Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою Страница 21

Когда мы подумали, что деревня уже очищена от про­тивника, внезапно с ее окраины раздались выстрелы. За хорошо замаскированным пулеметом англичан, на который мы сначала не обратили внимания, как на по­кинутый расчетом, снова заняли место стрелки и откры­ли огонь. Три моих товарища из пулеметной роты стали последними жертвами того боя.

Когда собирались подразделения, наших убитых хо­ронили в наскоро отрытых могилах. Они упокоились там, где погибли. Так, трое легли в одну могилу недалеко от английского пулемета, скосившего их, шесть — вместе посреди всходов пшеницы у одиноко стоявшей пушки на берегу канала, остальные — у домов деревни. Чтобы сделать кресты, доски отрывали от забора. На них на­скоро от руки писали имена тех, кто покоится в этой зем­ле. Ни тебе песни «О хорошем товарище», ни ружейного салюта, ни слова о геройской смерти. Нам оставалось только думать: «Сегодня — вы, а завтра — мы».

(Бой за Ле-Бассе-Канал стоил нашей молодой диви­зии 157 убитых и более 500 раненых).

Подошли машины, доставили боеприпасы и продо­вольствие, раненых отправили на главный перевязоч­ный пункт, поредевшие подразделения были пополнены людьми и вооружением. Я как раз снимал кабель со вспаханного поля, оставшегося позади, когда увидел у фермы небольшую группу английских военнопленных. Здоровые стояли, раненые сидели и лежали на земле. Некоторые отчаянными жестами протягивали мне свои семейные фотографии. Они что, думают, что мы их от­пустим? Когда я посмотрел повнимательнее, то заметил два тяжелых пулемета, установленных перед ними. Пока я удивлялся, что пару великолепных пулеметов поста­вили для охраны пленных, вместо того чтобы эту компа­нию просто запереть в подвал и приставить к ним одно­го часового, меня вдруг осенила ужасная мысль. Я об­ратился к ближайшему пулеметному расчету и спросил, что здесь происходит. На это получил спокойный ответ:

— Их расстреляют.

Я не поверил своим ушам и подумал, что за этими словами кроется плохая шутка. Поэтому переспросил:

— Кто приказал?

— Гауптштурмфюрер Кнёхляйн.

Теперь я понял, что все это очень серьезно. Я по­спешно отправился искать свое отделение, чтобы не быть свидетелем расстрела пленных, ожидавших смер­ти с семейными фотографиями в руках. Только приме­нение ужасных, совершенно нам незнакомых боеприпа­сов, которые применяли томми, и их поведение перед нашими парнями, которые хотели их простить, а теперь предстоящее убийство всех пленных во исполнение на­спех вынесенного приговора! Все ли они были винова­ты? Я не знаю ни одного пленного, которого бы помило­вали. Были ли это пули «дум-дум», или другие, неиз­вестные нам боеприпасы, не включенные в конвенцию? Могло ли неожиданное открытие огня английским пуле­метом в момент общей сдачи в плен быть вызванным отсутствием управления и нервозностью? Десять уби­тых британцев и немногим больше у нас в результате недостаточной договоренности? Пытался ли я постро­ить «золотые мосты»?

Через день, когда мы с боями пробивались на запад, майор Ридерер из штаба 89-й армии обнаружил лежа­щих кучей расстрелянных невооруженных английских солдат. Его рапорт был немедленно направлен в штаб 16-го армейского корпуса. Не знаю, как часто со сторо­ны противника жесточайшее преступление представля­лось под само собой разумеющейся оценкой «случай в ходе боевых действий».

28 мая 1940 года. Медленно отступавшие британцы засели в Эстере и ожесточенно оборонялись. Под гра­дом английских пулеметных очередей расчеты выкати­ли вперед свои легкие противотанковые пушки и почти без прикрытия начали борьбу со стрелками на церков­ной колокольне и крышах домов. Дома загорелись, ав­томобили взрывались от попаданий из наших орудий. Фонарные столбы с проводами падали на проезжую часть и блокировали ее.

Густой дым затянул город, когда поступил приказ, не обращая внимания на сопротивление, под прикрытием одной противотанковой пушки, на машинах въехать в центр города. Гауптштурмфюрер Кнёхляйн махнул сво­ему водителю вездехода, чтобы тот подъехал, вспрыг­нул на левую заднюю подножку, указав мне на подножку рядом с водителем. Как у радиотелефониста, в тот мо­мент у меня не было дела, но меня можно было исполь­зовать в качестве посыльного. Мы влетели в горящий городок, подскакивая на поваленных мачтах освеще­ния, трупах солдат и лошадей. Пули били в стены и мо­стовую и со свистом отскакивали от них. Я, судорожно вцепившийся в скачущий автомобиль, представлял со­бой просто беззащитную мишень. В последний момент наш водитель заметил на улице приготовившуюся к огню английскую противотанковую пушку и резко свер­нул с улицы во двор. Едва мы свернули, как началась ду­эль между английской и немецкой пушками. Находиться между ними было малоприятно. Но вскоре вражеское орудие замолчало.

Тут же все опять вскочили в машины и помчались дальше сквозь едкий дым по плоским воронкам, остав­шимся от разрывов минометных мин. Наше внимание было приковано к крышам и окнам. Хотя стрелков мы не видели, вокруг нас постоянно били пули. Во время ко­роткой остановки Кнёхляйн, стоя на подножке, начал стрелять из пистолета в кучку испуганных женщин, пы­тавшихся укрыться в подворотне от рикошетирующих пуль.

— Это же женщины! — вырвалось у меня резко и про­тив всех предписанных дисциплинарных правил. Не­смотря на шум боя, мой начальник услышал предосте­режение. Взгляд, который он бросил на меня, был пре­исполнен злобы, стыда и раздражения оттого, что такой молодой подчиненный осмеливается делать предупре­ждения. Тогда я еще не подозревал, что из-за моего вы­крика годы спустя он уделит мне особое внимание. Том­ми стали отходить, сопротивление слабело, хотя про­тивник еще оставался в городе. В своей прежней манере мы об этом уже не заботились, помчавшись дальше от городка к городку в северном направлении.

Мы остановились на холмистой местности и сразу же протянули линии связи между ротами. В течение ночи была пара часов для отдыха, но не для сна. Артиллерия против­ника вела беспокоящий огонь из района Дюнкерка.

На следующее утро мы, перегруппировавшись, дви­нулись дальше. Вниз по извилистой дороге мы спусти­лись в долину. Далеко внизу находился город Балье. Ар­тиллерия приветствовала нас. С гулом прилетали тяже­лые «чемоданы». Они проносились у нас над головами и били туда, где только что были мы. Места для них там было много. Мы были очень рады, когда нам удавалось невредимыми миновать узкие выемки, по которым про­ходила дорога. В них мы чувствовали себя как в мыше­ловке. Одного артиллерийского или авиационного на­лета было бы достаточно, чтобы всех нас уничтожить. Авангард вел бой с медленно и упорядоченно отходив­шим прикрытием англичан. Мы проехали уже очищен­ный от англичан Балье только ночью. Город сильно по­страдал от боев, и казалось, что население совсем его покинуло. Если двери и окна остались невредимыми, то они были плотно закрыты. За их ночной чернотой не было видно ни малейшего лучика света. Из звуков мож­но было слышать только рокот наших моторов. Со мно­жеством остановок автомобильная колонна продвига­лась между разрушенными домами и воронками от авиабомб. Когда наступило утро, мы еще не покинули узких улиц Балье. Издалека снова доносился шум боя. Там наш разведывательный батальон дрался с отходив­шим в полном порядке прикрытием англичан.

На площадях и более широких улицах города зани­мали позиции зенитные пушки. По возможности наши машины укрывались в воротах дворов. На полевых кух­нях раздавали горячий кофе и сухие пайки. Повсюду люди в сером, прихлебывающие дымящийся суррогат. Обычная суета, пока нет команды двигаться дальше.

Только на привалах мы заметили, как много товари­щей нас покинуло, некоторые навсегда. Не было прове­ренных типов с их повадками и манерами разговари­вать, с их участием в армейских буднях. Не было жизне­радостного Альберти, нашего «южного германца», который со своим неукротимым темпераментом везде вносил оживление. Еще в Лауфене у него были трудно­сти с девушками, после того как он шлялся по чужим квартирам. Под Аррасом на трофейном английском мо­тоцикле он развозил донесения через территории, за­нятые французами. Днем позже его выбил из мотоци­клетного седла пулеметчик английской броневой разве­дывательной машины. За свою бесшабашную храбрость он заплатил жизнью. В 4-й роте тоже был посыльный мотоциклист, о смелости которого тоже ходили рас­сказы. В тот раз ему удалось удрать на простреленных шинах.

Шум боя впереди смолкал. Выплывшее из утреннего тумана солнце грело наши косточки. Мы снова построи­лись в походный порядок и поехали дальше. Теперь были уже не бои, это была поездка во французскую вес­ну. Никакого противника вокруг на многие километры — только солнце, теплый воздух, который освежал наши лица, набегая навстречу. Молодые люди, молодые пес­ни — смерть теперь снова была далеко.