искали в горах партизанские бункера, чтобы спрятаться в них!

— Езус, Мария, — покачала головой Яничка. — Вот что такое война…

Оглянувшись на нее, Алойзы продолжал:

— И вот так маршируем мы по шоссе, а навстречу нам — большая группа вермахтовцев. Мы не растерялись, скомандовали: «Хенде хох!» Они сразу руки вверх. Если бы вы видели, как они перепугались. Мы отобрали у них оружие, солдатские книжки… Но как они были перепуганы. Наверное, подумали, что уже пришла Красная Армия! Больше тридцати немецких солдат мы разоружили в тот день…

— По порядку рассказывай, по порядку, — напомнила я.

Алойзы спохватился, кивнул согласно:

— Пошли мы дальше по шоссе и вскоре снова увидели немцев. Они ехали на повозке. Как заметили нас, сразу же попытались скрыться. Мы открыли по ним огонь. Завязалась перестрелка. Трое солдат были убиты, остальные разбежались. Нам достались лошади и повозка.

Пошли обратно к школе. Когда собрались, решили, что самое удобное — это расположиться в помещении школы. Но прежде всего надо создать руководящий орган — штаб, чтобы была строгая дисциплина и все действовали по одному плану. Вот тогда мы и решили: все партизанские группы Бренны, Устрони, Скочува, Цешина объединяются в один партизанский отряд, который подчиняется партизанскому штабу. И когда начали обсуждать кандидатуры членов штаба, то все первым назвали майора и все проголосовали за то, чтобы он стал начальником штаба. А потом уже кто-то из наших предложил с этого времени объявить Бренну Партизанской республикой.

Ту первую ночь в школе я особенно запомнил. Выставили мы по всем направлениям усиленные караулы, разослали патрули. Все, кто остались, расположились в классах. Долго не могли уснуть. Непривычно как-то после бункера. Но помню, что было во мне какое-то очень хорошее чувство. Долго не спал. Все как-то не очень верилось, что мы — в селе, в школе. Что Партизанская республика… — Алойзы замолк, задумался. Все с нетерпением ожидали продолжения рассказа.

Я никогда не была на горе Лесница, но так живо представила ее крутой, лесистый склон, двухэтажное кирпичное здание школы на опушке леса, у подножия горы… Представила классы, из которых вынесены парты, а на полу на охапках соломы и сена — спящих партизан. И где-то в уголке — именно так мне увиделось — в уголке комнаты примостился возле лампы у расстеленной на полу карты мой майор… Я знаю — он и сейчас не спит. Не сможет уснуть, когда вместе с отрядом партизан вышел вот так — лицом к лицу — против ненавистного врага…