Хочхоль Ли - Южане и северяне Страница 24

Я почти бегом бежал к гостинице, где находилось наше начальство, чтобы получить разрешение на размещение вверенного мне взвода и на посещение больного Чан Согёна в больнице Косона. Мой непосредственный начальник, совсем еще молодой командир взвода, недавно окончивший старшие классы, повел меня к главному начальнику. Капитан встретил нас, сидя на циновке в одной рубашке. Натягивая на себя китель, он сказал:

— Знаю, что у вас много забот. Я в курсе дела. Если бы мы знали, что так случится, то разместили бы товарищей с Юга в отдельных вагонах. Так что сказал доктор?

— Он сказал, что точный диагноз пока не установлен и требуется срочное лечение. Можно мне навестить больного? Мне кажется, что он не в состоянии идти с нами ночью.

— Да, конечно. Кстати, он как прибыл сюда — как доброволец из далекого Пусана, не так ли? Похоже, он активный и сознательный человек. Жаль, что заболел.

Я предложил госпитализировать Чан Согёна, так как нет другого выхода. Капитан согласился и добавил, что после выздоровления больной должен сам добираться до Ульчжина на попутном поезде. Затем сказал мне, что я могу обратиться за помощью к местной администрации в случае возникновения дополнительных трудностей.

— Слушаюсь, — ответил я по-военному четко. И тут же после небольшого колебания искренне сказал ему:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться к вам по одному важному вопросу?

Главный начальник широко раскрыл глаза и несколько высокомерным тоном ответил:

— Что за проблема? Говорите быстрее!

— Дело в том, что у этого больного человека есть друг. У них одинаковая фамилия, и они вместе прибыли сюда. Судя по их разговору, они не являются родственниками, но со школьной скамьи были друзьями. Известно также, что друг больного был студентом 3-го курса английского отделения Сеульского университета.

— М-да… Сеульский университет. Как я понимаю, речь идет об университете, который выступал против своей реорганизации?

— Да, именно так. Разрешите мне сказать еще несколько слов. Мне кажется, что больного нужно оставить вместе с его товарищем. Полагаю, что так будет лучше не только для него, но также для врачей и медсестер. К тому же больному будет не так тоскливо одному. После выздоровления они вместе смогут добраться до Ульчжина. Кстати, и этот «друг» тоже не блещет здоровьем.

— Да? И он тоже слабый? Должно быть, они сильно устали, пока добирались сюда из Южной Кореи. Они ведь столько натерпелись, — сказал капитан сочувственным тоном. Он вдруг поднял глаза и посмотрел на меня каким-то загадочным взглядом. На мгновение наши глаза встретились.

К моему великому удивлению, наш разговор повернул в неожиданную сторону. Я немного наклонил голову и отвел взгляд. Мои предложения не были заранее подготовлены, я случайно высказал их в ходе разговора. Признаться, я даже немного испугался, что проявил такую смелость — высказать свое мнение перед начальством! Ведь я никак не мог знать, как отреагирует капитан на мою просьбу. Лишь спустя некоторое время мне стало известно, почему он так «благожелательно» ответил на мое предложение.

Как выяснилось позже, он, по сути, не отвечал за нас. Формально он числился нашим главным начальником. Его обязанности заключались в том, чтобы доставить нас до Ульчжина и тут же вернуться обратно в тыл. За конкретные решения в нашем отряде он не отвечал. Вот почему он с самого начала безразлично относился к своим обязанностям, к делам вверенного ему подразделения.

В данном случае его столь «благородный» поступок объяснялся просто. Даже если эти два товарища, оставленные в больнице Косона, не приехали бы в Ульчжин после лечения, не было никого, кто бы этим интересовался. Так что никаких последствий это решение за собой не повлекло бы. Капитану это было хорошо известно. На это он и рассчитывал. Поэтому после короткой паузы он сказал:

— Хорошо. Все дела поручаю вам. Поступайте по своему усмотрению.

— Слушаюсь, — четко ответил я.

Да, я получил добро, но пока у меня не было четкого плана действий. Поэтому я решил сначала подумать о том, что делать с больным после его выздоровления. А дальше видно будет. Вместе с тем на сердце почему-то было неспокойно, постепенно нарастало чувство тревоги. Кстати, такое состояние у меня уже было на станциях Анбён и Хыпкок. На улице по-прежнему стоял густой туман. Я лишь покачал головой, не зная, что делать. Я пришел в гостиницу и вместе с теми, кто только что вернулся из больницы, закончил поздний завтрак. Говорили, что окончательный диагноз Чан Согёна еще не установлен. По словам врача, больной, похоже, поражен ревматизмом, связанным с хронической гипотрофией, и ему необходимо подлечиться еще дней десять, возможно, тогда ему станет лучше.

Новобранцев тревожила неизвестность, многие начали писать письма своим близким. Я также присоединился к ним — написал письмо своему школьному учителю Хван Суёлю. Вот краткое содержание этого письма:

«Я сейчас нахожусь в Косоне. Город окутан ранним утренним туманом. Мы только что прибыли сюда на поезде. Вечером начнется наш пеший ночной поход в сторону передовой линии фронта. Сейчас рядом со мной находятся 18-летний товарищ из Мунчхона и 32-летний — из Ёнбёна (эти два товарища — очень активные участники вечеров отдыха), рядом сидят также 29-летний новобранец из Янъяна и несколько добровольцев из Южной Кореи. Я жив, здоров и вполне счастлив. По мере возможности я буду рад снова написать вам письмо. Жаль, из-за тумана не видны ни море, ни гора Кымгансан. Очень скучаю по товарищу О Инсун.

Заканчиваю. Извините за такой небрежный почерк. До свидания».

Написав письмо, я немного успокоился. Решил чуточку вздремнуть, но не мог сомкнуть глаз. Меня все время что-то беспокоило, в голове лихорадочно крутились разные мысли. Осознав, что попытки заснуть ни к чему не приведут, вместе с Чан Сеуном я отправился в больницу.

Одетый в тускло-желтую больничную одежду, Чан Согён полулежал на койке. Он пристально смотрел на меня своими ясными глазами. Держа его маленькую холодную руку, без всяких предисловий я сказал:

— Начальство разрешило и Чан Сеуну остаться в больнице, так что лечитесь спокойно. Пусть это будет 10 или 15 дней — до полного выздоровления.

В этот момент мне показалось, что Чан Согён впервые с момента нашего знакомства немного растерялся. А сидевший рядом Чан Сеун был сильно взволнован. Мои слова явно застали их врасплох.

Не отпуская руку больного, я сказал, что после лечения им обоим надо вернуться в Сеул. Посоветовал ехать на попутном поезде до Каннына, а затем — в Сеул на воинском эшелоне. Я пообещал выписать им командировочные удостоверения.

Оба товарища были растеряны.

— Это тоже разрешение начальства? — в упор спросил Чан Согён.

— Нет, это моя личная рекомендация.

— Если это рекомендация, то что она означает? — раздумчиво спросил Чан Согён.

— Не следует так глубоко копаться, — ответил я, слегка улыбнувшись. Затем объяснил, что им вдвоем будет легче это сделать. И добавил, что, если бы речь шла о ком-то другом, невозможно было бы осуществить это. У товарищей из Мунчхона, Ёнбёна, Янъяна и, на худой конец, у тех, кто приехал вместе с вами, например у Ким Сокчо, нет никаких шансов остаться здесь, а после вернуться в тыл. И тут же, неожиданно для самого себя, добавил:

— Вы спрашиваете, что все это значит? Вы обо всем узнаете после.

Чан Согён молча смотрел на меня во все глаза. А я продолжал:

— Дело в том, что вы в отличие от других не совсем практичны. Ведь риск не всегда оправдан, а порой может привести к нехорошим последствиям. Теперь вряд ли найдется настолько самоотверженный человек, который в одной легкой куртке, преодолевая огромное расстояние и большие трудности, прибыл бы сюда, чтобы влиться в ряды добровольцев. Может быть, вы заболели от чрезмерного напряжения. По правде говоря, вопреки вашим ожиданиям, эта война ничего хорошего не принесет. Да и началась она чисто по субъективным причинам, волевым путем и без особых надобностей. Полагаю, те, кто начал войну, допустили серьезный просчет и явно преувеличили свои возможности. Однако я надеюсь, что еще не все потеряно. Возможно, нам придется упорно трудиться в течение нескольких десятилетий, чтобы привести страну в нормальное состояние.

Чан Согён слушал внимательно, а затем, слегка улыбнувшись, сказал:

— Я принял решение сам, исключительно по собственной воле. Товарищ заместитель командира взвода, прежде всего разрешите поблагодарить вас за добрые советы. Я все отлично понял, но позвольте мне самому решать мои проблемы. А еще я благодарю вас за то, что вы разрешили товарищу Сеуну оставаться со мной в больнице.