Борис Бем - Два капитана или день рождения фюрера Страница 2

Новый 1941 год принес новое назначение. Гауптман не верил в Его величество случай, скорее всего, сыграли берлинские связи, в любом варианте об этом остается только догадываться. Сразу же после празднования Рождества он получил циркуляр прибыть в распоряжение имперского управления безопасности, находящегося в ведении рейхсфюрера  Гиммлера и стать его  представителем при штабе.

К сожалению, относительно райская жизнь продолжалась недолго.  Развязалась война у западных границ Советов, и доблестные войска вермахта, поддерживаемые на всех направлениях авиацией и флотом, устремились к Москве. И все бы ничего, если бы взяли столицу русских двумя месяцами раньше, еще до холодов. Да и союзники японцы внесли свою черную лепту – не организовали вовремя мощного наступления на тихоокеанском побережье. Вот тогда бы Сталин задохнулся и потерял Москву. Однако кремлевский хитрец успел перебросить под Москву несколько отборных сибирских соединений, что и спасло коммунистического лидера от позора.

Гауптман посмотрел на лежащие рядом с чернильным прибором карманные часы и откинул крышку - шел уже восьмой час вечера. Удобно облокотившись на ручки кресла, он сладко потянулся, и мысли его снова обратились к Берлину.

Ох, и тяжело же он прощался с семьей. В конце первого года войны на оккупированных  советских территориях было ( с  точки зрения стратегической инициативы) спокойно – войска фюрера контролировали уже около двух третей территории Европы. Менее комфортно и хлопотно было на сопредельных землях, ближе всех  прилегающих к западным границам. Этими хлопотными проблемными точками были Белоруссия и Украина. В один из таких  сложных регионов и угодил  элитный офицер. Пилюля была подслащена тем обстоятельством , что оберштурмфюрер  вместе с  новым приказом о назначении получил и очередное воинское звание.

Внезапно погас свет, и в кабинете заместителя начальника Могилевского ГЕСТАПО  наступила  кромешная тьма. Капитан  нашарил в тумбочке стола стеариновую свечку и воткнул ее в стоящий рядом стакан. В кабинет без стука заглянул дежурный офицер и , разрезая лучом карманного фонаря, тьму отрапортовал:

— Привезли гражданского русского, возможно диверсанта. Документов при нем никаких. Прикажете привести?

—Уже поздно, дружок. Никуда этот русский  и  до  завтра не денется . Отправь его пока в камеру.

Капитан засобирался было домой , как вдруг комната вновь залилась светом.  Он велел выходящему из дверей дежурному задержаться:

—Ты, вот что, приятель, время уже не детское, заканчивай дела и приходи ко мне, а заодно и Вальтера из "секретки" тоже захвати. Пулечку распишем..

Получив утвердительный ответ офицера, хауптштурмфюрер СС открыл металлический сейф и бросил на стол еще новенькую, в целлофановой упаковке, колоду игральных карт…

…Василий  лежал на тонкой циновке в подвальной  гестаповской камере, положив сцепленные руки под голову,  и неспешно размышлял: "Невезучий я человек. Ведь так  фантастично я выскочил из плена..." Он потрогал ладонью  небритый подбородок и, подогнув под себя колени, стал вспоминать те тревожные испытания, которые ему пришлось вынести за последние несколько месяцев жизни.

Первые залпы войны  застали  капитана Топоркова в Минске, где он только что принял батарею в одном из гарнизонов Белорусского военного округа. За первые десять  дней боев враг на марше прошел от западных границ до самой белорусской границы. Наши войска были застигнуты врасплох. Начисто была уничтожена авиация, разбомблен арсенал артиллерии и бронетехники. Отступающая пехота, имевшая на вооружении лишь примитивные винтовки и гранаты, пыталась с боями выйти из кольца окружения и соединиться с соседними частями, дух бойцов ослабевал.

В одном из августовских боев батарея Василия была подавлена немецкой авиацией. Он  чудом выжил, его спасла старая воронка. Раненный и оглушенный взрывной волной, офицер скатился в яму и пролежал там без сознания больше суток. Когда пришел в себя- увидел ужасающую картину. Вокруг разбитые орудия  и десятки трупов. Капитан осмотрелся  и увидел в трех метрах от себя ,  уткнувшуюся лицом в землю санинструктора дивизиона. Ее он узнал  сразу по распущенным белесо-шелковым волосам. Это была любимица полка Тоня Фролова. Из подсумка  медсестры Топорков вынул  небольшой рулончик бинта , кусок посеревшей выстиранной марли и пузырек зеленки. Ноги, слава Богу, были целы,  кровоточила шея и плечо, левая рука при движении отдавала острой болью. Василий кое-как  без соблюдения правил гигиены , ковырнул пальцем баночку и неумело помазал пульсирующие раны, наспех перевязал плечо бинтом и вооружившись палкой, (ею он решил отмахиваться от лесного гнуса),  свернул с поля  и по узкой тропинке углубился в лес. Через два дня скитаний наткнулся артиллерист на конную повозку, в которой сидел старик в холщовой косоворотке.  И  именно с этой злополучной встречи начались для Топоркова новые неприятности. Старик оказался из бывших репрессированных кулаков, ныне служивший сельским полицаем. Дед услужливо пригласил неожиданного гостя в дом, накормил вареной картошкой, налил до краев добрую кринку молока и уложил спать на сеновал. Изнывающий от летнего зноя, боли и усталости, Василий свалился на траву-мураву, как подкошенный…

Рано утром его разбудил лай собак. Топорков глянул в дощатую щель и увидел несколько гражданских лиц с белыми нарукавными повязками. Шествие возглавлял унтер-офицер с карабином наперевес. Поняв, что старый пердун заманил его в сети гестапо, артиллерист стал рыскать глазами в поисках надежного места, куда можно было заховать офицерскую книжку и партийный билет. Не найдя лучшего места, он случайно нашарил в углу чердака старый сапог, бросил туда разорванные в клочки документы, и, набив некогда служившую обувку  грязными тряпками, запрятал ее в противоположный угол  ночного пристанища, успев забросать тайник сеном.

Василий не стал дожидаться, когда его в кровь начнут кромсать собаки, а первый выглянул  в оконце, выходящее в огород. Полицаи , стоящие внизу, аж рот разинули, когда сама жертва стала спускаться по шаткой лестнице вниз…

Лошадь минут сорок била копытами по раздолбанной деревенской дороге и у офицера было достаточно времени , чтобы придумать себе легенду.

В полицейском участке назвался Василий сельским агрономом из Поляновского района и стал гнать «пургу», что искал в здешних местах двоюродного брата, который служил лесником в  тамошнем лесничестве. Местный начальник полиции не стал особо вникать в досье арестованного, на столе у него стояла литровая бутыль с самогоном., видимо, предвкушая предстоящую пьянку, ему было на все начхать и он лениво отдал команду:

«Отконвоируйте шельмеца в Бобровку , там обустроен лагерь для гражданских лиц, пусть там и разбираются с ним. Старший полицай стал накручивать ручку старенького телефона и, услышав голос  на другом конце провода, торжественно  отрапортовал:

«Чухлана выловили, може партизан, а може просто вахлак, пришлите за ним машину»…

…Топоркову очень хотелось курить. С момента его побега из лагеря не прошло и пяти дней. И вот он опять в лапах, теперь уже гестапо. Арестант перевернулся на другой бок и память , еще свежая память снова ввергла  его, еще недавнего красного командира, в пучину последних тревожных событий…

…Эти восемь долгих месяцев, что провел Василий в плену, курортом не назовешь. Удивительно, но все, что он наплел лагерному начальству, сошло за правду. При нем не было обнаружено никакого компромата, линия фронта проходила за многие сотни километров, лагерное начальство чувствовало себя в относительной безопасности, почти вся территория Беларуси была под немцами , за исключением болотистых и труднодоступных   лесных массивов. Эти районы контролировались партизанами, приносящими новой власти много хлопот, однако ни отлично организованные рейды карателей и действующая  в некоторых  населенных пунктах агентурная сеть, глобальных результатов не давали, партизанские лагеря  искусно перемещались, оставляя после себя засыпанные землянки и выжженные кострища.

Лагерь, в котором переживал неволю Топорков, был небольшим, всего на двести душ. И работал бывший  артиллерист не где ни будь , согнувшись под тяжестью валунов на каменоломне, а на пилораме. Трое они были приставлены к этому делу – он и двое мальчишек, лет семнадцати. Как они попали и за что , пацаны не очень-то откровенничали. Из их слов Василий понял, что приехали они на заработки к богатенькому дядьке, хозяйство у того злодея было большое, одних коров–целых три штуки. Дядька снабжал расквартированных в деревне солдат картошкой, молоком и яйцами, а офицеры закрывали глаза на то, что у дядьки появились наемные батраки.