Николай Гунбин - В грозовом небе Страница 20

Горючее нашлось. Поскольку на аэродроме не оказалось заправочных средств, бензин черпаем из цистерн ведром. Бак у нас небольшой, как на автомашине, и вскоре заправка закончена. Благодарим старшину и, взлетев, берем курс на Ярославщину.

Я не могу скрыть радостного волнения, и это передается моему командиру. Вспоминается детство - самые незабываемые годы; наверно, поэтому кажутся они самыми продолжительными в жизни. Воображение рисует деревенскую улицу, знакомых…

Где- то посередине между двумя древнерусскими городами -Ростовом и Угличем - затерялась небольшая, домов в сорок, деревушка под названием Чухолза. Здесь я родился, здесь началось мое детство. С одной стороны деревни тогда простирались дремучие леса, с другой, безлесной, - пролегал старинный путь из Ростова Великого а Углич. Эта дорога в дни моего детства была большей частью вымощена камнем, а по обочинам в два ряда обсажена березами.

Детство мое пришлось на первые годы Советской власти. И у меня остались в памяти (конечно, по-детски воспринимаемые) события, связанные с окончанием гражданской войны, послевоенной разрухой.

Жили тогда бедно, одевались плохо. Помнится, многие из нас, деревенских мальчишек, зимой носили солдатские папахи и башлыки, что достались от отцов, солдат первой мировой войны. Деревенские жители ходили в лаптях, пахали сохой. Женщины пряли из льняного волокна суровые нитки, из которых на самодельных станках ткали холст.

Лен был одной из трудоемких технических культур, возделываемых на Ярославщине. Эта трудоемкость удваивалась в условиях единоличного, полунатурального хозяйства, когда все поля были разделены на узкие полосы, между которыми пролегали межи, заросшие сорняками. Когда лен поспевал, его выдирали руками и укладывали в бабки, оставляя на просушку в поле. Затем свозили на гумно, семена околачивали вальками. После этого лен расстилали на лугу, сушили, а привезя обратно, мяли ручными мялками. [88]

Трепанием и чесанием льняного волокна заканчивалась обработка его для пряжи. Четыре моих сестры - Лида, Катя, Варя и еще несовершеннолетняя Нюра - всю зиму, не переставая, пряли. К концу зимы, когда пряжа была готова, начинали ткать.

Сколько уж лет прошло, а все вспоминается, как мой старший брат, Дмитрий, устанавливал в избе деревянный, довольно примитивный, громоздкий ткацкий станок. Мы, малолетние, с удивлением смотрели на эту технику, постепенно привыкая к ней, и уже с интересом наблюдали, как мать ткет, время от времени наматывая на вал узкую ленту готового полотна. Иногда ее заменяла старшая моя сестра.

На то, чтобы выткать полотно, уходило, помнится, около месяца, а то и два. Наконец, мать и сестры, измученные этой утомительной работой, расстилали готовый холст на снегу для отбеливания. Вот как трудно доставалась крестьянину домотканая льняная одежда!

Только создание колхозов и совхозов, индустриализация страны позволили в достаточном количестве вырабатывать ткани, освободили сельского жителя от этого тяжелого труда. Благодаря мудрой ленинской политике возрос жизненный и культурный уровень крестьянина. А ведь еще в конце двадцатых годов в ярославских деревнях можно было встретить оборванных нищих с сумами за плечами, которые ходили от избы к избе и просили кусок хлеба. Но подавали не везде. Там, где самим есть было нечего, тихо и как бы виновато отвечали: «Бог подаст». А что было делать, коли самим не доставало?…

«Наследие» старой, царской России ощущалось в деревне на каждом шагу. У нас не было даже избы-читальни, не говоря уж о библиотеке.

Но постепенно жизнь налаживалась. Стали набираться опыта и плодотворнее работать сельские Советы. В соседней деревне вскоре открыли избу-читальню, а в середине двадцатых годов у нас появилась кинопередвижка. Специального помещения для нее не было, и фильмы (тогда немые) показывали в сарае. Не было и электричества, и ребята вручную крутили генератор. Но и это уже серьезное достижение в культурной жизни села.

Однако работы был непочатый край. Взять хотя бы религию. Наши родители почти все ходили в церковь. Несмотря на то, что находилась она в трех километрах, заставляли туда ходить и нас, хотя в церковной службе мы [89] ровным счетом ничего не понимали. В церкви нас ставили отдельно, впереди, чтобы можно было за нами смотреть. Но стоять смирно не хватало терпения; потихоньку мы начинали шалить, за что частенько нас выводили вон, и мы этому, конечно, были рады…

* * *

А самолет наш все приближался к моему родному дому. Воспоминания все теснее обступали меня, и к горлу подкатывал комок от волнения…

На эту вот дорогу выходила фасадом моя первая, начальная школа. Школьные годы нельзя забыть. Помнишь все до мелочей…

Школа была небольшая. Преподавала в ней одна-единственная учительница - Фаина Николаевна Розова, она же заведующая. Преподавала сразу в двух классах, расположенных в смежных комнатах: один год - в первом и третьем, на другой - во втором и четвертом. По этой причине прием детей в школу производился через год. Помню, букварей и других учебных пособий не хватало, выдавалась одна книга на три-четыре ученика. Но, несмотря на это, мы не только своевременно научились читать и писать, но и получили первое представление о вселенной, о своей стране, помогали учительнице в ее просветительской работе на селе. Подготовка к выборам в сельский Совет, к революционным праздникам… - все это проходило при нашем активном участии.

Любопытство заставляло нас в те беззаботные годы обследовать буквально все уголки, что были в деревне и за ее пределами. Мы знали, какая глубина в двух больших прудах и нескольких малых. Знали, какая рыба водится в каждом из них.

Зимой на замерзших прудах катались на самодельных коньках, устраивали ледяные карусели. А в одном пруду мне пришлось в ту пору искупаться. Не успела вода еще как следует застыть, как захотелось нам побегать по тонкому льду. Он так заманчиво похрустывал под нашими ногами! Взявшись за руки, мы мчались от одного берега к другому. Но, не добежав шагов десять до противоположного берега - плотины (а глубина здесь была метра два), мы внезапно провалились и оказались в ледяной воде. Но от страха не почувствовали холода. Один из моих приятелей зацепился за кромку ледяной полыньи. А мы двое, перебираясь от льдины к льдине, карабкались к желанному берегу. Там уже собралась половина деревни» каждый [90] хотел нам как-нибудь помочь… Протягивают руки, и мы, босые, оказываемся на земле, запорошенной снегом. Большие, не по нашему возрасту, валенки, не успев утонуть, плавали в дальнем углу полыньи.

По приказанию наших спасителей бежим в ближайший дом и, раздевшись догола, забираемся на жарко натопленную русскую печь. Ждем, когда домашние принесут сухое белье и верхнюю одежду. Согрелись, и стало веселее. Правда, побаивались, что достанется от отцов. Но все обошлось. И простуда к нам не пристала: помогла хорошо натопленная печка. Правда, нашему товарищу, зацепившемуся за кромку льда, пришлось сидеть в ледяной воде дольше, пока не нашли длинный шест и не вытащили его, как на буксире, на берег.

Когда землю покрывало снегом, в ход шли самодельные лыжи, и мы катались с берегов большого ручья, который назывался Разлив. Горки там были большие и маленькие - на выбор. По укатанным местам неслись на санках, а больше - на козлах, досках, покрытых толстым слоем льда.

Летом были другие забавы: купались в прудах и бочагах, ходили по грибы и ягоды и, конечно, катались верхом.

Ближайшим к нам крупным населенным пунктом был районный центр Борисоглебские Слободы, или поселок Борисоглебский, на реке Устье. Эта река возле озера Неро впадала в Которосль, приток Волги. Борисоглебский славился своим кремлем с высокими крепостными стенами, с которых его жители не раз давали отпор недругам Руси. Такие крепости были почти во всех городах Ярославской области, в том числе и в ближайших от нас - Ростове и Угличе.

Ездили в те времена все больше на лошадях, а в Борисоглебские Слободы, что в 17 километрах от нас, часто добирались и пешком. Вспоминается лето 1932 года, когда я приехал в родную деревню на школьные каникулы из города. Тогда мне довелось идти в Борисоглебский райком комсомола по необычному делу - по случаю организации на селе комсомольской ячейки. Я и сам в том же году четырнадцатилетним подростком только что вступил в ряды ВЛКСМ. И вот, приехав домой на каникулы, сумел сагитировать вступить в комсомол пятерых моих деревенских товарищей. В райкоме, проинструктировав меня и рассказав о комсомольских мероприятиях, обещали дня через [91] три прислать в деревню инструктора для оформления вновь созданной организации. И действительно, через три дня у нас состоялось организационное собрание первых комсомольцев.