Хочхоль Ли - Южане и северяне Страница 25

После небольшой паузы он продолжал:

— Извините, пожалуйста, если мои слова покажутся вам неуместными. Но все же я хотел знать, если можно, почему вам так не нравился товарищ Каль Сынхван?

Честно говоря, я на мгновение растерялся. А Чан Согён с легкой улыбкой продолжал:

— В конечном счете каждый человек должен отвечать за себя сам. Если он берется не за свое дело, не рассчитывает своих возможностей, то рано или поздно столкнется с непреодолимыми трудностями. Но если ты поднимаешься по лестнице, преодолевая одну ступеньку за другой, и достигаешь своей цели, то получаешь от этого большое удовольствие. Мне больше ничего не надо. Может быть, мои поступки опрометчивы, но постарайтесь понять меня — я таким родился. Не следует считать меня каким-то особенным человеком.

Желая, чтобы он дальше не продолжал, я положил руку на его плечо и сказал:

— Мы слишком много говорим о разных вещах. Лучше послушайте меня. Я настоятельно советую вам двоим возвращаться домой, в Сеул. Конечно, мои слова не требуют обязательного исполнения. Окончательное решение вы будете принимать сами.

Закончив разговор, я вместе с Чан Сеуном вернулся в гостиницу и сразу начал готовить документы для этих товарищей. Графу «пункт назначения» я намеренно оставил пустой, чтобы они сами ее заполнили.

Далее произошло следующее. Через пятнадцать дней два друга самостоятельно прибыли в Ульчжин, догнали нас. Здесь мы и расстались навсегда. Я был определен в минометную батарею, где не было ни одного миномета. Чан Согён погиб в бою в составе первой пехотной роты. Об этом более подробно я расскажу дальше. А Чан Сеуна однажды ночью я мимоходом увидел с длинной винтовкой на плече. Как я полагаю, он отбился от своей роты во время отступления где-то в районе Мукхо (ныне Тонхэ).

Во время отступления на высоком перевале одного горного хребта я встретил и младшего лейтенанта Ко Ёнгука. Он был очень изможден и говорил, что будет воевать в тылу врага в составе партизанского отряда. Мне показалось, что он совсем забыл о том, как когда-то советовал мне сойти с поезда по дороге в Ульчжин. Видимо, в тот момент его заботили уже совсем другие проблемы.

В связи с отступлением я вспомнил еще одного старого знакомого. Наш учитель по обществоведению Ким Сансу, вероятно, во время отступления северян 4 января 1951 года вместе с беженцами оказался в Пусане. Мой одноклассник Чо Гвану, который еще в 1949 году перебрался на Юг и с тех пор жил в Пусане, говорил, что совершенно случайно однажды увидел нашего учителя в одном из переулков рядом с пусанским вокзалом. По его словам, Ким Сансу был одет в потрепанную полевую куртку, на ногах его были большие армейские ботинки, какие носили американские солдаты. Чо Гвану вроде хотел потом найти Ким Сансу и даже стал наводить справки в соответствующих учреждениях. Но учитель пропал бесследно. Когда я оживляю в памяти наше недолгое общение с учителем Ким Сансу, постоянно задаю себе вопрос: «Не ошибся ли я в нем?» Конечно, то было сложное военное время, люди многие поступки совершали против своей воли. Однако если он вместе с беженцами оказался в Пусане, то почему был одет в американскую военную форму? Этого я никак не могу понять. Неизвестно, заметил бы Чо Гвану учителя, если бы тот был обут в другую обувь. Кто знает…

Глава 4

В условиях перемен

1

Мы только что прошли мимо старого фруктового сада, который был разбит внизу, слева от горной гряды. Деревья в саду высокие, почти в два человеческих роста. Казалось, будто горная гряда ожила на некоторое время. Создавалось такое впечатление, что она двигается подобно мелким морским волнам. В это время мы как раз покидали уездный город Косон. Вечером погода была ясная, дул свежий ветерок. Мы двигались в южном направлении, а с правой стороны от нас поднималась высокая скалистая гора, уходящая на север. Эта картина вызвала некоторое оживление среди марширующих.

— Ой! Это Кымгансан! Надо хорошенько запомнить, — радостно крикнул кто-то.

— Да ничего особенного, — равнодушно сказал другой.

— Как это ничего! — с укором ответил первый.

В темноте невозможно было увидеть лица говорящих, но по голосу я узнал товарища из Мунчхона по прозвищу Камень-картошка, одетого в мешковатую форму. Вторым говорившим был товарищ из Ёнбёна. Эти двое, шагая в колонне друг за другом, то и дело затевали шуточные разговоры. В таких случаях шедший рядом Ким Сокчо громко хохотал.

Ёнбёнский Товарищ любил выкидывать бесцеремонные шуточки:

— Эх, опытный всегда делает лучше.

— Сначала надо узнать и попробовать, а потом уж съесть.

— В самом деле так.

— Говорю так, потому что однажды уже пробовал сам.

Я удивлялся тому, как эти два товарища всего лишь за несколько дней начали так хорошо понимать друг друга. Вероятно, это можно объяснить тем, что они были людьми одного круга, хоть и жили раньше в разных местах. Их шутливая болтовня воспринималась совершенно безобидно, даже в какой-то мере объединяла этих разных людей, веселила и поднимала настроение всем вокруг.

Наш начальник, капитан, ведавший раньше хозяйственными делами в бригаде, шел во главе колонны. После ночного перехода, с наступлением утра мы останавливались в частных домах в какой-нибудь деревне. Надо сказать, что в связи с этим у местных чиновников неожиданно появлялись дополнительные хлопоты, особенно когда бодрствовало около двух сотен крепких молодых людей.

Перед нами была поставлена нелегкая задача — через десять дней прибыть в Ульчжин, минуя Янъян, Каннын и Самчхок. Должно быть, поэтому перед началом нашего марша мы собрались для серьезной торжественной церемонии.

Перед началом нашего похода на близлежащем школьном стадионе капитан произнёс длинную зажигательную речь с целью поднятия боевого духа солдат.

— Товарищи! Я надеюсь, что вы понимаете, какое важное значение имеет наш сегодняшний ночной поход. Уверен, что вас будет вдохновлять великий подвиг Красной Армии Советского Союза, которая под руководством великого генералиссимуса Сталина разгромила фашистскую Германию в Великой Отечественной войне.

Его банальная речь длилась тридцать минут. Кроме многократного повторения слова «великий», она не запомнилась больше ничем. Капитан был человеком высокого роста, с длинными ногами, сутулой спиной и вытянутой вперед шеей. Свою речь он произносил, плотно прижавшись грудью к трибуне, вытянув вперед руку. Он явно воображал себя важной персоной. Хотя в данном случае более всего он напоминал старосту отряда содействия полиции при японцах. Хоть он и не носил блестящие сапоги оранжевого цвета.

Новобранцам надоело слушать его болтовню, а некоторые открыто выражали свое негодование. Например, Ёнбёнский Товарищ выдавил из себя едкое замечание:

— Тьфу! Что он мелет? Я хоть и темный человек, но вижу, что он ничего не соображает. Мы ведь не на митинг собрались!

Тут же его поддержал сосед с таким же местным говором:

— Именно так. Уже в прошлую ночь в офицерском вагоне были кое-какие недоразумения, а теперь, кажется, они приумножаются.

— Да, хоть отбавляй!

— В самом деле. Сидел бы, тыловая крыса, в своем амбаре. Ан нет. Явился сюда и мутит воду.

Что и говорить, солдаты относились к своему главному начальнику как к чужому человеку. Они чувствовали, что он не проявляет о них никакой заботы. Например, многие были недовольны тем, что уже в поезде, во время движения от станции Анбён до Косона, командиры устроили попойку в отдельном вагоне. А также тем, что по прибытии на станцию Косон офицеры заняли лучшие номера в гостинице со всеми удобствами, в то время как рядовые ютились в тесных комнатушках.

Все эти случаи привели к тому, что у подчиненных складывалось самое плохое впечатление об их командире. Не случайно уже в вагоне на пути к Косону рядовые распространяли о нем всякие слухи. Выходец из Янъяна Но Чжасун пытался остановить такие разговоры о главном начальнике. Однажды даже резко оборвал:

— Ну, хватит болтать без толку! Говорите дело или прекратите этот базар!

Кстати сказать, новобранцы стихийно тянулись друг к другу и вскоре сбивались в группы по четыре-пять человек. Несмотря на то, что здесь собрались довольно разношерстные люди, видимо, в их жизни было много общего. Особенно в данной ситуации. Так, в нашем взводе из сорока человек образовалось две группы. Во главе одной из них стоял выходец из Ёнбёна, а другую возглавлял товарищ Ким Докчин из Хамхына.

В группе, ядро которой состояло из людей старших по возрасту, верховодили хамхынский Ким Докчин и человек из Яндока по имени Ян Гынсок. В своем кругу они несколько свысока осуждали более молодых товарищей за их даже незначительные проступки. Однако в ответ всегда следовала незамедлительная реакция со стороны осуждаемых, и «старики» тут же умолкали.