Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди Страница 22

Открылась дверь, и Наташка ввела в хату Петьку и Хвиноя.

— Попались-таки! Вот теперь она задаст вам перцу! — смеялся Ванька из-под одеяла.

Хвиной со смущенной покорностью снял шапку и сказал:

— Сдаюсь, Наташка. Что надо делать?

— Вы, папаша, раздевайтесь до пояса, а ты, Петька, пока выноси ведра с мыльной водой.

Прежде чем взять ведра и выйти из хаты, Петька шутливо заметил отцу:

— Тоже храбрец нашелся! С первого слова руки кверху — сдаюся!

— Нельзя, Петро… Вечеринка — праздник наш. Нам к нему и подготовиться надо как следует быть… Вон кум Андрей и бороду решил сбрить к чертям собачьим.

Наташка показала Петьке язык и, нахлобучив на него шапку, выпроводила с ведрами из хаты.

Зимняя заря только что погасла, и сумерки, быстро сгущаясь, погнали последний час вечера с такой суетливой поспешностью, словно он был назойливым гостем и мешал установлению длинной зимней ночи.

Мороз немного уменьшился, и пошел редкий крупный снег. На просторном базу у длинных дощатых яслей со свежей ячменной соломой стояли четыре красные коровы. Бока и спины им присыпало снегом. Ворота почему-то были раскрыты, на середине база валялась опрокинутая цибарка, из нее что-то вылилось, и на свежем снегу темнело пятно, которое поспешно вылизывали две лохматые собаки.

У Аполлона нет теперь ни одного работника, ни одной работницы: невыгодно стало их держать! Комбед требует заключения договоров, а по договорам работникам надо платить куда больше. К тому же хозяин обязан шить им хорошие сапоги, полушубки, валять валенки… Слыханное ли дело? Работник — чужие глаза во дворе, чужое ухо в доме!.. Двойная невыгода для хозяина! И потому Аполлоновы сами теперь ухаживают за скотом, за лошадьми…

Гашка доит коров, но Петровна, жена Аполлона, недовольна дочерью, потому что она доит наспех, а особенно в те дни, когда спешит в школу на вечеринку. Давно уже не было вечеринок, — думалось, что вовсе заглохнут. Но с обеда прошел слух, что нынче опять собираются в школе веселиться, и Петровна, удивленная тем, что дочь долго не несет удоя, пришла к базу, чтобы посмотреть, что же она там делает.

Она подошла к распахнутым воротам база уже тогда, когда собаки перестали вылизывать темную круговину и, рыча, вылизывали теперь ведро, со звоном катая его по земле. Сокрушенно покачав головой, Петровна задумалась, опустила взгляд и плечи. В накинутом легком полушубке, в мягких сапогах, пошитых по ноге, эта всегда сдержанная, русоволосая, статная, не поддающаяся старости женщина с одним лишь жарким, сверлящим душу вопросом мысленно обращалась к богу: «Да неужто ты оставишь на земле такой порядок?»

И хотя бог привычно отмалчивался, Петровна уверена была, что нет, не оставит он на земле такого порядка!

«Дурной куст вовремя срубишь — простор дашь хорошему кусту, и он потянется, разрастется и в вышину и в ширину», — думала она.

Управившись в конюшне, к базу подошел Аполлон и, быстрым взглядом подметив царивший здесь беспорядок и настроение жены, спросил:

— А куда девалась Гашка?

— Куда ж ей больше — в школу на вечеринку, должно быть, увихрилась. От вечеринок от этих у ней голова мутится, про все забывает…

Аполлон молчал, и тогда она тише и доверительней добавила:

— Вечеринка вечеринкой, а отцу не мешает и то знать, что дочка тайные встречи устраивает с Филькой Бирюковым. Говорят, что у красного шинель теплая, а нашей дочке все холодно. Вот она к его боку-то и жмется. — И, вздохнув, она взяла порожнее ведро, закрыла ворога и пошла от база. Шагая рядом, Аполлон вдруг дернул жену за рукав:

— Как думаешь, не избить ли ее так, чтобы долго помнила?

— Может, и нужно…

— Так я, стало быть, на днях займусь этим… Уговоры, знытца, не помогают делу…

Подумав, Петровна высказала опасение:

— А не засудят потом?

— Кто же это может сделать?

— Они же. Ты думал, что они не возвернутся? — намекнула Петровна на то, что муж легко поверил слухам, будто на хлебный обоз в дороге напали бандиты и всех красных активистов порубили.

Через вербы от речки донесся разговор Елизаветы Федоровны с Наташкой:

— Ты ж, тетя Лизавета, пожалуйста, присмотри за поросятами, они ж махонькие. Еще вылезет какой-нибудь из соломы да и замерзнет.

— Иди, иди!.. Хоть наказов мне надавали соседи целый ворох, да уж похлопочу ради вашего дела, — отозвалась Елизавета Федоровна.

Вдалеке, за белыми крышами хат, домов, сараев, за темной грядой садов, верб и тополей, молодые голоса тянули песню, в которой спрашивали кого-то: «Ай, да с кем я эту ночку да коротать буду?»

— Наташка! Наташка! — низковатым голосом крикнул вдогонку Хвиноевой невестке Андрей. — Мы с Хвиноем скоро придем, а ты пока присмотри за дедом Хрисаном. Пусть получше печи натопит, чтоб людям не мерзнуть в школе!

— Хорошо! — отозвалась Наташка.

И вдруг Андрей громко чихнул раз, другой и третий!

Петровна, остановившаяся с мужем посредине двора и слышавшая этот разговор, неожиданно засмеялась тихим, но неудержимым смехом.

— Что, знытца, за дурость влезла тебе в голову? Ну чего смеешься? — не понял Аполлон.

— Да, как же не смеяться, — все еще трясясь от смеха и прикрывая ладонью глаза, говорила Петровна. — Андрей Зыков аж три раза подряд чихнул, а ты хоть бы раз сказал ему «на здоровье»…

Засмеялся и Аполлон:

— Упустил из виду… Знытца, не догадался сказать вовремя, а теперь поздно…

— Что смеетесь вы, народные витии?

Это дал о себе знать возвращающийся из хутора Сергеев. Пока он неумело запирал ворота на засов, у Аполлона с женой произошел настороженный, короткий разговор.

Гришку Степанова нынче искал милиционер, интересно, нашел ли? Семен Иванович небось знает уж… Знытца, Гришка зря напролом идет. Надо как-то предупредить, чтоб был осторожней.

— Расспросишь про все, — сказала Петровна.

— Я, знытца, не Гришку боюсь, а этого бешеного быка Федьку Ковалева. Посулился заглянуть ко мне, а на черта это надо?

— Я сама к нему сейчас схожу. Скажу, что ты душой пригубился, никого не хочешь видать, даже со мной, скажу, перестал разговаривать. Сготовлю вам что-нибудь и схожу.

— А погодка, черт ее подери, превосходная! Я тут целых три книжицы достал у одного учителя, — сказал, подойдя, Сергеев.

В своем куцем полушубке, в стоптанных сапогах и высокой шапке-гогольке из плохого каракуля, постоянно бодрящийся Сергеев напоминал Аполлону и Петровне старого задиристого петуха, что всегда первым вступал в драку и всегда ходил общипанный. Но с этим человеком им было легче и лучше, чем с кем бы то ни было, и они охотно повели его в дом.

— Знытца, кому, Семен Иванович, на вечеринку надо, а нам вечерять да отдыхать…

— Сейчас вам скоренько сготовлю что-нибудь получше да посытнее, — сказала Петровна.

— Против того, чтобы «получше и посытнее», может высказаться только незадачливый, маломыслящий, — усмехнулся Сергеев и, войдя в переднюю, с удовольствием стал снимать гогольку, овчинный полушубок.

Самый короткий путь до Ковалевых лежит через хутор, но Петровна решила идти в обход, речкой. Этой дорогой она подойдет к леваде Ковалевых, вербами проберется в сад, а там уж сумеет незаметно пройти и в дом.

У Петровны были свои соображения насчет того, почему лучше пройти к Ковалевым незаметно: только две недели назад у них во дворе побывал представитель продотряда с хуторскими активистами. В счет налога у них забрали пару быков и корову. Петровна не хотела, чтобы о ней думали: пошла, мол, к друзьям-приятелям посочувствовать, горе разделить… и заодно последними словами изругать советскую власть.

Однако, вопреки предосторожностям, около Ковалевой левады, выходившей густыми вербами к речке, она столкнулась с Андреем Зыковым и с Хвиноем. Она первая поздоровалась с ними и, стараясь быть общительной, участливо спросила:

— Куда это, кумовья, на ночь глядя, направляются?

— В школу, на вечеринку… Наше дело такое, — охотно, но как-то небрежно ответил Хвиной.

Они миновали Петровну. Немного припадая на левую ногу, Андрей шагал быстро и твердо. Полы его дубленой шубы громко шуршали, отчетливо поскрипывал снег под сапогами.

Петровне нетрудно было догадаться, что Андрей не очень-то доволен встречей с нею, и она решила предупредить его подозрения.

— Хвиноен Павлович! — окликнула она и побежала вдогонку. — Я что хотела… Наша Гашка тоже ушла в школу… Страсть любит она эти дела, — смущенно лепетала Петровна. — Ушла налегке. Как там в школе-то, тепло?

— Власть об этом позаботилась: уши горят от тепла! — решительно заявил Хвиной.

— Стало быть, мне не надо идти за ней?

— Тебе видней, — резонно ответил Хвиной и стал догонять кума.