ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА Страница 2

*Джордано Ральф (род. 1923) — известный немец­кий кинорежиссер и журналист из Гамбурга. Удостоен выс­шей награды Германии «Креста за заслуги». Автор книги «Бертини». (Здесь и далее примеч. пер.)

Они, видимо, проявляются только при абсурд­ном желании как можно скорее закончить свой от­пуск и вернуться назад, в Россию. «Внезапный страх охватывал нас при воспоминании о всей красоте и благополучии на нашей Родине. И мы оглядывались на Россию, на этот белый зимний ад, полный стра­даний, лишений и смертельной опасности. Мы не знали, что делать с нашей жизнью. Мы боялись воз­вращения домой и чувствовали только вызванные непрерывным пребыванием под огнем воинствен­ные опустошения в нашей душе». Сразу же после возвращения на фронт и начала сражений Вольф-зангеру собственный дом «уже кажется чужим».

Он отнюдь не нацист и, вопреки некоторым пре­дубеждениям, также и не расист. Он сочиняет чу­десные песни, полные насмешек над господами арийцам: «коричневая чума так и прет из их круглых щек, выпеченных словно где-то на Западе». Но он — часть армии Гитлера, вторгшейся в Россию. Он ви­дит не только горе русских, принесенных в жертву фашизму, но и близко принимает к сердцу стра­дания немецких солдат. При этом Вольфзангер не пытается завуалировать собственную роль в этой войне. Напротив, он понимает и разделяет воинст­венные чувства своих товарищей, которые в соот­ветствии с его собственным воображаемым обра­зом выигрывают на войне, утверждая свою сме­лость и силу.

Эйфория, гордость, чувство сплоченности вре­мя от времени занимают господствующее положе­ние, сказываясь на состоянии тела и духа на войне. И иногда под влиянием толчков адреналина прихо­дит ошибочная уверенность отметать все трагиче­ские стороны битвы на задний план. Вольфзангер, для которого солдатское бытие всегда стоит на пер­вом плане, пишет: «Мое мирное сердце захватыва­ла таинственная тоска по страшному, заставляла без особых угрызений совести наблюдать страда­ния людей. Первобытный человек в нас зачастую пробуждается. Инстинкт, заменяющий духовность, чувствование и трансцендентную жизненную поря­дочность, преобладал в нас». Измотанный от ожи­дания и неизвестности «закоренелый пацифист» бросается в бойню. «Я горжусь этой опасной жиз­нью и тем, что я вынес», — пишет он своему другу Георгу. Вольфзангер чувствует презрение к тем, кто уклоняется от сражений и опасности, но затем со­дрогается, чувствуя, как в нем происходят чуждые его сердцу перемены. Между сражениями и пьянка­ми он находит в себе мужество и заверяет, что может поверить в «сохраняющуюся у человека таин­ственную силу, которая преодолевает все противо­речащее в его характере и наполняет его уверенно­стью в возможности достижения лучшей жизни».

Вольфзангер не выносит никаких взвешенных суждений, исходя из высоких моральных соображе­ний, а просто излагает наблюдения участника собы­тий, который причиняет зло на убийственной войне, но страдает и сам. Многое остается у него незавер­шенным и неоднозначным. Вместе с тем он точно описывает состояние человека, которого лишили всякой уверенности в жизни.

Десятилетиями никто не интересовался рукопи­сью Вилли Вольфзангера, хотя его воспоминания смогли бы придать реальность будням простых сол­дат на войне. Опубликовать рукопись не удавалось до сегодняшнего дня, хотя 18 миллионов мужчин служили с 1935 по 1945 год в вермахте. Ян Филипп Реемчма, меценат, подвергшийся критике за ор­ганизацию в Берлине выставки истории вермахта, видит в этом последствие общественного согласия, которое предпочло вообще не упоминать о вермах­те: «Это как договор: молчите о своих подвигах, и мы предпочтем не нарушать вашего молчания. Так как обычно молчали в своих личных воспоминаниях о бытовых семейных отношениях и неурядицах». Портреты немецких солдат, созданные после вой­ны, не определялись непосредственным опытом миллионов свидетелей, а легендами, которые скла­дывались в первый же день после ее окончания. По­следний приказ вермахта от 9 мая 1945 года осво­бождает немецкого солдата от какой-либо ответст­венности. «Верный своей клятве, — говорилось в нем, — он выполнял свой высокий долг перед наро­дом, который не будет забыт». На Нюрнбергском процессе судьи союзников осуждали только выс­ших офицеров. В противоположность СС и гестапо командование вермахта в целом не объявлялось преступной организацией. Хотя после 1945 года в немецкой официальной прессе появились многочис­ленные сообщения о преступлении вермахта, боль­шинство военного поколения постаралось отодви­нуть в сторону вопросы о своем прошлом. Интерес к подлинному объяснению происшедших военных событий был незначителен. Сочувствие находила больше тривиальная приключенческая литерату­ра, в которой речь шла о товариществе, солдатских добродетелях и преодолении испытаний в борьбе с врагом — темы, которые, с точки зрения старых борцов, никто из тех, кто не участвовал в войне, не имел права поднимать. Горькие упреки выросших в пятидесятые и шестидесятые годы детей фронто­виков по отношению к своим отцам не привели к тому, чтобы они стали отвергать тот опыт, который подсказывала их предкам жизнь. Отношение к вер­махту долго еще оставалось доминирующим пред­метом политических споров различных групп на­селения, которые предлагали свой взгляд на ис­торическую правду и тем самым долгое время препятствовали возникновению общественного со­гласия по отношению к прошлому.

Сегодня всем абсолютно очевидно, что вермахт вел беспрецедентную истребительную войну на востоке. Для понимания книги Вольфзангера важно знание обстановки, при которой она создавалась. Немецкие и русские потери на фронтах в Совет­ском Союзе несравнимы. Примерно 20 миллионов советских людей были убиты, в том числе около се­ми миллионов гражданских лиц. Погибло свыше трех миллионов военнопленных: примерно каждый второй, к которому вермахт применил силу. В заня­тых немецкими армиями областях Восточной Евро­пы нацисты уничтожили миллионы евреев. Это была самая большая бойня в истории.

*Клаузевиц Карл (1780—1831) — прусский военный писатель, создатель новой теории войны. Его основное произведение «О войне».

Вольфзангер реагирует на эту ситуацию как солдат, примиряющийся с фатальной неизбежно­стью и верой в предопределенность судьбы. Конеч­но, он знает известное высказывание Карла фон Клаузевица* о том, что война — это продолжение политики другими средствами. Конечно, он чувству­ет, что его используют как крохотное колесико боль­шой убийственной машины. Вольфзангер больше всего страдает от войны за линией фронта, так как осуждает себя за террор против беззащитных рус­ских людей. Он пишет своим родителям, что, пожа­луй, чувствовал себя скорее побежденным, чем по­бедителем. Но Вольфзангер участвует в этой войне. Его позиция, которую он хочет удержать любой це­ной, заключается в том, что он ехал на фронт, не бу­дучи готовым к серьезному сопротивлению. Он ри­сует себя в письме с причудливо гигантской винтов­кой и в огромных сапогах, двигающимся по дороге в Россию. Далее внизу мы видим его второй авто­портрет. Здесь Вольфзангер идет уже на запад с книгой в руке и с цветком в петлице. Время от вре­мени стремление к гражданской жизни проявляется в нем наиболее активно. Война же для него — это явление природы, некая стихийная сила, против ко­торой не приходится возражать. По его мнению, для человечества мировая война — это нечто подобное землетрясению в горах. Так он, во всяком случае, пишет в своем письме к дяде. Поэтому военное и политическое руководство Германии приводит его, как и многих его друзей, в отчаяние.

*Хафнер Себастьян (1907—1999) — немецкий пуб­лицист и историк, автор книги «Комментарии к Гитлеру».

Уже вскоре после начала войны известный пуб­лицист Себастьян Хафнер*, будучи в эмиграции в Лондоне, отмечал, что «не согласное с режимом» немецкое население на удивление составляет уже около 35%, причем эта тенденция постоянно рас­тет. Хафнер называет три причины, почему это большое число недовольных и разочарованных не оказывало активного сопротивления режиму. Это могущественная и для многих бесспорная позиция нацистов; «не склонный к революционным потрясе­нием менталитет» противозаконных немцев, и, на­конец, «досадная идеологическая неразбериха» и отсутствие новых прогрессивных политических ло­зунгов. Все эти три аргумента напрямую касаются Вольфзангера.

И все они касаются только, пусть даже значи­тельного, меньшинства. Солдаты вермахта образо­вывали особый срез народа. Среди них были как пылкие приверженцы Гитлера, так и его решитель­ные противники. Но они все находились в исключи­тельной ситуации, и им самим требовалось искать оправдания для своего поведения. Одни находили его в расистской идеологии нацизма. Другие — в солдатском долге, который был прочно зафиксиро­ван в сознании военного поколения. «Помоги мне, Бог, — пишет Вольфзангер в своем дневнике в часы отчаяния, когда он был особенно склонен к раз­мышлениям, — когда я высказываю такие мысли и утверждаю их в своем «я». Они горькие по большей части, так как из отрицания возникает только глубо­кая, непрекращающаяся боль». Такова была, по-ви­димому, и стратегия миллионов: довольствоваться лишь размышлениями о происходящем, чтобы су­меть вынести весь этот ужас. И это только малень­кий шаг к молчанию после войны, когда всякое вос­поминание объявлялось вне закона.