Евгений Суверов - Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг Страница 22

Глава 4. НОВЫЙ 1989 ГОД

Новый, 1989-й, год встретили достаточно скучно и неорганизованно. Особых празднеств не устраивали, единственно, что разрешили смотреть телевизор всю ночь. В казарму принесли от командования немного сладостей.

Азербайджанец Омар-оглы с несколькими своими безбашенными земляками пытались утащить лакомства к себе в каптёрку. Сладкий кусок пыталась выхватить группа узбеков. Началась разборка, слышались дикие крики, истошные вопли, заглушавшие бой курантов. Всё это напоминало схватку двух обезьяньих стай.

— Я Омар-оглы, дилавой чилавек, каптёрчик, блятной! Узбэк чурка, пощел на х… й! — дальше шел почему-то любимый им набор слов, бессмысленная тарабарщина: «Динама Чиев, вратар Пелэ, имя существитэльное, окончание на а, я». Дегенерат. Кого только в армию не призывают!

Служил в нашей части солдат Иван Крапивин, родом из города Кирова. На правой ноге у него были сросшиеся пальцы. Долгое время он был предметом насмешек, особенно у обкумаренных «корейцев». Крапивин часто показывал им свои «ласты», лицо у него при этом было очень грустным. Он уже устал объяснять сослуживцам, какую скорость набирает во время плаванья.

А в санчасти я встретил солдата с огромными линзами в очках. «У меня плохое зрение, минус шесть», — сказал он тихо. Все его тело было в синяках от побоев. Служил он в батальоне связи полка вертолетчиков. Власть в части держали в основном кавказцы, которые жестоко унижали солдат других национальностей.

Вот под этот «концерт» я и встретил новый 1989 год. Последний год в армии. Неужели следующий, 1990-й, год я встречу уже дома?

Спустя несколько дней в нашем полку случилось ЧП. Во время ночных полетов разбился летчик — старший лейтенант Подшивалов. Наш полк выполнял плановые ночные полеты. Почему-то штурмовик Подшивалова на бреющем полете врезался в сопку. Были организованы поиски. Через несколько дней его тело нашли где-то в приморской тайге. Рядом кружили волки — он повис на дереве, что не дало хищникам добраться до него.

17 января 1989 года у Дома офицеров построилась вся наша часть. Мы прощались с погибшим летчиком. Я его немного знал. Хороший человек был, к солдатам относился хорошо, жаль парня. У Подшивалова осталась жена и маленький сын. Она всю церемонию тихо плакала. Настроение у меня было не из лучших.

Полеты запретили до выяснения причин катастрофы. После построения мы с Юркой Дубровым и Игорем Мягковым из Белгорода пошли в солдатскую чайную. Не доходя несколько метров нас остановил патруль. Патруль нашего полка возглавлял молодой прыщавый лейтенант Кряклин. Он прибыл в часть недавно, после окончания военного училища. Молодой, короче. Решил самоутвердиться. Офицер остановил нас за неотдание воинского приветствия. Начал воспитывать, грозился сгноить на гауптвахте. Мы думали — пугает, ан нет. Отвел всю троицу на «кичу». Полный беспредел. Обидно было, что патруль нашей части нас же упек. Самоутверждался, наверное, зеленый еще «летёха».

И вот я опять на киче. Здесь всё без изменений. Только другие обитатели. Нас разместили в камере временно задержанных. Вскоре арестантов под конвоем повели работать в кочегарку. Там я случайно разговорился с вольнонаемным рабочим. Оказалось — мой земляк, с Алтая, с районного центра Шипуново.

— У меня мать родом с Шипуновского района, с деревни Комариха. Зёма, помоги! Посадили ни за что, патрулю воинское приветствие не отдали, нашему патрулю, — сказал я ему негромко. — Начальник патруля, молодой «летёха» нас сразу на гауптвахту отвёл.

— Ладно, не боись, парни! Завтра переговорю насчет вас с начальником гауптвахты, — ответил он.

Особо не надеявшись на благоприятный исход дела, мы ушли ночевать на кичу. На следующий день ближе к обеду нас без объяснений отпустили. Радости не было границ. «Молодец твой земляк, помог нам!» — говорили мои товарищи.

— У вас на Алтае все нормальные мужики живут? — спросили они меня.

— Конечно, 99 процентов. А вы знаете, что мой земляк Василий Шукшин? Смотрели «Калину красную»? Титов, второй космонавт в мире, и Калашников, изобретатель оружия, — тоже с Алтая!

— Здорово! — сказал Дубров, — Пошли, обмоем наше освобождение, выпьем по стакану кофейного напитка за Алтай.

— За Алтай можно выпить и по два стакана, — весело сказал я.

Мы не спеша пили напиток, ели выпечку, говорили о жизни. Настроение отличное, дембель неизбежен! Шел новый 1989 год.

Штаб играет большую роль в армии. Это сосредоточение власти, управленческая структура. В нашем штабе совместно с офицерами служили и солдаты. Служба в штабе считалась кайфотой. Там не было беспредела, писари спокойно шелестели бумажками, в наряды не ходили, не были задействованы на полетах. Тёплое местечко. Все они жили в штабе, там же ели, там же спали (неизвестно только где, наверное, на столах), что было строжайше запрещено.

На моей памяти, все попытки переселить или даже отправить писарей на вечернюю поверку успехом не увенчались. Наверное, у них были высокие покровители, а скорее всего, вдруг появлялась срочная, государственной важности работа.

Большинство писарей относились к категории отверженных, для них побывать в казарме или пойти в столовую было самым страшным наказанием. Работали много, безропотно выполняя любую команду, — лишь бы не отправили в казарму. Знали, что там им придет конец.

Ваня Пуговкин — типичный штабист. Небольшого роста, мешковатый, с испуганным взглядом, оттопыренными ушами, как-то по глупости (сильно хотел кушать, видимо, голод поборол страх) пошел в гарнизонную столовую за своей пайкой. Но был пойман группой азербайджанцев с нового полка.

Длинный, худой азербайджанец, схватив его за ремень, потащил в угол, где стояла группа его земляков.

— Суда иды! Ти чё, ох…ль?

Пуговкин от страха впал в ступор, шевелил губами, пытаясь что-то сказать.

— Ти чтё, твар, ох…ль? — от звонкой пощечины Ваня немного пришел в себя, его правая щека стала красной.

— Иды пол мой, быстро! Мэня завут Ахмэт!

— Ахмет, мне некогда, я на минутку забежал, меня капитан Грязев ждет в штабе, — Пуговкин что-то лепетал, но ужас полностью парализовал его.

В столовой раздавались дикие крики, кого-то били, кто-то выходил, заходил в столовую, не обращая внимания на испуганного солдатика и группу солдат, громко разговаривающих на непонятном языке.

— Мэня е…т твой щакаль? Зае…т! — Ахмет еще раз шлепнул Ваню по другой щеке и одновременно сильно ударил его кулаком в грудь. За шкирку он подтащил слабо сопротивлявшегося Пуговкина к ведру с водой и мокрой грязной тряпке на полу.

— Ахмет, отпусти, пожалуйста! Меня офицеры в штабе ждут, — умоляюще начал он гнусить.

— Мэня е…т? Зае…т? — Ахмет швырнул сапогом грязную тряпку с пола прямо в лицо штабисту.

Спустя несколько минут Пуговкин вытирал рукавом грязь вперемешку со слезами с красного лица и лихорадочно работал. Мыл пол в столовой.

К вошкающейся в углу фигуре Вани не торопясь подошел небольшого роста азербайджанец. Он был весь черным, с безобразным лицом, небольшая фигурка напоминала уродливого паука. Кавказец слегка толкнул писаря ногой в спину.

— Ти кто?

— Я Ваня Пуговкин, из Москвы.

— Москва козёль, я ее е…ль. У тэба ест сэстра?

— Да, есть. Старшая.

— Прыныси мнэ её фотография. Я Али, я здэсь хлэбарэс!!!

Ваня послушно закивал. Лишь спустя несколько часов ему удастся вырваться из азербайджанского плена, вымыв весь пол в столовой, перемыв гору посуды и вынеся мусор.

Грязный, пропахший отходами, он бежал, не оглядываясь, до штаба. Здесь его уже ждал капитан Грязев.

— Ты где, чмо, шаришься? Мне нужно срочно работу сдавать! Тварь, ты меня подставил, сгною на киче, в дисбате сдохнешь, отправлю, урод, в казарму, там тебе быстро задницу порвут.

Ноги подкосились у Пуговкина, он упал перед капитаном, начал причитать, как баба, глотая слезы и умоляя оставить его в штабе, хватался грязными руками за штанину товарища капитана.

— Товарищ капитан, товарищ капитан, я ночью буду работать, я всё восстановлю, не прогоняйте меня, пожалуйста! Меня там убьют. Пожалуйста! Я вам посылочку из Москвы с шоколадными конфетами и сгущенкой к 23 февраля организую.

Грязев брезгливо поморщился, отпихивая его от своих ботинок.

— Ладно, иди работай.

Больше ни в столовую, ни в казарму Пуговкин не заходил. Что он только не придумывал, на что только ни шел, лишь бы не попадать туда больше.

Время шло. Ваня освоился в штабе. Пришло молодое поколение штабистов, на которых он начал покрикивать.

— Уроды, тупицы, провинциалы! Тебя что, в твоей деревне писать не учили, урод?!

К концу службы Иван благодаря штабной службе «дослужился» до младшего сержанта, затем досрочно получил сержанта, а на дембель поехал уже старшиной, весь увешанный различными значками, так больше ни разу не появившись ни в казарме, ни в столовой. При составлении праздничных приказов он «себя, любимого» не забывал.